– Все равно ведь никогда не знаешь, кто вызвал. Вдруг какой-нибудь идиот… – Тебе обязательно выдумывать эти страшилки? За столько лет работы на меня никто не нападал – и вдруг непременно должен? – Ты как будто не слышала, что в городе какой-то маньяк объявился, – Светлана Александровна налила себе чай и присела напротив племянницы. – Сегодня опять по радио рассказывали, что труп обнаружили. – Прямо сразу и маньяк! Кто вообще сказал, что эти убийства как-то связаны? – Вика откусила от драника и зажмурилась: – Все, ничего не хочу слышать, хочу только есть и наслаждаться… между прочим, опять лишний килограмм нажру, ты будешь виновата. – Ешь, не оговаривайся. С твоей работой вообще надо есть всегда, когда возможность появилась. – У машины просядет днище, – весело отозвалась Вика, но еще два драника в тарелку положила и залила сверху щедрой порцией сметаны. Светлана Александровна крутила на блюдце чашку и – Вика это чувствовала – никак не могла начать какой-то разговор, к которому готовилась. Настроение испортилось – тема для этого разговора могла быть только одна, и имя ей – Максим Митин, который, кстати, был очень недоволен сорвавшимися планами. Вика чувствовала свою вину за это – могла бы согласиться и поехать, но отказалась, сославшись на долгую дорогу и совсем короткий промежуток времени, который им достанется в результате. Максим не стал спорить, но лицо его при этом выражало все, о чем он в этот момент думал. – Викуля, это, конечно, не мое дело… – аккуратно начала тетка, и Вика внутренне напряглась – такое начало разговора никогда не сулило ничего хорошего, именно этими словами всегда Светлана Александровна начинала воспитательные речи еще в те времена, когда Вика училась в школе. – Тогда зачем ты об этом заговариваешь? Если не твое дело, и ты сама себе в этом отчет отдаешь? – Потому что я растила тебя не для того, чтобы ты ошибалась. – Мама Света, как можно жить, не ошибаясь, а? У тебя есть рецепт? – Ты не сердись, сперва выслушай, – в голосе тетки явно слышалось нежелание ссориться, и Вика вздохнула: – Ну, давай, все равно ведь не остановишься, готовилась же. Тетка пару минут молчала, смотрела в чашку, словно подсчитывала количество чаинок на дне. Вика напряженно ждала – с самого детства она предпочитала мгновенное наказание за провинность, чем длинные, выматывающие душу воспитательные беседы, на которые тетка была горазда. – Дело в том, Викуля… словом, мать одной из моих учениц работает в Горздраве, и я не удержалась, попросила ее узнать, кто такой этот твой Максим, раз уж ты категорически отказываешься меня с ним познакомить. Вика почувствовала, как стали ледяными ладони, а по спине пробежал холодок страха. Ясное дело, тетка узнала и о том, что Митин женат, и теперь выскажет ей свое «фу» – для нее роман с женатым всегда был чем-то максимально неприличным, порочащим. – Как же ты могла, моя девочка? Как ты до такого дошла, как докатилась? В какой момент я ошиблась? Где проглядела, а? – Ой, ну, ты еще раскачиваться начни, как ванька-встанька, и причитать в голос, – с раздражением сказала Вика, разрывая вилкой драник на волокна. – Подумаешь – женат… где их, свободных, возьмешь? И где у меня время на эти поиски? – Вика! – тетка приложила к груди руку, и Вику сразу начала грызть совесть от этого жеста – тетке нельзя волноваться, собьется сердечный ритм, а это значит – препараты, «Скорая», возможно, снова госпитализация, а с момента последней прошло всего полтора месяца… Виктория отложила вилку, встала из-за стола и опустилась на пол перед Светланой Александровной, положила голову ей на колени и пробормотала: – Ну, мам Света… ну, что нам делать, а? Мы любим друг друга и понимаем, что поступаем нехорошо… но какой выход? – Почему же он не разводится? Если любит и жить не может без тебя? – Ну… там сложно все… – Да, Вика, там сложно, – поглаживая ее по волосам, согласилась тетка. – Сложно – второй развод. – Почему – второй? – не сразу поняла Вика. – Потому, моя девочка, что доктор Митин впервые женился еще на втором курсе института, на пятом уже развелся и почти сразу женился на своей нынешней супруге. А ты не знала? Вике показалось, что ей в затылок вбили раскаленный металлический прут, и теперь он медленно проходит через все тело, причиняя боль. Она боялась поднять голову, боялась сделать вдох – было ощущение, что в ту же секунду она расплачется и уже никогда не сможет остановиться. Второй развод… Максим никогда не говорил ей о том, что бы женат раньше. И если он умолчал о таком, то о скольких же менее важных вещах он ей не рассказывал? Что еще скрыл? Может, и дети у него есть, просто он не нашел нужным поставить об этом в известность ее, Вику? Светлана Александровна осторожно поглаживала племянницу по волосам и молчала. Все, что хотела, она уже сказала, теперь наступила очередь Вики говорить и принимать решение. Конечно, тетка понимала, что едва ли это решение будет принято сию минуту, да этого и не нужно – под влиянием эмоций никогда ничего хорошего в голову не приходит, должно пройти время. «Бедная моя девочка, – думала Светлана Александровна, заметив на макушке Виктории несколько седых волосков, – тебе и так досталось в жизни – ни отца, ни матери, а тут еще и этот хлыщ. Конечно, я все понимаю – где ей еще искать кавалеров, как не на работе, она ведь больше-то нигде и не бывает, времени нет. Но почему из всех она ухитрилась выбрать женатого? Да еще и с таким тестем. И, мало того… как жаль, что я не могу рассказать ей всего, сейчас еще не могу». О родстве Митина с заместителем мэра города Светлана Александровна на всякий случай тоже решила Вике не говорить. Ей казалось, что именно этот факт и делает развод Митина с женой практически невозможным, и Вике совершенно незачем об этом знать, а то еще, чего доброго, начнет считать себя человеком второго сорта – если ее так и не предпочли дочке крупного чиновника. – Ну, что ж, – вдруг произнесла Вика глухим от еле сдерживаемых рыданий голосом, – бронзовая медаль – это, наверное, тоже хорошо. – Это на Олимпиаде хорошо, а не в брачном забеге. – Ну, как выяснилось, мне бежать уже некуда. А довольствоваться третьим местом – ну уж нет. Мне и второе-то не нравилось, – она заплакала, снова ткнувшись лицом в теткины колени. Вика рыдала так горько, что Светлана Александровна начала укорять себя за вмешательство, за то, что полезла в жизнь племянницы, что открыла ей глаза на любимого мужчину. «Может, не надо было говорить? – мучилась она, слушая, как рыдает Вика. – Пусть бы и дальше… а что – дальше? Дальше морочил бы ей голову? Кормил обещаниями? А годы идут… и подвернется более молодая, которой тоже можно будет долго пудрить мозги. Нет уж, пусть лучше сейчас переплачет, перестрадает. Ничего, ничего… От этого семейства вообще лучше держаться подальше, она просто не знает об этом». Неожиданно Вика поднялась, вытерла рукавом халата мокрые глаза и молча ушла из кухни. Из ее комнаты до Светланы Александровны донесся звук фена, потом стук ящиков комода, а через несколько минут Вика хлопнула входной дверью. Светлана Александровна встала и на ватных ногах подошла к окну – племянница выскочила из подъезда и опрометью кинулась в сторону автобусной остановки. «Боже мой, что я наделала?! – с испугом подумала тетка. – Ведь она сейчас что угодно может натворить, что угодно! Зачем я сказала?» Вика не помнила, как оказалась в этой части города, как вообще добралась сюда, на другой конец, как вошла в этот парк, как села на лавку, а главное – откуда в ее руке появилось эскимо в блестящей упаковке. Она не ела мороженое с детства, не понимала его вкуса, и только сильный стресс мог заставить ее купить и съесть это лакомство. Судя по тому, что в руке ее оставался довольно маленький кусочек на палочке, ела Вика его уже давно. Осмотрев остаток еще раз, она сморщилась и бросила эскимо в урну. Пугало не съеденное мороженое, не калории, которые неизбежно дадут себя знать, а провал в памяти. Вика и прежде сталкивалась с этой проблемой, когда, сильно перенервничав, через какое-то время не могла вспомнить, что делала или как попала в какое-то место. Сегодня же она даже не могла вспомнить, с чего вообще все началось. – Так, Виктория, успокойся и возьми себя в руки, – пробормотала она, стараясь не впасть в панику. – Почему у тебя влажные волосы? Наверное, ты была дома. Что-то произошло, и ты из дома ушла – вернее, убежала, раз волосы влажные. А что могло заставить тебя выйти из дома с мокрой головой? Правильно, скандал или ссора с мамой Светой. Уже легче… На самом деле легче не стало, потому что причину ссоры Вика так и не вспомнила, как не вспомнила и то, как попала в этот парк. Заболела голова, в висках словно застучали разом сотни молотков, грозя расколоть череп. Вика сжала голову ладонями, наклонилась к коленям, стараясь удержаться в сознании. Мимо проходили мамаши с колясками, гуляли пенсионеры, но никто даже не поинтересовался, не нужна ли помощь скрючившейся на лавке женщине. Вика просидела в такой позе до тех пор, пока не почувствовала, что в голове прояснилось. Народа в парке стало заметно больше – через него жителям спального района было ближе добираться от остановки. Вика бессильно сидела на лавке и никак не могла заставить себя подняться и поехать домой. Почему-то не хотелось видеть маму Свету, словно бы она чем-то сильно обидела ее, что-то такое сказала, от чего у Вики в один момент внутри образовалась огромная дыра, такая, что она ощущала ее физически. Но какие именно слова произнесла приемная мать, Вика вспомнить не могла. «Наверное, так даже лучше, – вяло думала она, разглядывая причудливую кладку тротуарной плитки под ногами. – Мозг блокирует негативную информацию, чтобы организм снова не отреагировал. Какая, собственно, разница, кто и что сказал, когда тут посерьезнее проблема – такие провалы в памяти… Этак я вообще могу невесть что натворить и помнить не буду». Эта мысль испугала Вику, и она почти машинально сунула руку в сумку, проверяя наличие там футляра со стерильным скальпелем, но его не было. «О, господи… куда он делся?! Я же помню, как утром, выходя со смены, я взяла новый, а старый оставила на списание… Где он?!» Лихорадочно роясь в сумке, Вика вдруг четко увидела картинку – ее рука, держащая вскрытую упаковку, но скальпеля в ней нет. И от этого стало еще страшнее. Следователь Полина возвращалась домой в половине десятого – заезжала в судебный морг к Зайченко, чтобы еще раз осмотреть трупы потерпевших. Эксперт оказался прав – разрезы, обнаруженные на шеях потерпевших, были похожи один на другой, даже размеры отличались всего на пару миллиметров. И следов крови на трупах не было. «Значит, их действительно сперва убили, потом уничтожили все следы… хотя одежда… не голыми же он их резал? – думала Полина, шагая по аллее от автобусной остановки к дому. – Ну, допустим, девушку еще можно как-то в эту схему уложить, в мужчину средних лет? Но рука-то явно одна и та же… Если моя версия с квартирой верна, то, опять-таки, мужчина не укладывается в схему в прямом и в переносном смысле – если убийца – тоже мужчина, то как он его в квартиру заманивал? Чем? Зайченко сказал, что могла быть и женщина. А что, запросто – если хирург, допустим. Но тогда – девушку куда? Черт бы побрал этих психов, никогда в их логике не разберешься. Надо еще заказать экспертизу на предмет наличия препаратов в крови – я только снотворным могу объяснить то, что один из трупов – мужской. А какой кайф резать обездвиженное тело тогда? Горите в аду, граждане психи…» В квартире было тихо, только в самой глубине, в кухне, шумела вода – очевидно, Лев мыл посуду после ужина. Полина сбросила ботинки и пальто, сунула ноги в мягкие тапочки и, кинув сумку на полку, прошла в ванную и быстро переоделась в висевший там халат. Одежду сразу сунула в машинку – не могла отделаться от мысли о том, что и блузка, и юбка пропитались запахами морга. Лев никак не отреагировал на ее появление, даже не поздоровался, продолжая надраивать до блеска дно глубокой сковороды. Полина закурила, налила себе чаю, бросила ломтик лимона, сделала глоток и поморщилась. Муж по-прежнему молчал, только вода шумела да жесткая губка ожесточенно скребла дно сковороды. «Мы никогда не были такими чужими, как сейчас, – вдруг с тоской подумала Полина, глядя в затылок мывшего посуду мужа и ощущая, как Лев раздражен. – Мы настолько чужие, что даже странно – что вообще мы делаем в одной квартире, как ложимся в одну постель?» И тут она осознала, что вот уже несколько дней Лев спит на диване, а она, оказывается, этого даже не заметила. – Лёва… у тебя кто-то есть? – хриплым от ужаса голосом выдавила Полина, боясь, что сейчас получит на свой прямой вопрос не менее прямой ответ. – Что? – удивленно повернулся к ней муж, и с его руки на пол капнула пена от моющего средства. – Ты совсем с ума сошла? Полина вскочила, ткнула в пепельницу сигарету и, подойдя к мужу, обняла его сзади, прижалась лицом к обтянутой футболкой спине и пробормотала: – Ты, наверное, прав… я совсем сошла с ума… я забросила дом, забросила Инку, тебя… я все время работаю… и сейчас у меня такое запутанное дело… – А когда они у тебя были другие? – со вздохом спросил Лев, не прекращая мыть сковороду. – Я ведь все понимаю, Поля, это работа, ее не выбирают. Но другие-то как-то успевают, а? Ты ведь не единственная женщина в прокуратуре. Эта мысль никогда Полину не посещала – она мало общалась с коллегами-женщинами, да и когда было общаться, встречались только на совещаниях да в коридорах – «привет-пока». Наверняка у кого-то из них тоже были семьи, но не разговаривать же об этом на работе.