– Фамилию не помню, но суть в том, что вы во время оказания помощи присвоили себе золотую цепочку с крестиком. – Что?! – Вика выпрямилась и с негодованием посмотрела на сидящего за пианино полицейского. – Я?! Цепочку?! – Вы не волнуйтесь, Виктория Павловна, разберемся. – Ну, так не теряйте времени, ищите – вы же у меня в квартире! – Нужна санкция, а ее дадут только в том случае, если дело возбудят. Пока проверка идет, – он бережно закрыл крышку инструмента и повернулся к Вике: – Вы не волнуйтесь, разберемся. Я-то лично понимаю, что ничего вы не брали, бред это все, но заявление есть, вы ведь понимаете… – Понимаю, – бросила Вика и пошла открывать дверь приехавшей бригаде. – Что, Негрич, сама не справилась? – с порога спросила кардиолог Севрюгина, которую на подстанции все так и звали – кардиолог Севрюгина, без имени-отчества, которые, как казалось Вике, не все даже знали. – В стационар надо, ритм плохо восстанавливается. – Ладно-ладно, это ж я так… Врач прошла в комнату Вики, где лежала Светлана Александровна, и, увидев там полицейского, удивленно спросила: – А конвой зачем? – А конвой мне. Сейчас в «обезьянник» поеду, кто-то накатал на меня, – криво усмехнулась Вика. – Ничего, у нас есть поговорка – пока в райотдел не прокатилась, считай, и не работала. Я на первом году раза три заезжала – то украду что на вызове, то на убийство покушаюсь, то еще какая хрень, – успокоила Севрюгина, надевая на руку Светланы Александровны манжетку тонометра. – Разберутся, не бойся, даже испугаться не успеешь. – Ну и работа у вас, – сказал молчавший до сих пор пожилой полицейский, – это ж те, кого вы с того света вытаскиваете, на вас же заявления пишут? Хороша благодарность. – Ой, можно подумать, вы впервые это видите, – отмахнулась кардиолог. – Такие сволочи попадаются – не дай бог! Так-с… ЭКГ сейчас снимем, но тут все показания к госпитализации, так что вещи собери тетушке, – это относилось уже к Вике, и та кивнула: – Готово все. Тебя доктор довезет, а я сразу, как отпустят, приеду, хорошо, мама Света? Та только кивнула, закрыв глаза, и Вика заметила, как из-под ресниц потекли слезы. – Нууу… ты что? Прекрати сейчас же! Вон и товарищ полицейский тебе подтвердит – никто меня не посадит, я ж ничего не брала. Выясним все, и я приеду, – Вика взяла вялую руку тетки в свои, прижалась щекой: – Мама Света… ну, ты ведь понимаешь, да? Так случилось. Я ни в чем не виновата, значит, меня отпустят. А тебе нужно лечиться. – Все, Светлана Александровна, давайте ехать, – сказала Севрюгина, просматривая ленту только что снятой ЭКГ. – И молодых людей задерживаем, им, поди, еще пару фельдшеров задержать нужно. – Доктор, не стоит так, – попросил полицейский. – Мы тоже люди и тоже все понимаем. Уверен, что это недоразумение, разберемся и отпустим девушку. Полицейские оказались настолько любезными, что спустились в машину «Скорой» и взяли там носилки, помогли вынести ослабевшую Светлану Александровну и погрузить в салон. Вика закрыла двери «Скорой» и повернулась к ним: – Ну что – мне руки за спину или как? – Прекратите, – обрезал старший. – Садитесь на заднее сиденье. Разговор в отделении вышел эмоциональный. Вика вышла из себя, едва услышала адрес женщины, написавшей заявление. Она выехала туда около семи вечера на вызов по поводу отравления лекарственными препаратами, но даже подумать не могла, что там ребенок, диспетчер не сказала – или Вика сама не расслышала. Пятилетняя девочка лежала на диване и совершенно не подавала признаков жизни. Возле ребенка суетилась молодая неопрятная девица лет двадцати пяти, в замызганном халате и с собранными в пучок сальными волосами неопределенного цвета. – Что она приняла? – спросила Вика, садясь на диван и беря почти безжизненную ручку ребенка. – Кажется, снотворные… – Какие? Есть упаковки? Ищите! Девица закрутилась по комнате, то и дело натыкаясь то на стул, то на угол стола, и вскоре извлекла откуда-то мятую упаковку от снотворного. – Сколько там было? – готовясь промывать желудок, бросила Вика. – Не знаю… не полная вроде… – Как же можно хранить лекарства там, где до них может дотянуться ребенок? Вы-то где были? – Спала… – Что это у нее? – приглядевшись, Вика увидела на левой руке девочки шрам. – Обожглась в прошлом году… – пробормотала мать. – Кипятком. – А вы где были? Спали? – Да… – Послушайте, девушка, а зачем вы вообще рожали ребенка, если постоянно спите, а? – Вика с трудом сдерживала раздражение. – Принесите тазик и воды побольше. После необходимых процедур девочка зашевелилась, но в себя так и не пришла, Вика повезла ее вместе с невысыпающейся мамашей в стационар, где ребенка сразу поместили в реанимацию. – Вовремя привезли, – сказала дежурный врач на ходу, – успеем восстановить. И после этого мамаша вдруг обнаружила, что на ребенке нет цепочки с крестиком. Ее интересовало не состояние дочери, не возможные последствия, нет – дешевенькая цепочка с маленьким крестиком, которых Вика, как ни силилась, вспомнить не могла. Опрашивавший ее сотрудник смотрел сочувственно: – Будь моя воля, я б таких мамань сразу родительских прав лишал. У ребенка к пяти годам ожог руки и отравление, а эта клуша за какую-то ерунду на фельдшера заявление пишет. – Ничего не поделаешь, – вздохнула Вика, подписывая бумаги. – Я могу быть свободна? – Да. Я вас еще вызову, если что-то новое будет. – Что? Она обнаружит нехватку бриллиантов? – Я вас понимаю, Виктория Павловна, но таков порядок. Всего доброго. «Да что ж тут доброго, – вздохнула про себя Вика. – Но, наверное, надо было через это пройти, теперь хоть бояться не буду». Прямо из отделения она поехала в больницу, совершенно забыв, что собиралась встретиться с Максимом, и даже забыв ему позвонить. Следователь – Флунитразепам. – Что, прости? – Полина поправила очки и посмотрела на Зайченко. Тот курил в форточку, задумчиво рассматривая дорожку, ведущую к зданию морга. – Говорю – в крови у первых двух потерпевших обнаружены следы флунитразепама, это препарат, обладающий снотворным действием, а при приеме алкоголя еще и вызывает провалы в памяти. – А алкоголь в крови был? – Был. У мужчины – изрядно, а вот у девушки совсем немного, но в сочетании с препаратом вполне могло выключить. – А по третьему трупу что? – Кровь пока не готова, но характер повреждений тот же. И, заметь, кубик в кармане. Буква «Т». – Черт… – Каргополова сняла очки, положила их перед собой на стол и прикусила нижнюю губу. – Черт… кто-то вырезает семью Пострельцева, а я не могу понять причину. Хотя чувствую, что кроется она где-то в недалеких годах прошлого века. – Думаешь, месть? – Кровная, – подтвердила она. – Сам посуди – человек заманивает куда-то по очереди членов одной семьи, поит их спиртным со снотворным, перерезает сонную артерию скальпелем и вытаскивает трупы в парк – заметь, каждый раз в разный. Будь это маньяк – он бы разные жертвы выбирал. – А почему ему не могут нравиться члены одной, так сказать, фамилии? Может, это у него фетиш такой, – Зайченко затушил сигарету, сунул окурок в жестянку из-под чая и повернулся к Полине. – Такой вариант ты не рассматривала? – А что толку? Должна быть причина, понимаешь? Цель. И тут годится только месть. А Пострельцев разорался, едва я попыталась вывести его на разговор о прошлом. Я уверена, что дело в этом. Он акционер нашего водочного завода – чувствуешь, чем пахнет? – Ну да, – кивнул эксперт, – возле водки во все времена криминалом несло. – Вот я тоже так подумала, – подхватила Полина. – Но пока нет времени в архив сбегать, там порыться – вдруг что?