– Я нашел оригинал всех твоих мизансцен, Лусия, – сказал он. – Честно говоря, это невероятно. * * * Войдя в зал, Саломон Борхес увидел за столом Лусию Герреро. Она помахала ему рукой, и сердце Саломона забилось чуть быстрее. Лейтенант говорила по телефону. Вернее, слушала. И по блеску ее глаз и воодушевлению, читавшемуся на лице, он догадался: есть новости. Он поздоровался с девушкой у входа и уселся напротив Лусии. – Спокойно, Адриан, – говорила она. – Объясни, как ты пришел к такому выводу. Объясняй, как шестилетнему ребенку или тому, кто совсем не разбирается в живописи. Саломон сглотнул. Адриан нашел оригинал картины… * * * – То, что ты сказала мне вчера по телефону, сразу натолкнуло меня на мысль о картинах эпохи Ренессанса или барокко. Когда же я увидел расположение тел, их томные позы и красную и зеленую ткань на снимках, что ты мне прислала, моя убежденность только окрепла, – говорил в трубке Адриан Санс. – Конечно, это мог быть и другой период, я точно сказать не могу… Но в живописи той эпохи есть и лиризм в фигурах, и огромное внимание к анатомии тел и к позам… Он что, собрался в восемь утра прочесть им лекцию по истории искусства? Лусия подалась вперед, Саломон тоже, и она положила телефон на стол между ним и собой, не решаясь включать громкую связь из-за людей, сидевших за соседними столиками. – Адриан… – прервала его она. – Да… Короче, я ввел фото с мест преступлений в «Гугл» и начал расследование. Вот черт! Как же ей это не пришло в голову? Это же так очевидно! – И поисковик ответил, что одно из изображений представляет собой смерть Гиацинта, сюжет, заимствованный из «Метаморфоз» Овидия, и предложил мне похожие изображения. Одно из них находится в Мадриде, в музее Тиссена-Борнемисы, но там тела расположены по-другому. Я пока не нашел картины с точным совпадением, но убежден, что она существует и что все наши мизансцены – это иллюстрации к «Метаморфозам» Овидия. Они служили главным источником вдохновения для художников эпохи Возрождения и барокко, если не считать библейских сюжетов. Я еще покопался, нет ли работ с описанием огромного количества картин, созданных после выхода в свет «Метаморфоз». И нашел одну книгу, где собрано около двухсот полотен, написанных в Италии, Испании, Франции и в странах Севера между концом шестнадцатого и началом восемнадцатого века и вдохновленных «Метаморфозами». Это «„Метаморфозы“ и искусство барокко» Аристида де Артиньяно. Я ее скоро получу. – Блестящая работа, Адриан, – сказала Лусия. – Осталось только понять, почему убийца выбрал именно эти полотна… – Ну это уже ваша забота. Но я тоже подумаю. Она поблагодарила Адриана и посмотрела на Саломона. Брови у того так нахмурились, что почти закрыли глаза. – Этот Адриан – не просто коллега, ведь так? Лусия была удивлена и раздражена его бесцеремонностью, тем более что никакого отношения к делу это не имело. – Что тебя заставило сделать такой вывод? – Что-то в манере разговора с ним… Извини, – прибавил он, заметив ее потемневший взгляд, – я, кажется, влез не в свое дело… Давай сосредоточимся на том, что только что услышали. Это очень важное открытие, Лусия. Может быть, и цитата в письме тоже из «Метаморфоз» Овидия. Ты читала «Метаморфозы»? Она помотала головой. – Я мало что читаю, кроме книг по криминологии. Саломон еле заметно улыбнулся и снова посерьезнел. – А вот я наоборот. Как сказал э-э… Адриан, «Метаморфозы» были одним из главных источников вдохновения для художников эпохи Возрождения. А Овидий черпал материал для своих историй в греко-римской мифологии. Надо помнить, что боги древних греков и римлян были такими же неистовыми, сластолюбивыми, ревнивыми и порочными, как и мы, существа человеческие: точнехонько по нашему образу и подобию. Поэтому «Метаморфозы» и напичканы рассказами о супружеских изменах и преступлениях, о кровосмешении и ревности, о мести и жестоких гонениях. Он помешал ложечкой в чашке. – Что же до самого Овидия, то самый известный факт его биографии – изгнание из Рима. Эта история – одна из самых загадочных в Античности. Овидий был поэтом известным и обласканным. В те времена в Риме поэтов почитали так же, как у нас сейчас известных актеров. Однако в восьмом году нашей эры его внезапно отправили в изгнание по приказу императора Августа. И не куда-нибудь, а на край света: в город Томы, мрачный и холодный, где население не говорило на латыни и было гораздо менее изысканно, чем римляне. Сейчас Томы находятся на западе Румынии, на черноморском побережье. По получении приказа Овидий должен был на следующий же день оставить жену, семью, друзей и всю свою собственность, проститься со сладкой римской жизнью и карьерой, сесть на корабль и отправиться на самые задворки империи. Он никогда больше не вернется в Рим и умрет в изгнании, в одиночестве, вдали от дома и семьи. Как собака. Там он написал свои знаменитые «Тристии» и «Письма с Понта», письма, пожалуй, самые потрясающие и пронзительные во всей мировой литературе. В те времена место его изгнания, Черное море, называлось Понт Эвксинский. Профессор опустил глаза, глядя в чашку, и Лусия поняла, что он взволнован. Прошли века, а жестокое наказание, назначенное несчастному поэту императором Августом, все еще потрясало Саломона. – Эти письма – крик боли, крик отчаяния и одновременно мольба. Он умоляет своих старых друзей помочь ему вновь обрести расположение Августа и вернуться в Рим. Или, по крайней мере, пусть будет изгнание, но не в таком ужасном месте. В Томах долгие и морозные зимы, там замерзают реки, а снег, который в Риме видели только мельком, покрывает и крыши, и стены. Нравы здесь жестокие, постоянно возникают стычки с соседними варварскими ордами, которые подходят под самые стены города. В общем, для Овидия Томы – это настоящий ад. Он пристально посмотрел на Лусию. – Изгнание Овидия – одно из самых темных событий Античности. Почему так жестко? Официально считается, что его наказали за аморальность «Искусства любви». Однако «Искусство любви» было опубликовано за семь лет до события, и никто не возражал. Есть мнение, что на самом деле он совершил что-то более тяжкое в глазах императора, и сборник был не единственным его преступлением. Но этот проступок так и остался тайной. Следы его отслеживаются только у самого Овидия. В «Письмах» он намекает на какой-то тяжкий проступок, который совершил помимо воли. По его мнению, именно он и стал причиной изгнания. Поэт написал: «Я был наказан за то, что глаза мои нечаянно увидели нечто, и моя вина только в том, что у меня есть глаза». Скорее всего, «нечто» касалось императора Августа… Тайна, окружающая это событие, уже две тысячи лет рождает бесчисленные гипотезы и догадки у специалистов по Античности, включая и профессоров Университета Саламанки. Он допил кофе и поставил чашку. – Возможно, что убийца на собственном опыте узнал, что такое изгнание, и чтение Овидия эхом отозвалось в его душе. Иными словами, наш герой почувствовал себя изгнанником в Граусе, в этом богом забытом месте, вдали от больших городов, на самом севере Арагона. Лусия внимательно и задумчиво глядела на Саломона. Античность ее не особенно увлекала, но криминолог был хорошим рассказчиком. Она подумала, что они с Адрианом прекрасно сошлись бы на ниве искусства, старых книг и древних цивилизаций. – Надо бы выяснить, кто приехал в те края за какое-то время до двойного убийства, – продолжил Саломон. Она не сводила с него глаз. В голове промелькнула какая-то мысль – не то образ, не то воспоминание, – которая лишь чуть задела сознание и сразу исчезла. – Или все эти мизансцены вдохновлены не судьбой самого Овидия, а только «Метаморфозами», – предположил профессор. – На самом деле убийца сообщает нам о своей собственной трансформации. О том, кем он стал: настоящим монстром. Он хотел сказать что-то еще, но сразу осекся, и по глазам было видно, что его только что осенила какая-то мысль. – Слушай, у тебя здесь есть досье по делу о последнем двойном убийстве, ну о том, в Бенальмадене? – он указал на толстую папку, лежащую на столе. – Я читал материалы добровольцев Гражданской гвардии. Если память мне не изменяет, там есть ссылки на некоего обитателя соседнего дома, которого считали подозреваемым. Этот субъект арендовал соседний дом и жил там, когда были убиты англичане. Ни выяснить, кто он такой, ни обнаружить его так и не удалось. Долгое время он считался главным подозреваемым, но его так и не нашли. Скорее всего, он где-то раздобыл фальшивую идентификационную карту. Ты не можешь заглянуть в твое досье, нет ли там копии договора аренды дома? Лусия порылась в документах и нашла копию временного договора. – Назон, – сказала она. – Арендатор расписался как Назон. Видимо, имя вымышленное. Человека с таким именем нигде нет. Саломон одобрительно кивнул. – Публий Овидий Назон – настоящее имя Овидия. Наверняка тот, кто арендовал соседний дом, и есть убийца. На сей раз сомнений нет, Лусия. Твой друг прав: этого типа вдохновили и Овидий, и «Метаморфозы». И он хотел, чтобы об этом узнали, а потому оставил повсюду кучу указателей. Он играет с нами, как фокусник с публикой. Он прекрасно знает, кто мы такие и чем занимаемся. Наступило молчание. Лусия встала с места, за ней поднялся Саломон. Они направились к выходу, но тут она вдруг крепко взяла Саломона за запястье. К ней снова пришло воспоминание, и оно становилось все более четким. – Я видела эту книгу, – сказала Лусия. – «Метаморфозы». – Где? – В Граусе… У Сесара Болкана! – Ты уверена? – Абсолютно! Боюсь, не пришлось бы нам проделать весь путь в обратном направлении. Мы знаем, что все началось именно там… Может, там же все и закончится? 34 Понедельник, после полудня Шестью часами позже они позвонили в домофон на улице Приор. Они не стали делать привал, чтобы перекусить, и, не останавливаясь, мчались по высокогорным плато и равнинам Арагона. Лусия трижды пыталась дозвониться до Сесара Болкана. И каждый раз нарывалась на автоответчик. Когда она нажала кнопку звонка, небо было такое же пасмурное, как и в прошлый раз. И лейтенант подумала о суровом и мрачном месте ссылки Овидия, городе Томы, что стоял на берегу Черного моря в восьмом году от Рождества Христова. Если б ее сослали сюда, она испытала бы точно такие же эмоции. Чтобы почувствовать себя живой, ей был нужен шум города, толкотня, автомобили… Даже любая промзона показалась бы ей более радостной, чем такая природа в ее первозданном виде. Она позвонила еще раз. Никакого ответа. В двери соседнего дома показалась маленькая старушка с морщинистым лицом. – Вы ищете Сесара? – Да, – ответила Лусия. – Вы не знаете, где он? – Он вместе с Анхелем вчера уехал в поместье. – В какое поместье? – спросила Лусия, показав ей удостоверение. – У них усадьба вон там, в горах, – ответила старушка, неопределенно махнув рукой куда-то на север, туда, где должны располагаться эти самые горы. – Надо ехать по дороге на Бенаск, потом свернуть на Панильо. Через несколько километров увидите дорогу, которая уходит направо и ведет в Эхеп. Усадьба за Эхепом. Ошибиться не сможете: она единственная во всей округе. – Спасибо, – сказала Лусия. Она проводила глазами старушку, которая отправилась по своим делам, с продуктовой сеткой под мышкой. – Что будем делать? – спросил Саломон. Лусия огорченно взглянула на него.