Тогда Паскаль открыл шкаф, порылся в нем. Вытащил одеяло. – Просушись, согрейся. Мила набросила одеяло поверх ветровки, стараясь унять дрожь. – Так лучше? – спросил Паскаль. – Да, лучше, спасибо. Мила сомневалась в нем, а он снова пришел к ней на помощь, спас ей жизнь. Почему? И такой заботливый. Мила привыкла не доверять знакам внимания. Монстры всегда обходительны, твердила она себе. Не стоит терять бдительности, ведь она ничего не знает об этом человеке. Кто этот мужчина, сутулый, косолапый, даже немного смешной? Откуда взялся заношенный бежевый костюм, который был на нем? Почему он носит галстук? Кто-то ухаживает за ним? Такое впечатление, что нет: он, скорее всего, одинок. Тем временем Паскаль расположился в кресле. В сумраке, под глухой шум дождя, стучащего по крыше, мысли Милы начали разбегаться. Тогда она увидела, как ее таинственный друг снимает горнолыжную маску. С того места, где она находилась, Мила не могла разглядеть его лица, и мужчина это знал. – Тебе наверняка приходилось думать, что бы ты сделала, если бы могла повернуть время вспять… Не произвела бы на свет Алису, сказала себе Мила. – В последние дни я часто об этом размышляю, – продолжал Паскаль. – В голосе его слышалась усталость, но также и уныние. – Люди способны изобретать удивительные вещи, человеческий гений не знает границ. Но зачастую самые прекрасные творения в конце концов оборачиваются против нас… Я думал о «Дубле»: что бы ты ни совершил непоправимого, что бы ни случилось с тобой в реальной жизни, в игре ты имел шанс все исправить. – Что ты имеешь в виду? – Кто, пострадав в аварии, больше не мог ходить, обретал такую способность в «Запределе». Вышедший из комы заново учился жить, делать необходимые вещи. Вначале «Дубль» использовали в центрах по реабилитации, возвращая пациентам надежду. Мила поняла, что в прошлом незнакомец пережил какое-то горе, была уверена, что на сердце у него лежит тяжкий груз. – Что тебя тяготит, Паскаль? Почему не скажешь об этом прямо? Мужчина провел рукой по лбу. – Нам говорили, что Интернет – неизбежная революция. Но никто не предвидел, чего она будет нам стоить… Во-первых, он не сулит свободы, как нас в том пытаются уверить: почему, спрашивается, мы все используем один и тот же поисковик? Они хотят, чтобы мы получали одну и ту же информацию, они формируют наши мысли, а мы этого даже не замечаем… И потом, Интернет отнюдь не справедлив: он тираничен. Неправда, что он сглаживает социальное неравенство: наоборот, он ничего не забывает и ничего не прощает. Вот я напишу о тебе что-нибудь, и никто не сможет это стереть. Даже если это выдумка, она останется там навсегда. Любой может использовать Паутину как оружие и, что хуже всего, в полном сознании своей безнаказанности… Люди изливают в Сеть свою злобу, при нашем попустительстве: это все равно что заметать мусор под ковер. Но каким бы пространным он нам ни казался, Интернет не в состоянии вместить все худшее, что есть в нас. Рано или поздно вся эта ненависть найдет способ вырваться наружу… Мы живем во власти иллюзии, будто держим все под контролем, только потому, что совершаем покупки, не вставая с дивана, давя на кнопки поганого смартфона. Но достаточно солнечной вспышки, более мощной, чем прочие, и за несколько минут вся электроника в мире выйдет из строя. Понадобятся годы, чтобы устранить вред, а тем временем мы погрузимся в чертово средневековье… Логично, ничего не скажешь, придраться не к чему, подумала Мила. Но больше всего обескураживает тот факт, что истина у всех перед глазами, но никто, похоже, не замечает реальной опасности. – Ты видела, как рухнул небоскреб, ты слышала взрывы… – Паскаль не закончил фразы: по-видимому, ему тяжело было продолжать. – И что? – стала допытываться Мила. – Кто-то внедрил вирус в программу, «Запредел» саморазрушается. – Ты недоволен? – Ничего ты не поняла: «Дубль» не просто параллельный мир, он таков, каковы мы в действительности… Если игра завершится, зло заполонит улицы – никто не спасется. Мила не знала, стоит ли принимать на веру апокалиптические видения Паскаля. – И одно из последствий коснется непосредственно тебя, – продолжал тот. – Если время «Запредела» кончится, придет конец и твоей дочери. Мила не предвидела того, что игра может прерваться по причине, не зависящей от воли игроков. И что тогда будет с Алисой? Где найдет она сведения о том, как ее освободить? Новый страх овладел ею. – Сколько времени осталось? – Не знаю, но наверняка немного. Ты должна выручить девочку до того, как это случится, или никогда больше ее не увидишь. Внезапно впав в отчаяние, бывшая сотрудница Лимба попыталась подняться. Но мужчина быстро натянул горнолыжную маску, подошел к ней и уложил обратно. – Ты ничего не сможешь сделать в таком состоянии, – проговорил он сурово. – Хватит доверяться инстинкту, подумай головой, черт возьми. – Я не могу ждать… Алиса не может, – бормотала Мила, но все плыло у нее перед глазами, и никак не получалось встать. – Можешь, и еще как! – возразил Паскаль. – Ты должна набраться сил, ведь для этой игры требуется острый ум. – Я ей обещала привезти индийской еды на ужин и что мы найдем ее кошечку, которая потерялась… – У меня на кошек аллергия, – буркнул Паскаль. – Знаю. – Мила еще помнила их первую поездку на машине, он тогда все время чихал из-за шерсти Финци. – Ты нашла значимые элементы в последней сцене? – спросил он. Мила перебрала в памяти бар в речном порту, черную мать, отца своей дочери. – Изумрудная змея, – с уверенностью отвечала она. – И все? – изумился Паскаль. – Она была нарисована на карте Таро, а на других картах были лица пропавших без вести. – Ладно: завтра поищешь смысл этой змеи и ее связь с преступлением, которое нужно раскрыть. – Паскаль снова протянул ей таблетку ниацина. На этот раз Мила безропотно взяла ее и проглотила. – Когда я проснусь, тебя здесь не будет, верно? – спросила она, хотя уже знала ответ. – Помнишь, мы говорили недавно о том, чтобы повернуть время вспять; может быть, я сделал бы это только затем, чтобы положить всему конец. – Хочешь сказать, что совершил бы самоубийство? – Хочу сказать, что наступает момент, когда ты теряешь все и нет уже никакого смысла идти вперед. Самоубийство совершают не от боли, к ней можно привыкнуть. Его совершают, когда не видят перед собой цели. Сейчас она у меня есть, но она не должна была бы быть моей целью, а главное, не я ее выбирал. Мила не могла уразуметь, что он имеет в виду, но лекарство начинало действовать, и она себя чувствовала слишком расслабленной, чтобы углубляться в эту проблему. – Я видела в «Запределе» ребенка, – произнесла Мила, пока ее веки еще не совсем сомкнулись. – Тебе не кажется, что детям не место в аду? Она заметила, что Паскаль отпрянул. – Какого ребенка ты видела? – В красной футболке; он пытался меня предостеречь. Я тебе о нем уже говорила, но раньше это был только голос… на этот раз он появился сам. Призрак отнесся к ней по-дружески среди стольких теней, и его футболка была того же цвета, что и горнолыжная маска Паскаля. – Забудь о ребенке, – предупредил тот. – Не обращай на него внимания. Следуй за ним. – Но ведь он знал, что ты придешь за мной… Это знак, – проговорила она уже заплетающимся языком, чувствуя, как смыкаются веки. Человек в красной горнолыжной маске встал на колени, заглянул ей в глаза. – Вы еще насладитесь индийской кухней и найдете ту проклятую кошку… Но если хочешь увидеть свою дочь живой и здоровой, не верь никому. Мила почувствовала, что засыпает. – Даже тебе? – успела она спросить. – У нас у всех есть аватар в реальном мире, – ответил Паскаль. 20 Пробуждение было резким, внезапным. Мила оглядела комнату: Паскаль исчез. Оранжевые солнечные лучи просачивались в дверь и между потолочными балками. Первым делом Мила подумала, что Алиса вторую ночь провела вдали от нее, неизвестно где, в качестве пленницы. Дождь перестал, запели птицы. В ушах у Милы до сих пор отдавалась последняя фраза человека с закрытым лицом. «У нас у всех есть аватар в реальном мире». Что он хотел сказать? В этом нет смысла. Мила приподнялась, села на кровати; голова по-прежнему кружилась, все тело ныло, и она поняла, что сон не помог восстановить силы. Надела ветровку, натянула на голову капюшон фуфайки и вышла из сгоревшего дома. Сейчас, на заре, за городом не было ни души.