– Все, Боря, я тебя прошу, давай прекратим этот разговор, меня на полном серьезе могут уволить за разглашение, об этом вообще мало кто знает. – Ладно-ладно, молчу. Не бойся, я никогда не разглашаю свои источники, это некрасиво. – Я тебе не источник! – Алиса вырвала свою ладошку из его руки и быстро зашагала в сторону остановки. Нифонтов догнал ее, остановил, обнял за плечи, развернул к себе лицом: – Ну, что ты, в самом деле? Я ведь просто сказал, что ты можешь не волноваться, я тебя не подставлю. Я пока даже писать об этом не стану, все равно нечего. Придется ждать, когда твое начальство расщедрится и само обо всем расскажет. Девушка недоверчиво на него посмотрела, но Борис смотрел ей в глаза прямо и открыто, и Алиса немного успокоилась. Он проводил ее до дома, подождал, пока она войдет в подъезд, и только потом позволил себе думать о том, что узнал. Следователь После первого допроса Виктории Негрич Полина чувствовала себя обманутой. Казалось бы, должна испытывать торжество и удовлетворение – убийца задержана, и доказательства, в принципе, есть… Но вот это «в принципе» и не давало ей покоя. Даже по убийству Митина улики пока были только косвенные, не говоря уже про Пострельцевых. И нужно ждать экспертизу, без этого вообще никак. Да и, если уж совсем честно, убийство Митина не очень укладывалось в схему предыдущих трех. Как будто его убили в спешке, не имея возможности тщательно спланировать, как в первые три раза, убили там, где смогли, оставив повсюду кровь. «Плохо, что четких следов не осталось из-за дождя, – думала Полина, вспоминая кроссовки, изъятые у Негрич. – Подошва рифленая, возможно, в ней сохранилась земля. Если, конечно, это те самые кроссовки». Она позвонила Двигунову, уехавшему на квартиру Негрич, и попросила тщательно осмотреть всю имевшуюся обувь. – А что ищем? – Кроссовки или что-то еще – мокрое, свежевымытое, грязное – любое. – Понял. Она не созналась? – Нет. И я на это особенно не рассчитываю. Если она все тщательно продумала, то вряд ли не понимала, что ее рано или поздно задержат. Но сознаваться… не думаю, скорее – нет. – Ничего, камера и не таких ломает, особенно в первый раз. – Посмотрим, – уклонилась Полина и положила трубку. Можно было ехать домой, но ее что-то удерживало, и она в который уже раз перечитывала протокол допроса, который, казалось, успела выучить наизусть. «Митин, Митин… доктор Митин, женатый на дочке заместителя мэра… что же ты нашел в неприметной молодой женщине? Неужели только то, что она всегда под рукой? Не думаю… Но что-то мне все-таки не нравится в этом деле, понять бы еще, что именно. Если Негрич – убийца, то почему она в случае с Митиным отошла от своего сценария? Была в шоке? Ее так поразило увиденное, что она не смогла с собой справиться? Вряд ли. Аффект не держится сутки, она могла сделать что-то сразу, еще ночью. Но она убила его на следующий день, каким-то образом заманив в эти чертовы Новинки. И он пошел. Не знал, что она видела? Вся подстанция знала, а он нет? Ерунда. Тогда зачем? Нет, Негрич должна была действовать по схеме. Как правило, серийные убийцы от нее не отходят, им же не факт убийства важен, они, как правило, все «миссионеры», видят в том, что делают, некую миссию, которую должны выполнить, чтобы спасти мир и установить справедливость, например. А что? Митин – мерзавец и изменщик, вполне укладывается в эту схему. А остальные? Пьющий безработный, юная девушка, о которой никто слова плохого не сказал – ни друзья, ни однокурсники, молодой мужчина, добившийся всего без чьей-то помощи… их-то как сюда пристегнуть? Или я не там ищу просто?» Голова стала напоминать котел, наполненный разрозненными овощами, которые кипели, шкварчали, но не желали становиться гармоничным рагу. Сколько ни вари, а все рано каждый отдельно. – Пора домой, – произнесла Полина вслух. Собирая со стола мелочи, она вдруг наткнулась на листок с номером телефона Чумаченко, долго вертела его в пальцах, чувствуя, как в голове зреет какое-то решение, не совсем еще оформившееся, но совершенно точно жизнеспособное. Она решительно взялась за телефон и набрала номер. – Здравствуйте, Алексей Максимович, это Каргополова. – Здравствуйте, мадам, – хрипловато отозвался Чумаченко. – Чем обязан? – Вы не могли бы со мной встретиться прямо сейчас? – Что за спешка? – Хочу посоветоваться. Чумаченко долго молчал, Полина слышала его дыхание в трубке, но не торопила, надеялась, что и так не откажет. – Хорошо, – произнес он, – можем и встретиться. Вы на машине? – Нет, но я могу взять такси и приехать, куда вы скажете. – Не нужно, я приеду сам минут через десять. – Я в прокуратуре. – А вы думаете, я забыл, как выглядят ее телефонные номера? – усмехнулся Чумаченко, и Полина покраснела: – Извините… – Ничего. Через десять минут выходите. «А ведь я так и не знаю, что именно от него хочу, какого именно совета, – думала Полина, сбрасывая в сумку телефон, пару ручек и блокнот, в котором делала записи. – Почему мне кажется, что Чумаченко может чем-то помочь? Он ясно сказал – к водочному заводу убийства отношения не имеют, хоть фамилия потерпевших фигурировала в уголовном деле. Но я все-таки хочу об этом поговорить, хочу сама убедиться, что эта версия не годится, только тогда смогу ее отвергнуть». Старая, но ухоженная машина Чумаченко припарковалась у здания в тот момент, когда Полина спускалась с крыльца. Забравшись на переднее сиденье, она повернулась к водителю: – Алексей Максимович, не сердитесь, но… мне все-таки нужно, чтобы вы вкратце описали мне дело об убийствах на водочном заводе. – Опять снова-здорово! – вздохнул бывший опер, заводя двигатель. – Я ж вам русским языком сказал… – Я помню, – перебила Полина, – но мне почему-то кажется, что причина в этом. – Я слышал, нашли еще труп? – От кого? – удивилась она. – Да какая разница… так нашли? Каргополова только молча кивнула, отметив, что приказ прокурора для кого-то вовсе не препятствие, а это значит, что поползут слухи. – И кто он? Да ладно, не мнитесь вы, Полина Дмитриевна, я ж не бабка у подъезда. Тем более что вы консультироваться хотели. – Врач «Скорой помощи» по фамилии Митин. Лицо Чумаченко сперва скривилось, затем пошло красными пятнами. Он вцепился в руль обеими руками так, что побелели костяшки. – Я надеялся, что никогда больше не услышу этих фамилий, – процедил он сквозь зубы. – Каких? – Пострельцев, Митин, Никулин. – Последнюю я вам не называла и даже не слышала. – Поверьте, будет лучше, если не услышите. Правда, он давно мертв, как, собственно, и Митин, а ваш покойник, скорее всего, младший брат Митина. – Погодите, Алексей Максимович… то есть из троих фигурантов сейчас в живых только Пострельцев, верно? – Полина лихорадочно рылась в сумке, пытаясь найти в ее недрах блокнот и ручку. – Верно. Не понимаю только, как у него хватило смелости, наглости или черт его знает чего там еще, чтобы вернуться сюда спустя столько лет. – А он уезжал? – Он сбежал. Хватило бабла, чтобы обстряпать все так, будто он свидетель, хотя я практически доказал, что он убийца, и следователю неопровержимые доказательства в клювике принес! – раздувая ноздри, процедил Чумаченко. – Но на суде, видите ли, откуда-то всплыли свидетели, якобы видевшие Пострельцева в момент убийств совершенно в других местах. И вуаля – он уже не обвиняемый. И я не смог добраться до этих свидетелей, они как в воду канули сразу после судебных заседаний. Ну, а Пострельцев сгреб в охапку молодую супругу с отпрыском и отвалил куда-то не то на Кипр, не то на Крит, хрен его разберет, я их со школы не отличаю. Полина сделала несколько пометок в блокноте и спросила: – А кого он убил? – Сперва директора завода с женой, тот не соглашался платить дань местному авторитету, некому Репе, а спустя несколько лет зачистил подельников – Митина и Никулина. И вот представьте, что при этих вводных его участие в убийствах оказалось недоказанным. А опер Чумаченко просто оговорил несчастного, совершенно безвинного, как агнец, Пострельцева – в прошлом боксера-разрядника, который и голыми кулаками мог забить кого угодно насмерть. Полина молчала. Она хорошо понимала чувства, обуревавшие собеседника. Собрать доказательства, иметь на руках все, чтобы довести дело до суда, и на выходе получить оправдательный приговор, потому что у фигуранта полно денег и тот смог купить и свидетелей, и – не исключено – судью… У нее, к счастью, еще не было подобного опыта, но она хорошо знала объем работы, выполняемой оперативниками, и могла представить, что чувствует в такой ситуации человек, искренне болеющий за дело. А в девяностые таких было не слишком много. – И после всего, что вы только что рассказали, все равно будете утверждать, что моя версия о мести акционеру Пострельцеву бредовая? – спросила она, глядя в лобовое стекло на убегающую под колеса дорогу. – Уже не знаю. Надо прикинуть. Пострельцев мог прищемить кому-то хвост, уже вернувшись сюда. – А он акции свои не продавал, не знаете? – Скорее, перевел на чье-то имя, но зачем? Уехал, получал дивиденды… вернулся, снова получает, какая разница? Его ведь в розыск не объявляли, он легально свалил, не хотел здесь оставаться, чтобы свои же не пришили, хотя к тому времени уже почти никого не осталось – кто сел, кто лег, – пожал плечами Чумаченко, паркуясь у кофейни с надписью «Кофе с собой». – Вы какой кофе пьете? – Черный.