– Я своих родителей не помню, они погибли, когда мне было года три. Я оказалась сперва в детском доме, потом в семье моей родной тети. Она меня удочерила, своих детей у них не было. – И вы вообще ничего о родителях не знаете? – Нет. Я как-то не спрашивала, а тетя сама этих разговоров не заводила. Скажите, мне можно хотя бы позвонить в больницу? – Хотите справиться о состоянии? Напишите фамилию, имя и отчество, я попрошу, чтобы дежурный связался и узнал, – следователь протянула ручку и листок. – Спасибо. – Расскажите о своих отношениях с Митиным. Вика долго молчала, не зная, как начать. Ей никогда не приходилось с кем-то, кроме мамы Светы, обсуждать Максима, и теперь она не знала, что говорить. – Мы встречались… около пяти лет. – Вы были любовниками, ведь так? – Называйте как хотите. – Вы знали, что Митин был женат? – Был? Почему – «был»? – Потому что теперь он мертв. Вика уронила голову на стол и зарыдала. До этого момента она не осознавала, что Максима больше нет, что все это происходит на самом деле, и – что хуже всего – ее обвиняют в его смерти, а она ничего не помнит. И Максим мертв, мертв… – Я не убивала его… – прорыдала Вика, не поднимая головы. – А кто его убил? – Не знаю! Я не знаю! Но я этого не делала! В это время откуда-то вернулся оперативник и попросил следователя выйти. Когда Каргополова вернулась, лицо ее было строгим и сосредоточенным. – Скажите, Виктория Павловна, это ваша сумка? – спросила она, поставив на стол перед Викой ее сумку. – Моя. – Тогда как вы объясните это? – Каргополова выложила на стол скальпель во вскрытой упаковке. – Это скальпель. Я всегда ношу с собой, многие так делают – инструменты носят. – Для чего? Колбаски порезать при случае? – Нет, но… мы недавно с Максимом по дороге домой аварию увидели, и вот тогда пригодилось – он сделал трахеотомию… разрезал горло, чтобы человек не задохнулся, – сбивчиво объяснила Вика, вспомнив пешехода. – А что вы вскрывали этим скальпелем? – Ничего, – не совсем уверенно произнесла Вика, потому что не могла воскресить в памяти эпизод, в котором бы она держала в руке этот скальпель. – Тогда почему упаковка вскрыта? – Но он ведь чистый… – Вы могли его вытереть. В любом случае, экспертиза покажет. А сейчас я задерживаю вас по подозрению в убийстве Максима Митина и граждан Пострельцевых – Дарьи, Валентина и Антона, – отчеканила следователь, и Вика почувствовала, как из-под ног уходит пол. – Но я их даже не знаю! – Чтобы убить, необязательно спросить паспортные данные. – Я их не убивала, понимаете?! Не убивала! И Максима! Я его любила… – Вика снова заплакала. – Накануне вы застали своего любовника в постели с другой женщиной, – произнесла вдруг следователь, и Вика вздрогнула. – Я понимаю, насколько это ударило вас по самолюбию, да и вообще – крайне неприятная ситуация, в курсе которой оказалась вся подстанция. Я вам по-женски сочувствую, Виктория Павловна, но это мотив. Вы назначили Митину свидание и убили его так, как убили до этого Пострельцевых. Просто у вас не было времени, чтобы сделать все аккуратно, как прежде, и вы надеялись, что дождем смоет хотя бы часть улик, да? К вам на квартиру поехали сотрудники с ордером на обыск, думаю, найдут что-то, имеющее отношение к произошедшему. «Кроссовки, – с ужасом вспомнила Вика. – Грязные кроссовки в прихожей… если совпадет состав почвы – мне точно конец. Но я не убивала Макса! Я не могла!» – Я не знаю никаких Пострельцевых… и никогда не знала… – и тут в памяти всплыл какой-то фрагмент диалога об убитой девушке. Вика умолкла и начала лихорадочно вспоминать, где и с кем она об этом говорила. Память понемногу подбрасывала картинок – огороженная территория клубного дома, лифт, две квартиры в подъезде, дорого обставленные комнаты… мужчина со шрамом… женщина с сердечным приступом… но фамилию вспомнить она, как ни силилась, не могла, хотя очень старалась. «Вот если бы мне показали карточку… я бы даже по адресу сориентировалась… диагноз помню, а ни имени, ни фамилии…» – Что же мне делать теперь? – негромко спросила она, глядя заплаканными глазами в столешницу. – Самое лучшее – признаться. – Как у вас все просто! – А вы думаете иначе? – Как я могу признаваться в том, чего не совершала?! – выкрикнула Вика, вскакивая. – Вернитесь на место, Виктория Павловна, – спокойно и негромко велела следователь. – Не усугубляйте ситуацию, она и так не самая лучшая. Вы хоть представляете, что вас обвиняют в серии жестоких убийств? Представляете, какой срок вам дадут? В ваших интересах начать немедленно сотрудничать со следствием, и это зачтется при вынесении приговора. Вике казалось, что она попала на сцену третьеразрядного театра и вынуждена участвовать в пьесе, сплошь состоящей из банальностей и штампов. Но, к сожалению, все это происходило наяву, и вместо сцены был обшарпанный кабинет, стол и следователь с карими глазами, прожигающими ее, Вику, до самых костей. Она вернулась на стул и снова обхватила руками голову: – Я не понимаю… – Что именно вы не понимаете? – Почему вы обвиняете меня? Именно меня, а не кого-то другого? – Потому что пока все улики против вас. – Да какие улики?! Скальпель? Это же смешно! – Не думаю. У вас находят орудие, которым совершены четыре убийства, у вас есть мотив для убийства как минимум одной жертвы – какой тут смех? – Серьезно?! – выкрикнула Вика, выпрямляясь. – Серьезно?! Ну, ладно, даже если допустить, что это я – хотя, конечно же, это не так – убила Макса… но остальных-то я даже не знала! – Вы думаете, Чикатило знал всех своих жертв? – Чикатило?! – задохнулась Вика. – Да как вы смеете… вы что же, сравниваете меня с ним?! – Разве я так сказала? – в голосе следователя, казалось, вообще не появляется никаких эмоций, словно она бесчувственный автомат для задавания вопросов, а не миловидная женщина. – Я пытаюсь до вас донести, что этот факт не исключает вас из списка подозреваемых. – Иными словами, если будет нужно, вы мне все-таки пришьете эти три трупа? – Виктория Павловна, я считала, что вы умнее. Я хочу найти настоящего убийцу, а не посадить в тюрьму первого мало-мальски подходящего. – Но вы ведь обвиняете меня! – Если не найду никаких подтверждений, извинюсь и выпущу. Но что-то подсказывает, что я их найду, – твердо сказала следователь, и Вика поняла, что все хорошее в ее жизни практически закончилось. У нее нет влиятельных знакомых, нет богатых покровителей, нет возможности нанять хорошего адвоката, который сможет доказать, что она невиновна. И это значит только одно – она проведет в местах заключения очень много лет, возможно, максимально из того, что положено по подобной статье. – Сейчас вас отвезут в следственный изолятор, – сказала следователь, заполняя какие-то бумаги. – О вашей тете я все узнаю и вам сообщу до того, как вас увезут. Могу попросить адвоката, которого вам предоставят, чтобы он взял на себя эту миссию. – «Миссию»! – усмехнулась Вика криво. – Как только мама Света узнает, где я, беспокоиться будет уже не о чем и не о ком. Но вас ведь это не волнует, правда? Вы ведь убийцу поймали. Следователь пропустила ее слова мимо ушей и вышла из кабинета, куда тут же вошел полицейский и встал у двери. «Так вот как это на самом деле выглядит, – подумала Вика. – Действительно, как в кино. Только я никогда не мечтала оказаться в главной роли». Из глаз снова полились слезы, Вика вытирала их рукавом спецовки, всхлипывала и никак не могла успокоиться. Вернулась следователь, сказала, что мама Света по-прежнему в реанимации, но состояние стабильное. Вика неопределенно кивнула. Когда двое полицейских вели ее в спецмашину, а затем захлопывали за ней металлическую дверь, она думала только о том, что может никогда больше не увидеть женщину, заменившую ей мать. Журналист