А это? Что он хочет этим сказать? Что такое она увидела? Счастливые пары, убитые больным на всю голову ревнивцем? И что именно она не увидела? В каком направлении должна была смотреть? И потом – эта цитата: «Ты – моя мука и мое преступление; На твоей могиле надо написать, что ты погибла от моей руки; Это я – творец твоей смерти. И все-таки в чем же состоит мое преступление? Его можно назвать разве что преступлением игры – или преступлением любви». Лусия безуспешно искала цитату в интернете, который почему-то выдал ей в ответ «Уложение о наказаниях» и полное собрание сочинений некоего Франсиско Мартинеса де ла Роза, но цитаты, предложенные интернетом, имели с этой весьма отдаленное сходство. Она зевнула и взглянула на экран телефона. Час ночи. Нервное напряжение и текст письма держали ее в тонусе, но усталость начала брать верх, адреналин упал, и возбуждение сменилось полной опустошенностью. Глаза у нее закрывались. Вдруг Лусия насторожилась и посмотрела на дверь в гостиную, метрах в восьми от кровати, откуда был выход в коридор. В коридоре раздались шаги… Тихие, почти бесшумные… Ей показалось или они остановились у самой ее двери? Кругом было очень тихо. Лусия не сводила глаз с запертых на засов створок. Сердце выпрыгнуло из груди, когда она услышала, как в замочную скважину пытаются вставить ключ. Лейтенант уже открыла ящик ночного столика и положила руку на пистолет, когда кто-то заплетающимся от алкоголя языком произнес: – Это не тот номер, идиот… Раздалось тихое хихиканье и приглушенный смех, потом снова стало тихо. Потом женский голос уже мягче, зато громче произнес: – Ты что, хочешь трахнуть меня прямо здесь? Этого еще не хватало, у самой ее двери… Наконец парочка удалилась, и она услышала, как ключ вставили в скважину соседнего номера. Лусия встала, нашла в несессере одну таблетку от мигрени, другую – от изжоги, снотворное и беруши. Она надеялась, что удастся хоть немного поспать. Но, к сожалению, лекарства против ночных кошмаров у нее не оказалось. 32 Ночь воскресенья В наушниках звучал «Май кемикал ромэнс». Джерард Уэй жалобно и депрессивно пел «Я не люблю тебя». Улисс Джойс выключил музыку в палатке. Было уже поздно. Хотелось спать. В этот момент он опять услышал какой-то шум. Снял большие белые наушники и прислушался. Ничего. Ни звука. Улисс уже собрался положить наушники на живот, поудобнее устроить голову на маленькой подушке внутри спальника и закрыть глаза, как явственно услышал шаги. Кто-то поднимался по лестнице из подвального помещения, где была лаборатория, на первый этаж. В два часа ночи?.. В это время обычно здесь никого не бывает. Разве что вернулся Алехандро, с которым они просиживали ночи напролет, когда вместе работали над ДИМАСом. Он уже разулся, разделся и вытянулся на походной кровати, которую держал в запасе на случай, если придется заночевать: очень уж не хотелось плестись домой через опустевший город. Сердце застучало быстрее. Полсекунды спустя Улисс резко сел на краю кровати и вышел из палатки, светя себе экраном телефона. Еще через пару секунд он включил свет и открыл дверь лаборатории, выходившую в коридор и на лестницу. В подвальном помещении было темно, но на первом этаже горел свет, хотя никакого света там быть не должно… Спокойно, может быть, это… а что это? Призрак, умеющий зажигать свет? Ну ведь никогда там не горит свет в такой час, и ты это знаешь… Улисс помчался по лестнице, перепрыгивая через несколько ступенек, и выскочил на площадку, отделявшую коридор с аудиториями от застекленной стены освещенного луной внутреннего дворика. Сквозь стекло поблескивала в лунном свете коротко скошенная трава, и огромная секвойя упиралась острой вершиной прямо в звезды. Улисса охватила паника, но он посмеялся над собой: в конце-то концов, чего тут пугаться? Он повернул обратно к лестнице и уже собрался спуститься в лабораторию, как снова услышал какой-то шум. Да чтоб тебя… Это еще что такое? «Это» доносилось из конца коридора за его спиной: из одной из аудиторий. Улисс быстро обернулся и, нарочно громко топая в полной тишине, пошел по коридору. Он, однако, предпочел бы, чтобы в коридоре было шумно, очень шумно. Но в здании больше никого не осталось. Кроме него и… того или той, кто производил этот странный шум. С пересохшим горлом Улисс шел, не останавливаясь, по коридору. Дверь одной из аудиторий была приоткрыта на несколько сантиметров. Где-то под ложечкой живым комочком засел страх. Он медленно открыл дверь и резко остановился. По шее прошел ледяной холодок: здесь кто-то есть. Он сидел за профессорским столом на возвышении, лицом к рядам опустевших стульев, в ореоле света от стоявшей на столе лампы, единственного источника освещения в аудитории. Перед ним на столе лежали какие-то бумаги. Он резко поднял голову и посмотрел в направлении Улисса. Его тонкие губы растянула улыбка, а серые глаза за стеклами очков чуть дрогнули. – Добрый вечер, Улисс. Не спишь? Это был профессор Альфредо Гюэль. – Добрый вечер, профессор. Э-э… я работал в лаборатории… – Значит, мы с тобой оба – ночные птицы? – сказал профессор, и его лицо исказила легкая усмешка, а серые глаза впились в Улисса. Профессор встал, посмотрел на свои шикарные часы «Омега Спидмастер» и собрал со стола бумаги. Альфредо Гюэль читал судебную психологию в пятом семестре, судебную психиатрию в шестом и сексуальные преступления – в восьмом. Кроме всего прочего. Лекции его были увлекательны, но Улисс находил, что он слишком падок до шоу на занятиях, а его остротам далеко до словечек Саломона. Высокому, тонкому, широкому в плечах Гюэлю было около пятидесяти. Одни студентки находили его потрясно соблазнительным, другие – противным и скучным. В этот вечер на нем были джинсы и черный свитер с высоким воротом. – Уже поздно; думаю, мне пора, – сказал профессор, надевая прекрасно сшитое шерстяное пальто. – Ты все время болтаешься в коридорах в такое время? Улисс собрал все свое мужество. – Это вы… спускались в подвал? – Что? – Кто-то только что спускался… Взгляд серых глаз за очками снова дрогнул. Однако смотрели они абсолютно безразлично, и в них ничего не отражалось: ни свет, ни гнев, ни юмор, ни симпатия. Пустые, отсутствующие глаза… – Ну скажи, с чего бы мне спускаться туда среди ночи? – Я просто так спросил, извините. – Ради вас… чтобы шпионить за тобой и всей вашей группой? Ты это хотел услышать? – Голос у него сильно вибрировал, как басовая струна «ми» у гитары. – Ты ведь об этом подумал, юный Улисс? – Нет, конечно же, нет. Гюэль стал подниматься по ступенькам аудитории к входной двери, держа под мышкой рыжую кожаную папку и не сводя глаз с Улисса. – Ты в этом уверен? – Доброй ночи, профессор. Улисс быстро вышел и, не оглядываясь, пошел по коридору. * * * Ребекка Грасиан Сиксто изучала теоретическую физику на факультете естественных наук Университета Саламанки. В жизни у нее были две страсти: физика и веселые праздники. Последние несколько часов она с увлечением предавалась страсти номер два и вернулась в свою маленькую комнатку в городе около часу ночи. Ребекка была не настолько пьяна, чтобы не стоять на ногах, но сильно под мухой, потому что попала ключом в замочную скважину только с третьей попытки. Она подумала о знаменитом принципе неопределенности Гейзенберга, который гласил, что каждое свойство – скорость или расположение в пространстве – может быть измерено с максимальной точностью, если пожертвовать ради него знаниями о другом свойстве. Девушка хихикнула. Вот-вот, в этом и состоит сейчас ее проблема: совместить бородку ключа с замочной скважиной. Но долго веселиться ей не пришлось. Как только Ребекке удалось это совмещение и дверь открылась, кто-то сильно толкнул ее в спину, и она буквально влетела внутрь. В следующую секунду вспомнила второй закон Ньютона: «Ускорение, приобретаемое телом в результате воздействия на него, прямо пропорционально силе этого воздействия и обратно пропорционально массе тела». В этот миг ей все казалось забавным, и она решила, что кто-то из студентов решил ее разыграть. Но когда чужой, неестественно визгливый голос шепнул ей на ухо: «Не кричи и не рыпайся, иначе я тебя убью», – у нее закружилась голова. Она застыла. Вся ее энергия куда-то улетучилась. На смену ей пришел страх. Он не придал ей ни энергии, ни сил. Наоборот, отнял и то и другое. Ребекка сглотнула, вслушиваясь в биение собственного сердца. А чьи-то руки уже ощупывали ее сквозь пуловер и джинсы, чье-то горячее дыхание обожгло ей ухо, и чье-то тело буквально приклеилось к ней. Окаменевшая, испуганная, она вспомнила еще одну теорию под названием квантовое смешение: «Когда квантовые объекты входят в контакт друг с другом, их составы перемешиваются, и с этих пор их дальнейшие судьбы тоже перемешиваются, каково бы ни было расстояние между ними в будущем». У нее возникло подозрение, что именно так и получится после того, что с ней сейчас произойдет. У этого было название: изнасилование. Тип позади нее, не имевший ничего общего с квантовым объектом, швырнул ее животом на кровать. Несмотря ни на что, она заорала. К черту все его угрозы. Конечно, умирать ей не хотелось, но и не хотелось, чтобы ее изнасиловали. В тот же миг в дверь стали дубасить что есть силы, и с лестничной площадки раздался голос: – Ребекка! Ребекка! Что случилось? Незнакомец выпустил ее. Она крикнула: – Луис! Дверь стремительно распахнулась, и в комнату ворвался Луис, студент-химик, ее ровесник. – Он пытался меня изнасиловать! – крикнула она, указывая на открытое окно.