Она ответила после первого же сигнала. – Да, привет. Тут такое дело. Обычно мне наплевать на это, но когда я услышала о том, что произошло, то решила все-таки позвонить. Насчет всяких странных эсэмэсок и прочего. – А что за странные эсэмэски? – Это Ахмед, тот же самый руководитель, что и у Анны, он посылает кучу сообщений. Каких-то чудаковатых. Вообще-то он вполне окей, знает свой предмет, но тут… Мне и раньше говорили, что он может быть слегка малахольным. Но я обычно стираю такие эсэмэски и не обращаю внимания. Но вот вчера случилась одна вещь. Она помолчала, явно подбирая слова. – Ну, я даже испугалась. Правда. Он заявился ко мне домой и вел себя очень странно. Даже как бы угрожающе. – Чего он хотел? – Сначала я вообще не врубилась, а потом до меня дошло, что речь идет о его эсэмэсках. Я должна их стереть, уничтожить. Чтобы мы могли, как он выразился, «закончить то, что у нас было». А у нас ведь никогда ничего и не было. Кроме как в его больной фантазии. Она снова остановилась, чтобы передохнуть. – А вот когда он попытался протиснуться в квартиру и начал нести несуразицу насчет того, что он любил Анну по-настоящему, то тут я испугалась всерьез. Он нес какую-то ахинею, что он, мол, ее предал, а теперь предает и меня. Тут мне все-таки удалось закрыть входную дверь, я еще слышала, как он бродил там кругами, а потом все стихло, и он исчез. Его слегка знобило после окончания разговора с Кристиной, и тут он понял, что стоит совершенно голый у окна гостиной с телефоном в руках. Успел заметить двух мальчишек, которые стояли на улице и показывали на него пальцем, прежде чем поспешно отпрянул от окна и скрылся в квартире. Внутри поселилось ощущение пустоты. А ведь он должен бы радоваться. Ощущать прилив сил. Или хотя бы предвкушение победы. Вместо всего этого он только повернулся на диване и грустно посмотрел на стенку. Мобильник стал казаться чужим и тяжелым. Ахмед не понравился ему с самого начала. Но все-таки он был почти разочарован тем, что оказался прав и преступником действительно был Ахмед. Улик против него становилось все больше. Единственные, кто мог радоваться «преступнику арабу», были скорее всего расисты с сайта Avpixlat. Он рассеянно крутил мобильник, потом набрал номер Telia[59], чтобы узнать, как далеко они продвинулись с пеленгованием телефона Ахмеда. Глава 33 Он отложил мобильник в сторону. Настало время завершения. К нему медленно начало возвращаться состояние, когда он мог контролировать ситуацию. Контролировать непредсказуемое. А то, что еще оставалось сделать, с этим он справится. Действия развивались, как круги на воде, исходя из первого события. Первая умерла, как он и планировал. Та, которая обманула и предала его. Потом вдруг возникла вторая. Ниоткуда. Но скоро это кончится. Он ведь никакой не психопат. И не позволит убийствам взять верх. Он убивал по необходимости. Это была самооборона. Он защищался. Не находил в убийствах никакого удовольствия. Не наслаждался ими. Скоро это прекратится. И он снова вернется к той жизни, которая была раньше. Он медленно шел по большой квартире. Ковры ручной работы были мягкими, как в детстве, когда он ходил по ним босиком. Из коридора, шедшего параллельно комнатам, посмотрел через стекло двери в столовую. Отблески света мерцали на чайном сервизе, стоявшем на лакированном дубовом комоде в стиле ампир. Ножки в виде львиных лап, серебряные замки и ручки на ящиках, в которых хранились семейные фотографии. Ему нравился этот торжественный фасад, идеальная обработка деталей. На самом деле этот стиль не имел ничего общего с историей семьи. Скорее, это была бабушкина попытка сконструировать такую историю. Содержимое комода было таким же банальным, как и в любых других ящиках. Да оно его больше и не интересовало. Осталось позади. Как и память о бабушке. В другом конце коридора находилась комната, которую он с детства помнил лучше всех. Кабинет. Бабушкина коллекция кукол, которую он пополнял, став взрослым. Старинные антикварные куклы. Восковые куклы. Фарфоровые куклы, которыми играла бабушка, когда была маленькой. Очаровательные куклы с курчавыми волосами. Как у его мамы. Так он о ней думал. Многих кукол они с бабушкой сделали сами. Вдвоем. Это были чудесные воспоминания. Время, когда они вместе трудились. Тогда она смеялась. Радовалась, была не такой строгой, как в остальное время. И все же эти куклы пугали его, когда работа была закончена. Неподвижные тела и пустые выражения лиц. Они будто постоянно преследовали его своими взглядами. Безжизненными, стеклянными глазами. Как мертвые рыбы. Несколько кукол были новыми, созданными им самим. Смотреть на них стало для него утешением. На этих куклах отдыхали глаза. Лица кукол лучились искренностью. Вместо того, чтобы делать вид, что они интересуются им как человеком, они попросту демонстрировали свой фасад. А что касается чувств, то стрелка стояла на ноле. Этим они и отличались от живых женщин, которые кокетничали, заманивали, плели интриги. Изображали интерес, чтобы запутать в силках, перехитрить. А на самом деле внутри у них не было никаких чувств. Точно как у этих кукол, стоявших и сидевших рядами. Маятник в настенных часах качался туда-сюда. Никакого покоя. Рулон клейкой ленты. Пластиковые крепежные клипсы. Румяна. Помада. Мебельный лак. Бриетал и шприц. Платье фасона прошлого рубежа веков с кружевами и оборками из тюля. Охотничий нож. Итальянский пистолет «беретта». Прозрачные пластиковые перчатки. Маленькая бутылочка дезинфекционной жидкости с хлором. Набор отмычек. Все вместилось в одну сумку. Он не включал свет на лестничной площадке, а громко постучал в дверь, на почтовом ящике которой была приклеена скотчем бумажка с фамилией Столь. Как он и ожидал, из квартиры не доносилось ни звука. Он выбрал отмычку и прижал штифт. Беззвучно прикрыл за собой дверь и замер в полутьме. Вздрогнул, встретившись со злобным взглядом. Человек на афише уставился на него, не отводя глаз. Похоже на русскую послевоенную пропаганду. Красный фон, человек с черным флагом и текст большими буквами No Pasáran[60]. Послышался звук движущегося лифта. Он заторопился в гостиную и поставил сумку на пол. Планировка квартиры была поразительной. Одна-единственная большая комната в форме латинской буквы L, с нишей в углу. В темноте он пробрался туда, где должна быть кровать, но там на полу лишь лежал матрас, а на нем громоздились подушки, на которых можно сидеть. Здесь, в нише, его не было видно от двери. Он сидел тихо. Пластиковые перчатки тянули кожу. Звуки с лестницы затихли. Он оттянул пластик, чтобы было легче шевелить пальцами, и вынул пистолет. Некоторые женские черты в комнате все же были. Он рассматривал картины. Фрида Кало, Аросениус[61] и мать с ребенком[62]. Климт. На крючке в окне висел даже какой-то плюшевый игрушечный звереныш. Звон металла. Лифт снова поехал. Он натянул на себя черную лыжную маску. Пусть будет. Хоть она и не успеет его увидеть. Он закрыл глаза и прислушался. Мягкий весенний воздух ласкал лицо Линн. Она прочла и убрала мейл от «Антифашистов» в Геттингене. Много они успели накопать! Адреса в Швеции, где были зарегистрированы подставные лица датчан, которые скорее всего имели отношение к «Патриотическому фронту». Немцы уже давно анализировали датчан, поэтому информацию ей слили быстро. В том числе они раскопали следы связей датских банков с дочерними фирмами под общим названием концерна «Ульв А/С». Но этим она займется потом. Солнце все еще грело, хотя наступил вечер. Капелька пота потекла от виска к уголку рта. Соленая на вкус. Она встала на край и начала падение. Полсекунды невесомости. Потом шины колесиков зацепились за бетон, она наклонилась вперед и чуть вбок, чтобы ее не засосало в центр скользкой трубы. Восстановила равновесие и вылетела на боковую часть бетонной стенки горизонтально направленным телом. Чистый бальзам для души! Последний год она ездила только на лонгборде. И наконец выбралась сюда. Она была не одна в скейтпарке Highvalley Skateworld, но время было обеденное, народу мало, и не приходилось толкаться в поисках свободного места. Она решила сюда поехать еще по пути из квартиры Лиисы Рундберг. Ее вины в случившемся не было, но все равно такие мысли отогнать было трудно. Как и угрызения совести. Она поставила ногу на доску. Перед ней лежал гладкий бетон. Здесь не было места размышлениям. Только крутые склоны, повороты, скорость и баланс. Вот на этом и надо сосредоточиться. Иначе можно здорово покалечиться. Глава 34 Старый лифт начала XX века с металлической решеткой на двери и деревянными панелями кабины скрипел и вздыхал, с трудом поднимаясь на третий этаж. Если бы у Линн были соседи за высокой дверью по правую сторону от ее квартиры – она никогда их не видела, – то они бы слышали, что лифт поднялся на их этаж. Она вставила ключ в замок, успела удивиться, что ключ застрял, прежде чем повернулся, и открыла дверь. Воздух был спертым, пахло чем-то затхлым. Странно. Она же только утром проветрила, подумала она, учуяв слабый запах пота. Ее спасла чуткая реакция на неожиданные движения. Чувство это развивалось годами во время расклеивания нелегальных афиш и слежки за нацистами. Она знала, что если стоять в темноте абсолютно неподвижно, то тебя в принципе невозможно увидеть. Но малейшее движение выдаст с головой. Езда на доске отточила быстроту реакции, без которой не обойтись, если машина, велосипедисты или бегущий ребенок внезапно появляется перед лонгбордом. Она привыкла настороженно отслеживать малейшие изменения в окружающей обстановке. В слабом свете со двора она различала только балконную дверь. Остальная квартира была погружена в темноту. Только она собралась открыть дверь на балкон, чтобы проветрить, как уловила почти незаметную тень на стене рядом. Движение. Инстинктивно повернулась. И на нее наступила черная фигура. Резкий запах от тряпки в его руке. Она быстро увернулась и сжалась в комок, как пугливый зверек. И тут же оттолкнулась вверх, собрав пальцы в подобие копья. В толчок наверх включила всю силу и воткнула пальцы прямо ему в глаз. Он с воплем отшатнулся. Тряпка упала на пол. Он потянулся обеими руками к прорезям в лыжной маске. Она уже неслась к выходу, когда почувствовала удар по уху справа. Мужчина не дал себя обезвредить и успел замахнуться опять. От удара ее швырнуло об кирпичную стену, и она упала. В глазах на несколько секунд потемнело, прежде чем она пришла в себя. Теплая кровь текла со лба. Он снова напал на нее, она ощущала на себе его дыхание, чувствовала едкий запах пота. Она пыталась оттолкнуть его руками, но из положения скорчившись на полу это было безнадежной затеей. В его глазах пылал гнев, из покрасневшего глаза текли слезы. Это было видно даже под черной маской. И вот уже его руки на ее теле. Вокруг ее горла. Грубые руки. Взбухшие вены на руках мужчины отчетливо видны, он давит ей на трахею, не давая дышать. Ее охватила паника. Остался единственный шанс. Она должна думать быстро. Поле зрения уже начало сужаться и мутнеть. Его большие пальцы давят на горло все сильнее. Воздуха не хватает, она судорожно изворачивается, хватая кислород. Его пальцы охватили шею. Она закрыла глаза. Последняя попытка. На большее у нее не останется мо́чи. Она напряглась и повернула торс, чтобы увеличить мощь удара. И, вложив все оставшиеся силы, выбросила вперед руку с крепко сжатыми в кулак пальцами. Попала именно туда, куда целилась. Раздался треск, когда костяшки ее пальцев врезались ему в кадык, втискивая его внутрь. Эффект был мгновенным. У него широко раскрылись глаза, разжались пальцы вокруг ее шеи, и он попытался крикнуть. Но из поврежденной гортани донесся только сипящий звук. Линн нанесла еще один удар, по лицу, оттолкнулась от стены и резко повернулась. Мужчина упал, раскрывая рот и пытаясь вдохнуть. Ей самой было больно в горле, когда она попыталась захватить побольше кислорода. Она вскочила на ноги. Рядом, плохо держась на ногах, вставал мужчина, массируя шею и кашляя. Пора. Бежать. Она успела сделать только один шаг к прихожей, как подкосились ноги. То ли от недостатка кислорода, то ли от удара в голову. Она не знала. Но ноги ее не держали. Она успела подставить локти. Смогла подняться на колени. Взялась за дверную коробку и подтянулась в сторону света в прихожей. Мужчина кашлял за ее спиной. Но еще не добрался до нее. Она схватилась за ручку входной двери. Кровь со лба текла по шее и прилипала к майке. Она возилась с замком, пока ей наконец удалось ухватить его и повернуть. И тут взрывной удар, как пушечное ядро, настиг ее почку. Он был сзади. Его кулак, как кузнечный молот, обрушился на ее поясницу. Она покачнулась и схватилась за стенку. От рвотного рефлекса вздрогнуло все тело. Черный кофе с непереваренным хлебом вперемешку хлынули на коврик прихожей. Она попыталась сделать шаг, но мужчина пнул ее по ногам. Она попыталась приземлиться на руки, но ладони скользили в блевотине, и она рухнула на пол со всего размаха. Дикая боль стрелой вонзилась в лоб. Последнее, что она отметила, были размазанные по лицу остатки содержимого желудка. Она очнулась оттого, что кто-то поливал из душа ее лицо. Согнутая пополам, прижатая животом к краю ванны, она судорожно хватала воздух. Пластиковые веревки врезались в запястья рук, связанных за спиной, руки уже начинали затекать и терять чувствительность. Она попыталась упереться ногами, но одетый в синее мужчина, избивший ее до потери сознания, стоял своими башмаками на ее ступнях, чтобы она не двигалась с места. Она жадно глотала воду, чтобы избавиться от привкуса рвоты. Самое отвратительное ощущение появилось не от остатков пищи и не от железного вкуса крови, которая сочилась из опухшего и пульсирующего от боли носа. То, от чего действительно поползли мурашки по телу, были его руки. Большие руки в тонких виниловых перчатках. Она чувствовала через перчатки его длинные ногти, когда он намыливал ей лицо и выкручивал ее мокрые волосы. Вкус крови во рту смешивался с привкусом какого-то моющего средства. Она поняла, что он моет ее не обычным мылом, а чем-то для чистки унитазов. Болело в груди. Болело в горле после его попытки задушить ее. И хотя легкие были прижаты к краю ванны, она все-таки попыталась вдохнуть немного воздуха, чтобы опять не потерять сознание. Душ выключился. Его руки шарили по ее телу. Ее пронзила дикая боль, когда он еще больше вывернул ей руки за спину. Ноги волочились по полу. Мимо проскользнули плитки кафеля на полу в ванной и порог. Он грубо швырнул ее на матрас. – Я знаю, что ты очнулась. Грубая рука ласково погладила ее по щеке. Она открыла глаза и встретилась с его взглядом. Маска. Один глаз красный и водянистый, но не моргает. Во взгляде не было никаких чувств. Вообще никаких. Ни ненависти. Ни агрессии. Никакого страха. Скорее безнадежность. Даже равнодушие. Как будто он перешел какую-то невидимую границу, за которой ничто уже не имело никакого значения. – Как ты меня нашел? – Ей было трудно выговаривать слова, она закашлялась и не знала, услышал ли он то, что она сказала. – Ты сама меня пригласила. Он открыл сумку и начал доставать содержимое, аккуратно ставя в ряд. Пудра, тушь для ресниц и помада. Жестяная банка с жидким лаком. Кисть. Нож. Шприц. Осторожно воткнул иглу в пробку, выдохнул с глубоким вздохом. Жидкость медленно наполнила шприц. Пара капель соскользнула с иглы, когда он держал шприц против света. Внезапно остановил руку, замерев в незавершенном движении. Искусственная пауза? Или прислушивается? Звук был таким, будто что-то взорвалось, когда выбили входную дверь. Грохот был сокрушительным. Особенно в той глубокой тишине, которая царила в квартире всего секунду назад. Линн показалось, что молния ударила прямо ей в голову. А сердце из выжидательной позиции подскочило сразу до скорости ударов втрое чаще обычного. Сухое дерево раскололось, железные петли приземлились на каменном полу с металлическим звоном. Опять удары ногами, летят деревянные щепки, и наконец вся дверь валится в комнату, как подъемный мост средневековой крепости. Мужчина рядом застыл столбом на пару секунд, потом схватился за пистолет. Она не верила своим глазам. Из темноты лестничной площадки шагнули еще двое мужчин в лыжных масках. Несмотря на страх, у нее успела промелькнуть мысль об абсурдности ситуации. И одного-то мужчины в маске вполне достаточно, чтоб все плохо кончилось. Но теперь ее квартира становилась похожей на саммит ирландских террористов. Или, призналась она себе, на собрание членов «Антифашистов». Мужчина в синей форме курьера снял пистолет с предохранителя. Не успели вломившиеся различить его в полумраке квартиры, как он навел на них пистолет. Их удивленные взгляды различались даже под масками. – Ты кто, черт побери, такой? – Если задававший вопрос новоприбывший хотел, чтобы это прозвучало как угроза, то ему это не удалось – голос сорвался. Рука, сжимавшая кольцо нейлоновой веревки, дрожала. Он пялился в дуло пистолета. – Закрой пасть! – Мужчина в синей робе держал пистолет, направленный на них обоих, и видел, что они нервничают. Смотрел на них с издевкой. Обладатель тонкого голоса отвел глаза и покосился в угол. Заметил в нише Линн. Удивленно взирал на ее порванную одежду, полуголое тело и связанные за спиной руки. Мужчина в синем проследил за его взглядом и заметил его замешательство. И едва уловимый знак, который он дал сообщнику. Скосив взгляд, мужчина в синем нащупал прожектор, который он установил на полу. Ему удалось нажать на выключатель ногой. В ту же секунду ворвавшиеся крикнули хором: – Давай! Оба бросились вперед. Прожектор включился. Белый свет ослеплял. Они инстинктивно пригнулись. Но он уже успел нажать на курок. Звуковые волны рикошетом отразились от стен ниши, и у Линн чуть не лопнули барабанные перепонки. Зато пуля в лоб одного из нападавших прошла совершенно беззвучно. Единственное, что было слышно, – это звук упавшего возле Линн тела. Через секунду последовал мощный удар кулака прямо в висок мужчины в синем. Он покачнулся. Линн услышала звук удара рукоятки пистолета об передние зубы нападавшего. Изо рта потекла кровь, но ему удалось провести захват шеи противника в замок. Одетый в синее извивался как червяк. Линн поднялась на колени и начала продвигаться к выходу. Мужчины ее не видели. Руки до локтя стали липкими от крови, когда она ползла мимо убитого. Его голова лежала в луже крови. Она поднялась на корточки и приготовилась к прыжку в сторону входной двери.