Борису вдруг стало все равно – ответит она на звонок или нет, скажет что-то важное или соврет. Он не сводил глаз со скальпеля, чувствуя, как приходит решение. Каргополова сказала только одну фразу: – Я в порядке, – и сразу сбросила звонок. – Для кодовой фразы длинновато, – заметил Нифонтов. – Это не кодовая фраза, я ведь сказала – Чумаченко давно автослесарь. – Да? И зачем тогда он рылся в моем прошлом, выискивал что-то? – Потому что я попросила у него помощи, когда подумала, что нынешние убийства связаны с убийствами на водочном заводе. Больше никого не осталось. – Вот вы меня спросили, страшно ли убивать, – вдруг произнес Борис, глядя Каргополовой в лицо, и она снова вздрогнула, скосила взгляд на скальпель. – А вы никогда не думали, не страшно ли видеть, как убивают? Быть ребенком, лежать под диваном в пыли, бояться чихнуть, и смотреть на то, как убивают твоих родителей? И даже не плакать при этом? Вы не думали, каково это – стать свидетелем убийства? Поверьте опытному человеку – это куда хуже. И, пока Каргополова не успела ничего ответить, он схватил скальпель и изо всей силы чиркнул себя по шее справа, точным ударом перерезав сонную артерию. Каргополова истошно закричала, затрещала входная дверь под ударами снаружи, но Борис уже ничего не слышал – он упал на пол и хрипел, чувствуя, как горячая кровь затекает ему за ухо, разливается под голову. Каргополова пыталась прижать рану руками, он из последних сил отталкивал ее руки, старался помешать, не дать спасти себе жизнь. Она несколько раз отлетала, снова возвращалась, Борис видел, что лицо ее испачкано его кровью, что она, кажется, плачет, но сознание уплывало, а сил становилось все меньше. Он закрыл глаза и почувствовал, как ему стало легче. Следователь Когда дверь наконец слетела с петель, а в квартиру ворвались омоновцы с автоматами, Полина, вся в крови, бессильно упала на пол рядом с Нифонтовым и зарыдала в голос. – С вами все в порядке? – один из ворвавшихся присел на корточки и дотронулся до ее плеча. – Да, я в порядке… – Но кровь… – Это не моя… – прорыдала Полина, поднимая окровавленное лицо. – Посмотрите… он… жив? Второй сотрудник уже осматривал Нифонтова, отрицательно покачал головой: – Все. Как это он? – Скальпелем… справа налево сверху вниз… – механическим голосом произнесла Полина и увидела входящего в квартиру Чумаченко, дорогу которому преградил оставшийся у двери омоновец. – Пропустите его! – попросила она, и Чумаченко остановился на пороге кухни: – Ребятки, вы бы не топтали тут. Идемте, Полина Дмитриевна, там уже опергруппа приехала, пусть работают. А вам бы домой, я отвезу. – Пусть меня допросят сперва… – Завтра допросят, из вас сегодня свидетель так себе. Телефон берите, и идем. Это ведь ваш на столе? – Мой. Но там запись нашего разговора. – Умно. Признался? – Он меня для этого и заманил сюда. Это же квартира моей сестры… он с ней случайно познакомился, вот и пригодилось… На пороге квартиры появился запыхавшийся прокурор, кинул взгляд на Полину и испуганным голосом спросил: – С тобой все нормально? – Да… это его кровь. – Как случилось? – Он покончил с собой. Перерезал артерию. Полину вдруг затошнило, и она опрометью кинулась в ванную, где ее основательно вывернуло. Подняв глаза, она встретилась со своим отражением в зеркале и сначала даже не поняла, что это она – безумное лицо в кровавых брызгах и потеках, всклокоченные волосы, ввалившиеся глаза. – Господи… – открывая кран, пробормотала Полина и принялась смывать кровь. – Ты что там возишься? – постучал в дверь прокурор. – Нормально все? – Да… лицо умою, а то страшно… – Слушай… может, тебе с психологом переговорить? Хочешь, я позвоню? – Не надо… можно я просто домой поеду? – Тебе одной не надо сейчас… – Там сестра, скоро муж с работы приедет, – Полина вытерла лицо полотенцем и вышла из ванной. Валерий Васильевич взял ее за руку, развернул к себе и тихо сказал, глядя в глаза: – Ты молодец. Ты все, что смогла, сделала. – Ну да – он ведь себя убил, а не меня… – криво усмехнулась Полина, прикусывая нижнюю губу, которая вновь затряслась. – И он оказался прав – я не знаю, как жить, став свидетелем убийства. – Это было самоубийство, Полина. – А что это меняет?! Может, это мне поможет забыть, как он себе по шее скальпелем чиркнул?! – у нее снова началась истерика, и прокурор буквально силой выволок Полину на улицу, в оцепленный двор, усадил на лавку и, оглянувшись по сторонам, вдруг крепко врезал ладонью по щеке, тут же прижав голову замолчавшей от неожиданности и резкой боли Полины к форменному кителю: – Ну-ну, все-все… все уже… все закончилось. Пойдешь в отпуск, отдохнешь, перезагрузишься… вот завтра показания дашь следователю, и все – гуляй, я рапорт подпишу. Лев-то сможет отпуск сейчас взять? – У Инки каникулы не скоро… – Ничего, я договорюсь, делов-то – второй класс… ничего, пораньше отпустят, по семейным обстоятельствам. И уезжайте куда-нибудь подальше, чтобы ты и думать обо всем этом забыла. Ну, я Льву сам позвоню. И не обвиняй себя, Полина, ты ничего бы не исправила, раз человек решился. Главное, что все закончилось, пусть и без подсудимого, но дело-то можно закрывать. – В связи со смертью обвиняемого… – Да какая разница? Зато Негрич и ее тетке ничего больше не угрожает. Все, Полина, хватит тут рыдать, поезжай домой, вон твой провожатый уже заждался. Чумаченко курил поодаль, но глаз с Полины не спускал и, когда прокурор выпустил ее из своих объятий, тут же оказался рядом. – Вы ее проводите? – спросил прокурор, и Чумаченко кивнул: – Сдам мужу с рук на руки в лучшем виде. В его машине Полина неожиданно легла на заднее сиденье и уснула, да так, словно сознание потеряла. Когда открыла глаза, то не сразу поняла, где находится и почему так затекли шея, спина и ноги. На переднем сиденье кто-то курил, но Полина не видела лица – было темно. – Где… я? – хрипло спросила она и услышала голос мужа: – Ты спишь в машине Алексея Максимовича, а он у нас дома играет в карты с Инкой и Виткой. Скоро приедет Степа с детьми, они у нас переночуют пару дней, пока там в квартире… ну, ты это лучше меня знаешь. – А… почему темно? – Потому что уже половина девятого. Ну, пойдем домой? – Лёва… я боюсь, – хрипло призналась Полина, перед глазами которой опять встала картина смерти Нифонтова. – Я с тобой, – просто сказал муж, дотягиваясь до ее сжатых на коленях рук и накрывая их своей ладонью. – Пока ты спала, звонил твой шеф, велел мне увезти тебя из города, даже у Инки в школе договорился, завтра ей выставят все оценки, и можем ехать. Билеты я купил, отель забронировал. Еще не так жарко, как хотелось бы, но в Сочи вполне можно гулять по набережной. – Почему – в Сочи? – А почему нет? Там море… я свожу вас в поселок, где был когда-то спортивный лагерь, куда я пацаном с командой ездил. В горы съездим тоже… у нас будет первый полноценный семейный отдых за многие годы. Она посмотрела на него и заплакала: – Лёва… я постараюсь что-то изменить, клянусь… – А я разве сказал, что меня не устраивает что-то? Наоборот, радуюсь – семейный отпуск, проведем время втроем. Все, Поля, пойдем, ты замерзла. Наверное.