– Привет, Лусия, – послышался в трубке еще один голос. – Мои соболезнования по поводу Серхио. Они все здесь разорили. Наверное, надеются, что еще одному негодяю удастся выпутаться, чтобы присутствовать на процессе… Лусия ничего не сказала, но почувствовала, как по ее телу разливается холод. – Кроме того, у меня на руках анализ той коричневой жидкости, что нашли у него. Вы не поверите… Они быстро отреагировали. Как-никак убийство коллеги. Такие анализы делают вне очереди, что бы там своей очереди ни дожидалось – хоть убийство короля Испании или атака террористов. – Я слышал об этом, – продолжал он, – но увидел впервые. – Что ты там увидел впервые? – Это отвар, настойка, вытяжка – называйте как хотите – аяуаски. – Чего? – Аяуаски. Ее еще называют «веревка мертвецов», или «лиана души». Племена Амазонки называют ее «яге́», «натем», «каапи», «пинде́», «дайме́»… В жидкость входят вытяжки из многих трав, и эта лиана используется уже много веков местными шаманами. Если выпить настой, то из растений начнут выделяться молекулы мощных психотропных веществ: диметилтриптамина и алкалоида бета-карболина. Это вызывает галлюцинации и изменения в восприятии. Однако в отличие от героина или кокаина, они не воздействуют на компенсаторные механизмы и не могут вызвать передоз или привыкание. Мозг Лусии старался переварить всю информацию и выделить то, что было интересно именно ей. – Это очень мощный наркотик, и племена Амазонки долго держали его в тайне. Они с незапамятных времен его использовали в обрядах инициации как средство воссоединения внутреннего «я» с природой или что-то в этом роде… Однако, когда пришла мода на новые религии и нетрадиционную медицину, использование этого средства распространилось довольно широко. Оно даже стало пользоваться популярностью в Кремниевой долине и среди художников Нью-Йорка. Одним из первых представителей западной культуры, кто его попробовал, был американец Уильям Барроу. Во многих европейских странах аяуаска запрещена. В Испании ее можно принимать, но продавать запрещено, как и другие подобные вещества. В последние годы на эту тему собиралось много симпозиумов, и самой важной стала всемирная конференция Международного центра исследований и службы этноботанического образования, который базируется в Барселоне. Она состоялась в Жероне в этом году. Я на ней присутствовал: тысяча двести участников и шестьдесят специалистов со всего мира, сто пятьдесят докладов, посвященных только аяуаске, много интересных встреч. Лусия начала терять терпение. – А все эти свойства могли бы как-то… э-э-э… облегчить манипуляции с человеком уязвимым и заставить его сделать что-то такое, чего он никогда не сделал бы в нормальном состоянии? – спросила она. В трубке помолчали. – Я не психиатр, но я бы сказал «да»… Аяуаска веками использовалась, чтобы вызывать состояние измененного сознания. Некоторые секты и бразильские псевдо-церкви и сейчас пользуются ею в тех же целях. Она провоцирует искаженное восприятие реальности, ослабляет чувство опасности, вызывает упадок сил и увеличивает психологическую податливость личности. Наибольшую опасность аяуаска представляет для людей с уязвимой психикой, находящихся в состоянии подчинения. К тому же некоторые исследователи утверждают, что измененное в результате этого наркотика сознание имеет склонность конструировать «множественное я». Лусия не могла не вспомнить о человеке, у которого тоже было измененное восприятие реальности, скорее, свой собственный мир, подчинявшийся своим собственным законам. Но эту мысль она прогнала. – Не давай эту информацию никому, пока тебе не пришлют запрос, – сказала она в трубку. – Это понятно? – Например, психиатру, которого привлечет защита? Усек… Да, Лусия, надо учесть, что аяуаска может еще вызывать жуткие видения и мучительно-тревожные галлюцинации. Они явно не пошли на пользу рассудку вашего Габриэля Шварца. Она вежливо поблагодарила токсиколога. В квартире Шварца была только одна чашка, и стояла она рядом с салфеткой «Рикардо». Тень, стоявшая за всем этим, тщательно приготовила настой и наблюдала, как Габриэль его пьет… а потом дождалась, когда наркотик начнет действовать. Но как они познакомились? Как и когда настоящий убийца Серхио Морейра выбрал руку, которой будет назначено убить ее напарника? – Позвони Ферратеру, – сказала Лусия Ариасу. – Нам нужен список сотрудников клиники и посетителей – одним словом, тех, кто контактировал с Габриэлем Шварцем во время всех его госпитализаций в психиатрические клиники. 21 Вечер среды Лусия набрала еще один номер. – Что ты хочешь, Лусия? – спросил голос в трубке. – Что вчера случилось с Альваро? – Ничего особенного. – Самуэль, пожалуйста… В трубке помолчали. – Его толкнули во дворе во время перемены. Учитель это прекратил. – Толкнули? – Ну повалили, если тебе так больше нравится. – Как это «повалили»? – О господи, Лусия! Может, хватит быть жандармом? – Он упал? – Ну упал, если очень хочешь знать. – Черт побери! – Что «черт побери»? Драчунов вызвали в кабинет директора. Больше это не повторится. Дело улажено. У него небольшая шишка на коленке. Он в порядке. – Могу я с ним поговорить? В трубке слышался звук работающего телевизора. Два голоса, мужской и женский, о чем-то тихо спорили. Ее обожгло гневом. Алисия… Новая подружка бывшего мужа. Она одевает Альваро в блейзер с галстуком, как какого-нибудь английского школьника. Понятно, что его недолюбливают и поколачивают. Она бы тоже как следует наподдала Алисии, чтобы напомнить, что та – лишь гостья в их жизни и не имеет права решать, что хорошо, а что плохо для ее сына. И если она только вздумает встать между ней и Альваро, Лусия пересчитает все зубы в ее очаровательном ротике. – Мама? Она глубоко вздохнула и посмотрела на потолок; глаза заволокло туманом. – Как ты, мой хороший? – Все нормально. Мы смотрим «Парк Юрского периода». Она на долю секунды закрыла глаза. Облегчение… Голос у Альваро был веселый. Разочарование… Она догадалась, что ему не терпится вернуться к фильму. Ревность… Ей так хотелось бы сейчас быть рядом с ним и вместе смотреть телевизор, укутав колени пледом… Как же они до этого дошли? Лусия помнила, что, пока ее работа не начала их разлучать и Альваро еще не родился, они с Самуэлем каждый вечер садились перед телевизором, ставили перед собой поднос с едой, которую современная одержимость диетами вычеркнула из всех меню: «Биг Мак», большая кола, наггетсы, жареное мясо, кетчуп… И ели, пока их не сморит сон. Так и засыпали друг напротив друга, а потом, часа через два, просыпались и брели в постель. Когда Альваро был маленький, они точно так же все вместе смотрели мультики. А потом Лусия начала все позже приходить с работы, она стала жестче – возможно, ее такой делала профессия, – и в их отношения с Самуэлем закралась напряженность. Она помнила, что, когда они были студентами, Самуэль и его друзья отзывались о полиции с презрением. В их глазах все сыщики были идиотами, приспешниками государства, фашистами – если не на деле, то по склонности. И когда Лусия объявила, что прошла по конкурсу в Гражданскую гвардию, Самуэль ее не понял и не одобрил. Она и сама как следует не понимала, почему пошла туда. Пресса, которую они читали, песни, которые слушали, фильмы, которые смотрели, выражали одно: Гражданская гвардия – рассадник фашизма, идея порядка есть идея фашистская, а закон нужен для того, чтобы удерживать положение вещей, выгодное буржуазии. Такое рассуждение, конечно, было упрощением, но это придавало ему соблазнительности – по крайней мере, для большинства ее товарищей. Однако Лусии никогда не нравилось обижать слабых. С самого детства она всегда принимала сторону тех, кого остальные ненавидели, дразнили на переменках и не упускали случая дать тумака, просто проходя мимо. В семье она была маленькой колючкой, которой доставляло удовольствие разбивать в пух и прах чужую уверенность и портить праздники из чистого духа противоречия. На юридическом факультете Лусия вела себя в том же духе, и всякий раз, как только намечалась какая-нибудь забастовка или манифестация, спрашивала себя, что же на самом деле за ней скрывалось. Она быстро расшифровывала все недосказанности и «задние мысли» красивых проповедей левых политиков об индивидуальной ответственности. И так же быстро улавливала в высказываниях правых дух цепкой предприимчивости. Левым симпатизировали ее друзья, правым – семья. В общем и целом, она поступила в Гражданскую гвардию из духа противоречия. Да ну? Неужели дело только в этом? Просто чтобы доказать всем остальным, что они неправы? Да нет, конечно. Тут были свои причины. Никто, даже Самуэль, не знал настоящей истории. Истории мальчика, самого умного, самого интересного и странного, самого болезненно-чуткого из всех, кто ей встречался. Этим мальчиком был ее брат Рафаэль. А история про то, как его жизнь разрушили наркотики… Для нее он был как Сид Барретт[22]. Wish you were here…[23] – Скоро увидимся, милый, – сказала Лусия. – И пойдем в зоопарк, ладно? – И я смогу посмотреть какой-нибудь сериал, мама? – Конечно, мое сокровище. Беги к папе. – Мам, а с тобой все в порядке? – А с чего бы мне быть не в порядке? – Голос у тебя какой-то странный… – Да нет! Беги давай. – Пока, мама! * * * Через полчаса ей позвонил Ариас. – Габриэль Шварц только что умер, – сообщил он. Лусию вдруг охватило нервное волнение. – И анализ крови подтвердил наличие бродифакума, крысиного яда, – продолжил коллега. – Мы его только что получили. Ей вдруг стало не по себе. Все это спланировал какой-то чужак, кукловод, который держится в тени и дергает оттуда за ниточки. – Спасибо, Ариас, – сказала она. – Можешь идти домой… – Ладно, я пошел. Хорошего вечера, Лусия. Убийца Серхио тоже умер… Что же ее так потрясло? Может быть, она соединила воедино смерть Серхио и смерть его убийцы? А может, как и всякий раз, думая о смерти, подумала о Рафаэле?