Комната мальчишки. Этими словами Линн подвела итог через пару минут в квартире Эрика на улице Седра Агнегатан. Или хижина холостяка. Что совсем не странно, потому что Эрик был воплощением холостяка. Книжная полка «Билли» из ИКЕА со старыми учебниками времен Высшей школы полиции – социальная психология, техника ведения допроса, несколько отчетов СПП[46]. И все это вперемешку с зачитанными детективами, где бросалось в глаза собрание сочинений Шевалль и Вале[47] рядом с серией Яна Гийу об Арне[48]. В остальном на полке доминировали журналы: какие-то спортивные, «King Size», «Vibe» и другие журналы о хип-хопе. Она их немного полистала. К счастью, не было никаких «мужских» порнографических журналов. В комнате стоял потертый диван, а рядом столик, весь в пятнах, на котором громоздились стаканы, чашки из-под кофе, компакт-диски, пустые футляры от DVD. Похоже, все это валяется тут с прошлых выходных, когда ребята «разогревались» дома, прежде чем отправиться в ресторан или бар. Плакаты и фотографии LL Cool J, Malcolm X, No Sell Out, Gang Starr, репродукция с картины маслом – Мартин Лютер Кинг – все это висело по стенам. Контраст был велик между картинками и обшарпанными футлярами от CD с записями Iron Maiden и Pantera, которые, казалось, боролись за внимание со звездами хип-хопа. Во всяком случае, ничего подобного Линн не ожидала обнаружить дома у среднестатистического полицейского. Будучи лишенной предрассудков, Линн все-таки отметила, что никакой женщины в жизни Эрика не было последние годы. Впрочем, она была убеждена, что женщины, многие и не раз, приходили и уходили из этой квартиры. Но ни одна не оставила следов. Здесь не было ничего, что не являлось бы выражением личности Эрика. Обстановка квартиры выглядела не слишком продуманной. Скорее это был склад вещей, куда их обладатель время от времени наведывался, чтобы переодеться, потусоваться и поспать – последнее включало в себя и сопряженную со спаньем деятельность. Эрик вернулся из кухни с чем-то, что было подозрительно похоже на энергетик с водкой – ярко-синее содержимое и долька лимона, засунутая в стакан с целью сделать коктейль более симпатичным. Она покачала головой. – А обычная чашка черного кофе исключена совсем? – Это почти то же самое, только вкуснее. А от таурина можно взбодриться. – Что это еще за такое? Если что-то противозаконное, то я лучше откажусь. Он усмехнулся. – Ой, анархистка, которая беспокоится о законности! Можешь быть спокойна, таурин есть во всех энергетиках. – Они сели на диван, пригубили коктейли. Она увидела, что пятна от земли на коленях не исчезли, хотя она честно пыталась их счистить в туалете. Но хотя бы руки были чистыми. Сладкий напиток согревал. Они молча смотрели друг на друга. Эрик, как бы по долгу хозяина дома, убрал со столика несколько футляров с пластинками и сложил журналы аккуратной стопкой, прежде чем исчезнуть в ванной. Она колебалась. Слушала, как он возится в туалете. Потом включила камеру на своем мобильнике. Несколько секунд тихонько постояла, прислушиваясь. Потом подкралась к компьютеру Эрика, служебному, надо полагать, стоящему в углу комнаты. Навела камеру и сфотографировала его данные вместе с паролем, которые были приклеены прозрачным скотчем на мониторе. Глава 20 Рикард беспокойно ходил по своей квартире в Гамла Стане. Простенькая, но приятная муниципальная квартира на самом верхнем этаже. В соседнем переулке было почти темно, если не считать слабого света фонаря. Он заметил жирное пятно на брюках – последствия того, чем они с сыном занимались после обеда в Историческом музее: пекли хлеб эпохи викингов. В результате – пятно от масла, смешанного с медом. Печь хлеб викингов было их с Эльвином многолетней традицией. Если не считать пятна на брюках, вечер с сыном прошел спокойно, хотя ему и было трудновато расслабиться. Сначала это заявление о расизме, поданное на Эрика, о котором позвонила Луиса. Потом, когда Эрик позвонил и рассказал о находках Марии, возникло подозрение, что это заявление могло быть просто отвлекающим маневром со стороны Ахмеда. Его попыткой вынудить их к отступлению. Рикард не находил себе места, сделав еще один круг по гостиной. Не знал, что и думать. Отпечатки пальцев и ладони были, разумеется, подозрительны. Плюс нежелание Ахмеда помогать им. Но с подобным он сталкивался и раньше. Вроде бы явные, хотя и косвенные доказательства, которые потом оказывались совершенно не тем, о чем они вначале думали. Он поклацал по клавишам стоящего в углу компьютера и вошел в интрасеть. Эрик был прав. Да, были заявления о сексуальных домогательствах. Но они все закрыты или прекращены. И все старые. За последние двенадцать лет, когда Ахмед работал в университете, не было ничего. Ему надо будет позвонить завтра утром Линн и спросить, может быть, она нашла что-нибудь, что могло бы укрепить подозрения по отношению к Ахмеду. Ждать больше нельзя. Его пора вызывать на допрос. Почему он был в квартире? Были ли у него с Анной интимные отношения? Может быть, случилась драма на почве ревности, закончившаяся убийством? Им нужны ответы. Несмотря на мысли, беспрестанно бродившие в его голове, оставалась надежда, что он не показался сыну отсутствующим или погруженным в себя. Они с Эльвином говорили о детском саде, о том, каково это – пойти в школу, найти новых друзей. О беспокойстве, что в садике сын был самым большим и старшим, а в школе может оказаться самым маленьким. Потом Эльвин услышал музыку, доносившуюся снизу, с улицы. Какой-то заблудившийся уличный музыкант, не разбирающийся в экономике. А то бы он играл на заполненной туристами улице Вэстерлонггатан, а не в их пустынном переулочке. Но музыкант не сдавался, несмотря на отсутствие публики. А значит, и заработка. Рикард с Эльвином сидели на подоконнике и смотрели на него из открытого окна. Эльвин ему помахал. В музыкальном отношении можно было бы желать и лучшего исполнения, но вот выбор мелодий был хорошим, особенно финал с песней Боба Дилана «All Along the Watchtower». Рикард, правда, предпочел бы версию Джими Хендрикса, или еще лучше, американскую версию панк-группы TSOL. Он дал Эльвину банкноту в пятьдесят крон, чтобы бросить музыканту. В пластмассовый пакетик к деньгам положили несколько мелков, для тяжести. Потом они ели суши и смотрели «Звездные войны». Сначала он, правда, попробовал показать фильм про Муми-тролля, но Эльвин отказался смотреть фильм для «малышни». Потом Рикард понял, что в «Звездных войнах» гораздо больше сцен жестокости и насилия, чем сохранилось у него в памяти. Но вроде обошлось, хотя Эльвин и проснулся среди ночи, задав вопросы, а делает ли лазер больно «по-настоящему» и кем на самом деле был магистр Йода. К счастью, сынишка успел уснуть прежде, чем Рикард придумал ответ. Дети теперь стали более закаленными, чем когда они могли смотреть фильмы только в кинотеатрах. В слабом свете спот-лампы он сидел и просматривал свои пластинки. В его собрание винила входило более шести тысяч штук. Но он не искал чего-то спокойного, что подчеркивало бы атмосферу, создаваемую желтыми фонарями за окном. Это не было его способом «расслабиться и отдохнуть». Нет, он выбирал между группами «Crass» и «Zodiac Mindwarp»[49]. Обе группы принадлежали к той категории, которую его бывшая жена описывала так: «артисты, о которых слышали, наверное, всего пара человек во всем мире». Другими словами, их музыка была просто никому не нужной дрянью. Это было лишь одной из вещей, по которым у него с женой резко расходились мнения. Справедливости ради стоит добавить, что на самом деле в ссорах с женой речь шла о том, сколько места занимают пластинки, а не о музыкальных достоинствах исполнителей. Аргументы в пользу потенциальной ценности коллекции никак не могли убедить ее в том, что их место было в квартире, а не в подвале. Однако и не ценность коллекции была причиной, почему он их хранил. Пластинки были частью его идентичности, его личности. Как страницы дневника: он помнил, где их купил, с кем тогда общался, на каких праздниках-тусовках их проигрывали, какие романы и влюбленности молодости были связаны с конкретными пластинками. А он ведь еще и знал наизусть все тексты. Он поставил пластинки обратно на полку и начал листать мелодии в мобильнике. Выбрал Диаманду Галас[50]. Артистку, музыку которой никому в мире, кроме него, даже в голову бы не пришло выбрать для прослушивания с целью расслабления: оперная певица, которая пела и шептала нечто похожее на саундтрек из фильма ужасов, сиплые звуки, будто изгоняющие дьявола, а на заднем плане некое подобие оперы. Он поставил музыку, заглянул к Эльвину и снова укрыл его. В третий раз. Почему он все время сбрасывает с себя одеяло, было непонятно. Ведь толстые каменные стены здесь, на улице Прэстгатан, были не слишком теплыми. Во всяком случае, он думал, что тут было прохладнее, чем в квартире Марианны, в доме пятидесятых годов постройки. Он осторожно закрыл за собой дверь в комнату сына и сел в кресло. Закрыл глаза и слушал предвещающий катастрофу голос Диаманды Галас. И уснул. Его разбудил шум миниатюрных, специально для узких улочек Старого города, мусороуборочных машин. Что за низкие плачущие стоны? Эти звуки примешивались к грохоту от сбора мусора. Постепенно до Рикарда дошло, что это та же песня Диаманды Галас, под которую он уснул. Видимо, он нажал во сне на кнопку повтора. Мысленно он посочувствовал своему соседу снизу, который уже не раз жаловался на то, что у него слышно, даже если Рикард шаркал ногами по тонкому полу. В лучшем случае сосед, можно надеяться, вообще не понял, что эти звуки были музыкой и что они доносились именно из его квартиры. Бедняга думал, наверное, что этот озвученный кошмар снился ему, повторяясь до бесконечности. Можно было только надеяться, что он уснет от усталости и будет спать как убитый именно в тот момент, когда Рикард с Эльвином будут проходить по лестнице мимо его квартиры через несколько часов. Он выключил музыку, прокрался в спальню, пристроился на кровать рядом с сыном и уснул. Глава 21 Эрик проснулся от грохота молотка сумасшедшего кровельщика по медному покрытию крыши. Посмотрел в окно. От металлического подоконника, издавая барабанную дробь, отскакивали горошинки града. Линн уже ушла. Но у него все равно было светло на душе. Давно он не испытывал такого чувства, как накануне вечером. И дело было не только в страсти, нет. Тут было нечто большее. Жизнь и радость, смешанные с вожделением. И вот ее нет. Не в первый раз кто-то уходил от него до того, как он проснулся. Хотя ему и казалось, что на этот раз будет иначе. Но они ведь ничего друг другу не должны. Он знал, что у нее есть парень. И даже если бы они продолжали иногда видеться, ему этого было бы достаточно. Он ни о чем не жалел. Разве что о том, что оставил на Седере машину. Надо пойти прогуляться по мосту Вестербрун и забрать ее. Он проверил мобильник, нет ли пропущенных звонков от Рикарда или Луисы. Вместо этого обнаружил эсэмэску от Анники Маркуссен. Сначала это имя показалось незнакомым. Потом вспомнил. Это была подруга Грегори, которой он задавал вопросы в университете. Из двух девушек эта была красивее. Он недоверчиво качал головой, читая сообщение, но настроение улучшилось еще больше. Товарищ Анники, оказывается, видел на прошлой неделе ссору между Ахмедом и Анной у входа в университетский кафетерий. В ссоре звучали такие слова, как «я тебе не собственность», «это конец», «измена» и «проститутка». И эту перепалку слышало немало любопытных ушей. Он улыбнулся, переходя улицу Хантверкаргатан и набирая номер Рикарда. Пора вызывать Ахмеда в полицию. На него накопилось столько, что короткого разговора в университете уже не хватит. Линн вытерла лонгборд, который она пыталась спрятать от града под курткой с капюшоном. Ни мокрая земля, ни выложенные булыжником переулки не были подходящими покрытиями для доски. То, что повлекло ее именно в Гамла Стан вместо того, чтобы отправиться домой после ночи у Эрика, был покой Старого города и возможность спокойно подумать. Ее организм требовал пребывания под открытым небом. Солнечные лучи прорвались сквозь тучи и блеснули на вылитом из чугуна шпиле башни, венчающей церковь Риддархольмсчюркан. Часы на церкви показывали восемь. Воздух снова стал мягким и приятным, несмотря на только что прекратившийся град. Она хотела побыть одна. Не потому, что она о чем-то сожалела. Наоборот. Но осталось удивление развитием событий. Что ей могло бы быть хорошо с кем-то из правоохранителей вплоть до того, чтобы оказаться у него в постели, – этого она не могла себе даже представить. И все же это произошло. И ей от этого было только хорошо. Она осознавала, что многие ее привычные представления подверглись в последние дни серьезным испытаниям. Иногда это ее раздражало, иногда провоцировало, а иногда – приходится это признать – было необходимым. Столы и стулья стояли прямо на маленькой площади у еще закрытого бистро «Под каштаном». Вот это и есть так манивший ее покой. Она вытерла мокрый стул, поставила на столик бумажный стакан с кофе, купленный навынос в магазинчике «7-Eleven», и включила компьютер. Подумала, не позвонить ли Эрику, но тут же отказалась от этой идеи, вспомнив, что утро только наступает. Послать эсэмэску? Это было бы как-то чересчур казенно, формально. Она поняла, что просто пытается отодвинуть неизбежный разговор. Но простое «доброе утро» плюс ироническое напоминание о скором начале прекрасного рабочего дня, наверное, помогли бы снять драматизм минувшей ночи. Несмотря на покой и безлюдность выбранного места, она ощущала какое-то неприятное, грызущее чувство. Угрызения совести? Но ведь она не сделала ничего плохого. С Габриелем они сразу договорились о свободе в отношениях. Да и от Эрика она ничего не скрывала. Наверняка неприятное ощущение усилилось из-за нарушения химического равновесия в мозгу, иными словами, под влиянием текилы. Но и текилой можно объяснить не все. Она была убеждена, что ни Габриель, ни Эрик, да и никакой другой парень не испытывал бы подобных ощущений в аналогичной ситуации. Она отбросила от себя эти мысли и сосредоточилась на компьютере. С сомнением провела пальцами по клавиатуре. Какую лепту она, собственно, внесла в расследование? Раздобыла пароль хакерскими методами и воссоздала информацию, стертую с жесткого диска? Но это же чисто технические решения. Ничего такого, что привело бы к перелому. А если в компе нет других следов, кроме того, что Анна заходила на секс-сайт, где у нее был аккаунт, то тогда и комп практически непригоден для доказательств. А если Линн взломает сайт Love Dollz, чтобы добыть улики, то их, скорее всего, невозможно будет использовать в суде. Даже если они могут решением суда и затребовать данные с сайта потом. Если она что-то найдет. Она вынула ноутбук Анны, соединила со своим и через мобильный интернет подсоединилась к тем же самым серверам КТИ, которыми воспользовалась в прошлый раз. Привычно задала команды и стала наблюдать, как программа обыскивает папку за папкой в поисках свидетельства того, что Анна на самом деле передавала снятый на камеру «секс с самой собой» через Love Dollz. Неприятные ощущения росли. Разве принесла она хоть малейшую пользу расследованию? В памяти возникли слова Стена Хофмана. Молодая девушка. Покрытая лаком и раскрашенная после смерти. Обнаженная. Ей надо узнать больше. Она перелистала свои фото на мобильнике, дошла до снимка, сделанного в квартире Эрика, и попыталась войти в сервер полиции и в его почту. Одна буква пароля на снимке оказалась нечеткой, но с третьей попытки ей все же удалось войти в переписку полиции и в аккаунт Эрика с его паролем. Главное теперь, чтобы его уровень допуска был достаточно высоким, чтобы ей дали временный выход в интрасеть полиции. Она ждала, затаив дыхание, и выдохнула, получив подтверждение. Активировала полученный код, а с ним и угрызения совести, но стряхнула их с себя. Никому же не навредит, если она получит доступ к материалам расследования. Она уж как-нибудь компенсирует – пары бокалов пива Эрику должно хватить, ведь у нее нет никаких преступных намерений. Она вошла в интрасеть с данным ей кодом и кликнула на номер дела под называнием «Кукольное убийство». Отчеты технической экспертизы. Протоколы допросов свидетелей. Мурашки побежали по коже, когда она окинула взглядом протокол вскрытия. Голые клинические описания, без всяких эмоций. Как удается превратить такую мерзость в нечто, звучащее как повседневная терминология? Асфиксия. Петехии вокруг глаз. Ороназальная окклюзия. Она поколебалась, а потом кликнула на папку с картинками. Фото заняло весь экран. У нее потемнело в глазах, будто от удара кулаком. Она быстро закрыла фото. Поздно. Страшнее всего были глаза. Расширенные. Остекленевшие. Мертвый взгляд упирался прямо в нее. Глаза куклы. Она попыталась отогнать картину, запечатленную на сетчатке. Щурясь, смотрела на солнце, пока перед глазами не запрыгали черные точки. Но мертвые глаза смотрели на нее не переставая. Она должна узнать побольше. Дрожащими руками она кликнула дальше, на отчеты Юнгберга о беседах с родителями Анны. Линн попыталась углубиться в текст, отбросив все остальное. Ничего не обнаружила в словах отца, что давало бы возможность предположить, что он обладал какими-то чертами той личности, которую обрисовал Стен Хофман. Но факт остается фактом – чаще всего преступником является мужчина, находящийся в близких отношениях с жертвой. Если папа ни при чем, то, может быть, убийцей был бойфренд? Но никакого такого кавалера в разговорах не упоминалось. Линн вертелась на стуле. Ее бил озноб. Может быть, тогда и вправду убийцей мог стать кто-то, кто видел ее в сети, а потом разыскал в реальности? Клиент. Тип, который совпадал с профилем, описанным Хофманом. И как она может его найти? Она листала дальше в семейных связях Анны. Никаких братьев или других родственников-мужчин тоже вроде бы не было. Во всяком случае, следствию о них не было известно. Она вышла из папки с расследованием, вернулась обратно к поиску, где программа все еще смирно пережевывала файлы винчестера. Осторожно отпила кофе, пока на экране мелькали столбики, похожие на диаграммы. Ей стало холодно в тени, и она передвинула столик с компьютером на солнечную сторону площади, куда тепло просочилось через переулочек с тесными рядами домов XVII века. Посидела. Подумала. Раз она все равно занята поисками, то надо бы глянуть, что происходит в рядах правых экстремистов. Все равно в деле Анны она пока не продвинется, надо ждать, пока комп закончит процесс. Любопытство пересилило – интересно, как сейчас перегруппировались ее бывшие враги? Совершали ли какие-нибудь акции? Ей хотелось узнать, чем они занимались, ведь они все равно были ее главными противниками. Получив код доступа, она сразу поняла, какие это дает возможности. Она, правда, давно уже не была активной в антифашистских организациях, но из этого не следует, что надо закрыть глаза на растущий в Швеции и остальной Европе правый экстремизм. Она подумала о том доверии, которое оказала ей тетя. И о том, что никто не ставил перед ней задачу анализировать шведских нацистов. Но как же тут удержаться? Она вошла в интрасеть полиции и набрала «правый экстремизм». Перед глазами возникло бесконечное, как казалось, количество попаданий. Она ограничила поиск последним годом и пробежалась по заголовкам, стоящим рядом с номерами дел. Одна из папок, кажется, содержит обзор всего имеющегося материала о преступлениях такого рода и называется коротко «Правый экстремизм», а в скобках «приостановленные расследования». Чаще всего организации правых экстремистов были замешаны в преступлениях на почве ненависти или преступлениях, основанных на предубеждениях, но были и экономические преступления. Среди преступлений о подстрекательстве, направленном против определенной группы лиц по их расовой или этнической принадлежности, языку, религии, национальности, сексуальной ориентации и тому подобному, перед ней на экране возникло множество отчетов, да еще и помеченных «прямое насилие». Она дернулась, заметив название хорошо ей известной организации. «Ново-арийское братство». В период своей связи с антифашистами она была одной из самых активных, прилагая массу усилий, чтобы потопить эту организацию. И до сих пор помнила, как ей стало не по себе от взгляда лидера «Ново-арийского братства» Йоргена Кранца, когда дело слушалось в суде. Его глаза почернели от ненависти. Она знала, что несколько месяцев назад он запросил копию ее паспорта, но не верила, что старой фотки будет достаточно, чтобы ее опознать. Ясно было, что многие из бывших членов «Ново-арийского братства» нашли себе новые задачи в организации «Патриотический фронт», возникшей совсем недавно. Она о них слышала и знала, что они ведут один из самых популярных правоэкстремистских блогов и новостных форумов в сети. Форум назывался «Скрытая правда», и на нем пытались причесать и приукрасить грубость нацистской риторики, которой славились новоарийцы. На их сайте, который перестал существовать, они не стеснялись в выражениях и адресовали свои призывы ко «всем знаменосцам белой расы». Среди рубрик сайта были, например, такие шуточки: «Как перевоспитать культурного марксиста – свинцом!» Несмотря на открытую агрессивность лозунгов, им удалось успешно внедриться во многие слои гражданского общества. Члены арийского братства свили гнезда и распространяли свои человеконенавистнические идеи в жилищных кооперативах, молодежных футбольных клубах, студенческих и политических объединениях и даже в шведской лютеранской церкви. А теперь, как видно, предварительное расследование деятельности правых экстремистов приостановилось, и материалы не обновлялись месяцами. На полях она обнаружила комментарий-объяснение шефа Особого отдела, занимающегося преступлениями на почве ненависти: «в связи переориентацией ресурсов». Она подозревала, что за этим лаконичным комментарием скрываются бурные эмоции. Волна предчувствий захлестнула Линн, когда программа поиска подмигнула ей, сообщая о первых результатах. Даже быстрее, чем она рассчитывала. Обычному домашнему ноутбуку на это понадобилось бы несколько недель. Но быть аспирантом в области информационных технологий в КТИ имело свои преимущества – ее включили в ту сеть контактов, которым спонсоры поставляли свои самые последние достижения. Конечно, систематическое отслеживание за последние три-четыре месяца могло занять еще пару дней. Но сейчас перед ней были результаты по случайно выбранным датам последних двух месяцев. И этого хватило. Она получила именно те ответы, на которые надеялась, задавая вопросы. Даже быстрый просмотр списка дал два попадания. Веб-камера была активирована и работала в понедельник, 7 марта, с 21:23 до 21:38, в среду, 9 марта, с 22:14 до 22:23 и в воскресенье, 20 марта, с 21:12 до 21:30. Она листала дальше к папке входа в интернет-трафик. Время точно совпадало с периодами, когда Анна была на связи с Love Dollz. «Йес! – воскликнула она про себя. – Наконец-то конкретное доказательство! Анна действительно вела стримы через этот сайт!» Линн вернулась к исходной позиции и стала смотреть внимательнее. Нашла еще одну трансляцию через веб-камеру в понедельник, 7 марта, с 19:14 до 19:29. В то же самое время, когда Анна была на сайте Love Dollz. Есть! Даже если это и не так уж много, все же это был первый настоящий результат, которого ей удалось достичь. Она продолжала просматривать ноутбук Анны. Может быть, удастся найти список доходов, клиентов, время выхода на связь для стриминга или что-нибудь подобное? Списки адресов в электронной почте? Хотя это было бы невероятно, чтобы она рискнула входить в прямой контакт с сетевыми клиентами. Ведь тогда у нее не было бы даже той безопасности, которую предлагал посреднический сайт Love Dollz. Она ввела новые инструкции в программу поиска и вернулась в софт по-прежнему активного «Джона Потрошителя». Эту программу она включила накануне, как раз перед появлением Стена Хофмана в столовой Управления полиции. С того момента программа занималась проникновением в различные секторы сайта Love Dollz. Теперь у нее было время посмотреть итоги. Программа расшифровки показала достигнутые результаты: несколько имен пользователей. У Линн не было времени запутывать свои собственные следы, но это вряд ли имело значение. Даже если ее хакерское проникновение и было замечено, то она ведь работает на полицию. И вряд ли есть риск, что ей закатят выговор за служебную ошибку в деятельности консультанта, даже если будет вычислен ее IP-адрес. Успокоив себя, она начала систематически просматривать результаты «Джона Потрошителя». Глава 22 Рикард удивленно осмотрелся. Линн еще не пришла, хотя по телефону сказала, что надо срочно повидаться. Столики на тротуаре у кафе «Каффебар» были пусты, а это тут редкостное явление. Обычно все места были заняты, и можно было считать, что тебе крупно повезло, если удавалось отыскать пустой стул, зажатый между детскими колясками. А сегодня вот пусто. Еще не сезон. А постоянные посетители еще не свыклись с мыслью, что уже можно сидеть под открытым небом. Да и весеннее солнце уже успело скрыться за угрожающими дождем серыми тучами. Он заглянул сквозь стекло витрины внутрь. Нет уж, тесниться у стойки бара сегодня не стоит. Лучше сесть на улице, пока дождь не прогонит. Он посмотрел вокруг. Раньше это место можно было описывать как наименее уютное на всем Седермальме. На открытом всем выхлопным газам пятачке, рядом с самой загруженной транспортом улицей Стокгольма, раньше стояла лишь парочка зеленых парковых скамеек. Они не привлекали даже самых мучимых жаждой алкашей, несмотря на то что до винно-водочного магазина госмонополии «Систембулагет» было рукой подать. И вот, несколько лет назад, городские власти – в редкостный момент просветления – решили расширить тротуар, превратив его в крошечную площадь, и заложить цветочные клумбы. Тогда же тут обосновалось и кафе «Каффебар». Со столиками на улице и южноевропейским отношением к кофе: чашечка эспрессо стоила тут всего десять крон, а за двойной эспрессо надо было добавить еще пять крон. Всего лишь через пару недель после первого посещения Рикард заметил, что впервые в жизни он стал завсегдатаем и баристы окликали его по имени. Райское местечко продержалось несколько месяцев. Потом оно было куплено «кофейным королем» Эриком Меллквистом, который добавил свою фамилию к названию «Каффебар». Цены повысились в три раза. И вот Рикард вернулся обратно, «Каффебар» опять называется по-старому. Все равно это уже не то, что раньше. Хотя народу по-прежнему много, несмотря на смену названия. Кроме сегодняшнего утра. Рикард купил эспрессо и опустился на стул. Если закрыть глаза на поток машин, струящийся по улице Хурнсгатан, то это местечко обладало шармом центра города с красивыми, хотя и слегка облупившимися домами рубежа еще тех веков, XIX и XX, выстроившимися на другой стороне улицы. Из-за насыщенного движения транспорта могло показаться, что находишься в большом городе типа Рима или Нью-Йорка.