Я слегка склоняю голову в сторону и смотрю на Кэролайн, вытаращив глаза и стиснув зубы, пытаясь донести до нее простую мысль: «Что это, твою мать, за чувак?» – Уэсли? Может, расскажешь Саше и Джонатану о своем искусстве? – мягко спрашивает Кэролайн. Потом обращается ко мне: – Он правда очень талантливый художник. Я видела его работы. – А, да. Я снимаю скульптуру, ручную работу. Только что продал триптих одной независимой галерее – я как-то покурил, и мне пришло в голову, что можно поджечь ломтики сыра для бургеров. Он тает, им можно капать на всякое дерьмо, и получается крутяк. Так что я накапал на игрушечную гоночную машинку, на куклу Барби, на кукольный диван. Это такая история, что общество просто индоктринирует детей капиталистическими ценностями прямо с рождения, понимаете? Тишина, которая повисает следом, как-то длинновата. Я смотрю себе на ноги. – Он очень талантливый, – говорит Кэролайн, поворачиваясь и прижимая руку к его груди. Наверное, она пытается ему улыбнуться, но радость не затрагивает глаза. – Как увлекательно, – произношу я. – А ты, чувак, чем занимаешься? – спрашивает Уэсли, хлопая Джонатана по руке. – Ничего настолько же творческого, – отвечает Джонатан. Дипломатичен, как всегда. Уэсли оценивает костюм Джонатана, хмурится. – Ты что, риелтор какой-нибудь или что-то такое? – Нет. Джонатан сдерживает смех. – А что тогда? – Финансовая сфера. – А, вон чего. И что это, типа, значит? – Работаю в одном крупном инвестиционном банке. – Каком? – Одном из тех, что в центре, – тихо произносит Джонатан, отпивая из бокала. – Чувак, ты из ЦРУ, что ли? Как называется? Уэсли раздражается. – «Голдман Сакс», – отвечает Джонатан; ему как будто неловко это выговаривать. Ничего подобного, конечно. Это игра на поражение. Так выпускники Гарварда говорят, что учились в Бостоне, а миллионеры скажут, что не бедствуют. Джонатану нравится растягивать процесс сообщения окружающим, где он работает. Я знаю, он втайне ловит кайф от того, как у всех распахиваются глаза и вытягиваются лица, когда он в конце концов раскалывается. Если бы он и в самом деле чувствовал неловкость, то не устраивал бы каждый раз, как знакомится с кем-то, эти танцы. Уэсли щурится и кивает. – Ну, лишь бы тебе было хорошо, чувак… Но тебя не напрягает, как крупные банки швыряют миллионы, которые людям достались тяжелым трудом, под автобус – с этим кризисом закладных? Джонатан берется отвечать, но Кэролайн спешит скруглить углы. – А Саша только что начала работать матчмейкером! Разве не круто? В ее голосе слышна паника. Уэсли не обращает на нее внимания, решив разобраться с Джонатаном. В споре он выглядит не очень – совсем никак, – но внезапно смотрит на часы в телефоне. – Вы слушаете «Праведную плесень»? – спрашивает он. – Что, прости? – отвечаю я. – Группу. – А. Нет, я о них не слышала. – У меня сегодня на них билеты, и мне пора бежать. Тут за углом концерт в час. Саша, Джонатан, все ништяк. Кэролайн, ты просто сон наяву. Он выливает в себя остатки из бокала, потом внезапно хватает Кэролайн за плечи, целует и исчезает в толпе. Несколько очень долгих секунд все молчат, осваиваясь с отсутствием Уэсли. Диджей наконец сдался и поставил Тейлор Свифт. Виктория с подружками орут, подпевая «22», перед толпой, собирающейся у стены с граффити. Несколько раз вспыхивает камера чьего-то айфона. Фотографии будут на Фейсбуке, в Твиттере, Инстаграме и Снапчате уже через пять минут. Кэролайн первой нарушает молчание: – Он вам не понравился. Когда дело доходит до неудачников, с которыми она встречается, я стараюсь вести себя осторожно. Я знаю, ей неудобно от того, в каком свете они выставляют ее саму. – По-моему, ты заслуживаешь лучшего, – говорю я. – Куда лучшего, – добавляет Джонатан. – Эх, думаете, я этого не знаю? Он жуткий. Они все жуткие. Все свободные. – Должен же быть в мире кто-то не отстойный. Ты с ним встретишься, обещаю. Звучало бы свежее и убедительнее, если б я не произносила это уже миллион раз. – Да идите вы оба в жопу, – срывается Кэролайн. – Вы не знаете, каково это быть одинокой и быть все время одной. Она хватает зажигалку, лежащую на ограждении крыши, закуривает сигарету и дуется. Джонатан отмахивается от дыма. – Как я превратилась в какого-то бездушного киборга с Тиндера? – ноет Кэролайн. – Я встречалась со столькими парнями и не смогла себя заставить – мне никто не нравится. Как будто со мной что-то не так. – Нет, ты просто выбираешь парней, которые тебя не заслуживают. – Я понимаю, это как в «Чем хорошо быть никому не нужной»: мы принимаем любовь, которой мы, по нашему мнению, достойны. И я знаю, что я офигенная, так почему я встречаюсь с такими идиотами? Я слушаю, киваю и успокаиваю ее еще несколько минут, пока Джонатан не смотрит на меня Тем Самым взглядом, означающим, что нам пора. Мы едем в центр, а Кэролайн на север, так что смысла брать одно такси на всех нет. Я прошу у Кэролайн прощения, что ухожу. – Да ладно, – отвечает она. Она затягивается, и у нее обозначаются острые скулы. Дым она выдувает длинной струей прямо в небо. Джонатан тянется взять меня за руку, но я невольно шагаю к Кэролайн. – Хочешь, я останусь с тобой? – спрашиваю я. Знаю, что хочет. Когда мы учились на первом и втором курсах, мы дожидались, пока вечеринка не угаснет, а потом падали в ближайшей закусочной и жрали омлет. Но это было давно. Сегодня я просто хочу отрешиться от шума вечеринки и забраться с Джонатаном в постель. Это неписаное правило: когда у тебя появляется парень, он становится твоим главным человеком, а лучшая подруга… не то что не так важна, но просто это другая важность. Они занимают в твоей жизни разные места. У Кэролайн никогда не было парня всерьез, поэтому она не понимает. Она вздыхает. – Нет, ты хочешь уйти. Иди. Пока. Мне не по себе от того, что я ухожу и оставляю ее одну, но от каблуков болят ноги, и я знаю, что у Джонатана был длинный день. Пора идти. В такси по дороге к Джонатану я сползаю на сиденье и кладу голову ему на грудь. Слушаю, как бьется его сердце. Веки тяжелеют, я чувствую, как проваливаюсь в спокойный сон. Все – наконец-то – как надо. Глава 5 Когда я в понедельник утром просыпаюсь в постели Джонатана, в Тиндере меня ждет сообщение от Адама. Джонатан перекатывается, чтобы отключить будильник, и мычит невнятное: «Мрррффф». По утрам он никакой. Обычно он засыпает еще пару раз, но сегодня, наверное, важное совещание, потому что он действительно выбирается из постели и бредет в душ. Его квартира в Вест-Виллидж с одной спальней и видом на Всемирный торговый центр. К двери скотчем приклеена карта парижского метро – на память о нашем семестре за границей. Высокотехнологичный шведский матрас накрыт сбившимся темно-синим одеялом. Диплом стоит в книжном шкафу, забитом учебниками по экономике и старыми комиксами. Голубой флакон морского одеколона, золотые часы, доставшиеся от дедушки, рабочие бумаги и личные телефоны разбросаны по тумбочке. Я ненавижу утро не так сильно, как Джонатан, но я тоже не привыкла начинать рабочий день в 6.45 – по-моему, переписка с Адамом в Тиндере сойдет за начало трудового дня. Вижу, ты любишь TLC. Что еще я должен знать кроме того, что у тебя безупречный музыкальный вкус? Смешная штука эта потеря головы – может приключиться, даже когда лежишь в постели. В постели своего парня. Это просто безобидный рабочий флирт. Адам считал отсылку к «No Scrubs» для мужчины это довольно продвинуто. Что до «что еще я должен знать», я, наверное, должна сказать, что я матчмейкер, но просто не соображу, как вставить это в разговор. Он-то мне ой как нужен для Минди, и я не хочу его спугнуть. Я делаю скриншот сообщения и отсылаю Кэролайн, прося помощи, но она не встанет еще часа три-четыре. Сегодня встреча со всеми матчмейкерми в «Блаженстве», так что я смогу попросить у них совета, как поступить с Адамом. Мне надо как-то убить время, пока Джонатан в душе, так что я захожу в Инстаграм девушки, которую знаю по университету; она проводит лето между Ибицей и Женевой, работает нянькой в европейской королевской семье. Выглядит загорелой. Я завидую.