* * * – Обещай мне, что никому не расскажешь, – сказала Вероника Амалии, когда они вышли из казармы Гражданской гвардии. – А что, разве мы не должны предостеречь остальных девчонок в доме? – возразила соседка. – Нет! Я не хочу, чтобы на меня смотрели как на «девчонку, на которую напали»! – Ладно, ладно. – Поклянись! – Клянусь. * * * Вечером после лекций Вероника присоединилась к группе. Весь день она пребывала в каком-то необычном состоянии – словно перестала быть самой собой и теперь наблюдала со стороны, как движется, что отвечает или делает девушка по имени Вероника. Строго говоря, теперь Вероник было две: первая как ни в чем не бывало продолжала жить привычной жизнью, а вторая за ней наблюдала. Она подумала, что он не осмелился взяться, к примеру, за Ассу. Он выбрал самую слабую в группе. Он долго за ними следил. Так лев в саванне долго примеривается к самой уязвимой антилопе в стаде и находит ее глазами среди сотен других. Он падок на хрупкость и слабость: выбирает животное, которое прихрамывает, бегает не так быстро, как другие, избегает соплеменников или они его сторонятся… Интересно, в какой момент он стал за ними наблюдать? В «Камелоте»? На факультете? Во время занятий? Вероника мысленно перебирала выражения лиц всех своих соседей в тот день, и прежде всего лиц мужских… На собрание она опоздала. Все уже собрались. – Если абстрагироваться от убийства этого парня из Гражданской гвардии, у нас остаются только супружеские пары, – говорил Саломон. – Причем пары счастливые, – уточнила Асса. * * * Капитан Гражданской гвардии, руководивший казармой в Саламанке, поморгал глазами и положил подбородок на переплетенные пальцы. Лицо его ничего не выражало. – Итак, наш «рукоблуд» перешел к делу, – начал он. – Да, – подтвердила сержант, принявшая сегодня утром заявление от Вероники. – Уже третье заявление за месяц: темп нарастает. Думаю, он недолго будет удовлетворяться простым лапаньем, – мрачно прибавила она. – На этот раз ему помешали. Не случись этого, один бог знает, что бы он натворил. – Может, он не уверен в себе, – предположил капитан. – Или у него непорядок с эрекцией. Один из присутствующих насмешливо осклабился. – Это нападение на сексуальной почве, – проворчала сержант, испепелив насмешника взглядом. – Да, да, конечно… Извини. – В следующий раз он пойдет дальше, – не унималась она. – Вызов и риск его возбуждают. Думаю, мы просто не знаем, на что он способен. – Зато ты, очевидно, знаешь? – резко оборвал ее тот же насмешник. – И давно у тебя диплом психолога, Роза? Зрачки Розы почернели, когда она повернулась к толстому увальню. – Я женщина, потому и знаю. Капитан, я считаю, что нам необходимо сделать сообщение или, по крайней мере, разослать предупреждения по факультетам. Надо предупредить студентов этого города, что по улицам бродит маньяк. Офицер на миг застыл и уставился на нее, словно принюхиваясь к неприятному запаху. – Даже не думай. Если разошлем, в городе начнется психоз и дело дойдет до прессы! Не говоря уже о реакции мэра и советника по образованию… * * * – Причем пары счастливые… Что тебя заставило так сказать, Асса? – спросил Саломон. – Ну, смотрите, – отозвалась девушка, – это же очевидно. Судя по их постам и фотографиям в соцсетях, обе пары действительно были счастливы. Она добрую часть ночи просматривала эти материалы, и от недосыпа и напряжения у нее покраснели глаза. – Они держатся друг за друга на всех фото, сделанных в путешествиях, – продолжила Асса. – И везде улыбаются и обнимаются. Саломон погасил неоновый свет, включил небольшой проектор, и на белой стене под тихий шум вентилятора появились лица, скопированные из «Инстаграма» и «Фейсбука»[21]. Лица спокойные и счастливые. Они улыбались жизни в луче света, в котором танцевали пылинки. – Интересная гипотеза, – сказал он. – Продолжай. – Ему явно трудно долго поддерживать отношения с женщиной, – снова заговорила Асса. – Все его попытки кончаются провалом. Он живет один. Вне всяких сомнений, он либо разведен, либо холостяк. Его много раз бросали. Из-за этого у него развилась ревнивая озлобленность по отношению к счастливым парам. Именно чужое счастье и включает в нем неосознанное стремление убивать. – Да, – согласился Саломон, – ножевые ранения в области гениталий заставляют думать в этом направлении. Он словно хочет лишить их способности вести сексуальную жизнь по ту сторону смерти. И вполне возможно, что у него самого проблемы в этой области. – Может статься, они улыбаются специально для фотографии, – возразил Улисс. – На фотографиях в социальных сетях все улыбаются. Это еще ничего не доказывает… Саломон кивнул, и на его губах появилась полуулыбка. Он обожал борьбу мнений в буквальном смысле этого слова. Его метод в том и состоял, чтобы возбудить дискуссию. Из этого всегда что-нибудь да получалось. – А что вам напоминают все эти мизансцены? – продолжил он. – Картины! – сразу ответил Алехандро. Саломон повернулся к юному испанцу. – Верно, картины… Обнаженные модели, сочетания красных и зеленых тонов были распространены в эпоху Возрождения, в особенности в последующие столетия… – Вы думаете, что его вдохновляла живопись? – спросила Асса. – Я этого не исключаю… Тут у него зазвонил телефон. Профессор вытащил его из кармана и взглянул на экран. Номер был незнакомый. – Саломон Борхес, – сказал он. – Профессор? Я лейтенант Лусия Герреро… 20 Вечер вторника Лусия наблюдала за пауком. Он сплел паутину между трубой отопления и потолком. На клейких вибрирующих нитях болталась какая-то мушка. Мохнатый черный хищник не спеша подбирался к попавшей в ловушку добыче. Впрыснув яд, он обездвижил жертву и теперь ждал, когда она созреет и ее можно будет слопать. Шансов у мушки не было. – Завтра, да, договорились, профессор, – сказала в трубку Лусия, не сводя глаз с паука. – Позвоните мне. – До завтра, лейтенант. Она уже собралась набрать другой номер, как ее телефон зазвонил. Это был Ариас. – Да, слушаю… – Подключайся к совещанию втроем с токсикологом. – Поняла.