Лусия слышала его дыхание и дрожала всем телом. Одна часть ее сознания замерла и ждала фатального выстрела, а другая работала на полную катушку. Она принялась считать. Один. В голове промелькнула мысль об Альваро. Своего сына она больше не увидит. Он вырастет без нее. Два. Она подумала о Рафаэле. Никто не будет плакать по ней. Никто? Ну, может быть, Пенья и Ариас погорюют немного, вспоминая ее дела, а может, даже сложат о ней что-то вроде легенды. Наверное, мать и сестра тоже поплачут. И Адриан. И Альваро, конечно. В ночном небе слышались раскаты грома. Она вздохнула. Три. Господи, чего он ждет? Дыхание у нее участилось. Дождевая вода попала в горло, она закашлялась и еще раз вытерла лицо. Он что, приходит в возбуждение, оттягивая момент выстрела? Ему приятно видеть ее совершенно беззащитной у своих ног? Наверное, такие как он всегда упиваются страхом своих жертв. И наслаждаются своим всемогуществом. Потому и оттягивают развязку. И вдруг в ней словно что-то щелкнуло. Она ощутила, как ее захлестнула волна бешенства и отчаяния, воля собралась в кулак, и дальше ее уже, как раненого зверя, повел инстинкт выживания. Все, она перешла на «автопилот», и все мышцы уже напряглись, хотя она даже пальцем для этого не пошевелила. В следующий миг Лусия дважды, насколько могла стремительно, перекатилась по крыше. И сразу услышала выстрелы. Он наконец-то решился стрелять. Слишком поздно. Она бросилась к нему, вытянув руки, и в три прыжка оказалась сверху, как раз в тот момент, когда он начал целиться. На этот раз пуля пробила ее плечо. А он улетел. В буквальном смысле слова. Улетел в оранжевое небо Саламанки. Он планировал, почти красиво раскинув руки. Как Рафаэль… Полет закончился шестью этажами ниже глухим ударом о тротуар. Лусия подошла к краю крыши, держась за плечо, которое начало гореть. Это было хорошим признаком: значит, она жива. Внизу виднелось распростертое тело. На улице не было ни души. И ни один любопытный прохожий не обратил внимания на неподвижную фигуру, лежащую в неестественной позе, вывернув под неестественным углом правую руку и левую ногу. И уж совсем странную позицию занимала голова. Из-под нее растекалась лужа крови, которую сразу смывал поток дождя. Улисс Джойс умер, как и жил: в одиночестве. Лусия попыталась пошевелить раненой рукой. Боль была резкая, но вполне терпимая. Это означало, что пуля не задела ни кости, ни какой-нибудь глубокой мышцы. Откуда-то слышался панический голос Саломона, который звал ее. Он орал так громко, что, казалось, рискует порвать себе связки. Ей пришлось проделать весь путь в обратном направлении. Саломон, стоя на террасе, наблюдал, как она подходит, и улыбка его становилась все шире. Он помог ей взобраться на террасу, обнял и прижал к себе. Ее била крупная дрожь, и сейчас она не смогла бы сказать, была ли это дрожь от облегчения, от пережитого страха или от боли. Дождь обрушивался на них сверху, бил по головам, смывая кровь, усталость и грехи. – Он мертв, – сказала Лусия. – А ты ранена. – Пустяки, царапина. Больше они не говорили ни слова. И Лусия не могла бы сказать, сколько они простояли вот так под струями дождя, дрожа и прижавшись друг к другу. Гром эхом отзывался в ночи на удары ее сердца. 59 Вечер пятницы У входа в театр Саломон Борхес разговаривал с двумя пожилыми мужчинами в костюмах, при галстуках и в зимних пальто – должно быть, какими-то влиятельными персонами из университета. Было около семи часов вечера. Лусия торопливо пробралась сквозь толпу к дверям. В вестибюле теснились профессора, студенты, зеваки, официальные лица. Вечерние платья, искусственные и настоящие меха, и даже галстуки-бабочки… Можно было подумать, что все явились в театр. Да, в конце концов, разве это был не театр? Маленькая площадь Лисео почернела от собравшейся толпы. Лусия подумала, что новости разносятся по Саламанке очень быстро, и войти в театр смогут далеко не все. Здесь было и телевидение. Два информационных канала прислали небольшие мобильные группы с облегченным оборудованием: времена изменились. Весь день ее не покидало одно ощущение, что в этот вечер она оказалась на своем месте и сделала все, что было нужно сделать. Нынче Лусия купила себе легкое не по сезону платье в магазине «Зара» и подкрасилась чуть ярче обычного. За несколько часов до этого начальство довело свое решение до сведения Пеньи, а тот довел до ее сведения. Наверху не только желали, чтобы пресс-конференция состоялась, но чтобы в ней принял участие ЦОП. – На этот раз тебе не отвертеться, – сказал Пенья. – Это приказ очень высокопоставленных лиц… – Таких высоких, как этот? * * * Сидя во втором ряду, Эктор Дельгадо оглядывал зал. Многие из присутствующих были ему знакомы, и кое с кем он раскланялся. Его сопровождала красавица жена. Мануэла была великолепна в свободном платье от Альберты Ферретти под манто «Макс Мара» с капюшоном, отделанным лисьим мехом. Она оставила детей с няней: это мероприятие не для них. Правда, нигде не было написано, что на пресс-конференцию не допускаются дети до двенадцати лет, но все прекрасно знали, что здесь можно услышать вещи, не предназначенные для детских ушей. Несомненно, именно поэтому сюда пришло столько народу: всем хотелось услышать о скандале, о резне и испытать дрожь от вида крови. У советника по делам образования правительства Кастилии и Леона слегка пересохло в горле. Он был одним из немногих присутствующих, кто знал, что пресс-конференция пойдет отнюдь не по намеченному сценарию. Эктор поднял глаза и оглядел круглые балконы, обрамлявшие зал и сверкавшие, словно шкатулки с драгоценностями. Какое чудесное место… Подумать только, ведь театр Лицеум был закрыт, пока в 2002 году, когда Саламанка была названа культурной столицей Европы, его не отремонтировали, отреставрировали и придали ему первоначальный вид, какой он имел в XIX веке. Когда свет начал гаснуть, советник перенес внимание на сцену. Можно было действительно подумать, что начался спектакль. Дельгадо затаил дыхание, увидев, как на сцену один за другим поднимаются все четверо, чтобы занять свои места за длинным столом: Саломон Борхес, ректор университета, декан факультета и, наконец, лейтенант ЦОП Лусия Герреро. Его старый «друг» криминолог не решался улыбаться, учитывая драматические обстоятельства, сопровождавшие их в последние дни, но советник догадывался, что он наслаждается этим моментом. Это была его минута славы, а ведь о такой минуте мечтают все. * * * Лусия пробежала глазами по залу: партер Лицеума был набит до отказа. Она не привыкла находиться в ярком свете рампы, да еще при таком количестве зрителей, а потому для приличия прихватила с собой бутылку минеральной воды. В первом ряду лейтенант заметила Корделию, Веронику и Харуки. Все трое выглядели как привидения. В зале было много студентов и, судя по их манере держаться, немало высокопоставленных лиц. Была здесь и светловолосая журналистка из Мадрида, Кандасе Боикс. Она, улыбаясь, сидела во втором ряду вместе со своими собратьями. Ректор начал конференцию: – Добрый вечер, дамы и господа, давайте не будем терять время. Я – Валерио Молина, ректор Университета Саламанки, и хочу сразу предоставить слово моему соседу, профессору Саломону Борхесу, заведующему кафедрой юридического факультета, который расскажет нам о программе ДИМАС, разработанной группой криминологов, которой он руководит. Эта программа позволила прошлой ночью задержать и нейтрализовать настоящего серийного убийцу. Силы безопасности нашей страны в будущем возлагают на эту программу большие надежды. Профессор Борхес, прошу вас… Саломон откашлялся и наклонился к микрофону: – Дамы и господа, добрый вечер… Я вижу, что сегодня пришло очень много народу, и в зале присутствуют журналисты… И, конечно же, это не потому, что зрителей этой конференции специально отбирали. Скоро я предоставлю слово моей соседке, лейтенанту ЦОП Лусии Герреро. Но перед тем должен сказать вам несколько слов о том, что только что упомянул ректор университета: о программе, которую мы создали в университете вместе со студентами и которая способствовала, хотя и только частично, завершить трудное расследование… Профессор выдержал паузу, чтобы оценить тишину, которая повисла в зале после веселого возбужденного шума. – Прежде всего, я хотел бы, чтобы мы подумали сейчас, – продолжил он, и горло у него сжалось, – о двух жертвах этого убийцы, двух студентах из нашей криминологической группы, которая работала над этим проектом. О двух блестящих молодых ученых, перед которыми открывалось будущее, пока убийца не решил, что их жизни имеют меньшую ценность, чем его чудовищные побуждения. Мне хотелось бы отдать дань уважения докторантам Ассе Дьоп и Алехандро Лорке. Мы будем их помнить… Он замолчал и окинул взглядом аудиторию. После секундной тишины зал взорвался аплодисментами. Лусия увидела, что Корделия, Вероника и Харуки, понурив головы, внимательно рассматривают носки своих ботинок. Секунд через пять Саломон жестом прекратил аплодисменты. – Мне хотелось бы также поблагодарить, – сказал он, разволновавшись до слез, – ректора университета, декана юридического факультета и советника правительства Кастилии и Леона по делам образования Эктора Дельгадо, который сегодня вечером присутствует в зале, за то, что дали возможность нашему университету довести до конца эту программу. Мы не сомневаемся, что в будущем она станет необходимой в расследованиях преступлений силами порядка нашей страны. Эта программа, как уже сказал господин ректор, называется ДИМАС. Димас – имя библейского персонажа, который… Лусия моментально отключилась от этих рассуждений. Она приблизительно знала, о чем он будет говорить. И знала также, хотя и не была знакома с университетскими обычаями, что он сделает несколько кругов вокруг да около, прежде чем перейдет к фактам. А ее интересовали именно факты. И правдивые, и ложные… – …я не стану сейчас останавливаться на вопросах искусственного интеллекта или алгоритмов, – продолжал Саломон. – Может, это покажется вам странным в устах руководителя программы, но я ничего в ней не понимаю, несмотря на то что мои студенты много раз пытались мне растолковать, как она работает. В зале послышались смешки, особенно среди студентов. – Но все мы, в конце концов, знаем, насколько искусственный интеллект способен взбудоражить нашу повседневность и изменить нашу жизнь в самых разных ее проявлениях. Отчего же эти качества не должны коснуться работы следователей? Скажем попросту, что ДИМАС – программа революционная, единственная в своем роде, способная восстановить связи, ускользнувшие когда-то от внимания следствия, и навести полицию или Гражданскую гвардию на след опасных серийных преступников, будь то преступления сексуального характера, насилия или убийства. Он оглядел аудиторию и сделал широкий жест рукой, как бы обнимая публику, ловившую каждое его слово. – Вот что удалось ДИМАСу… Изучив сотни судебных процессов, которые волонтеры из полиции и Гражданской гвардии в течение двух лет вводили в его память, он обнаружил три дела, разнесенных и во времени, и в пространстве, но имеющих много сходных элементов, никем не замеченных. То ли эти элементы затерялись в дебрях дел, то ли следствие проводили службы, географически отдаленные и не связанные друг с другом. И Саломон детально разъяснил, о каких элементах шла речь: все они имели постановочную природу, везде фигурировали счастливые супружеские пары, везде им придавали определенные позы и скрепляли клеем, везде на месте таких мизансцен находили ткань красного и зеленого цветов… – Вид этих мизансцен привел нас к заключению, что убийца, располагая тела подобным образом, вдохновлялся шедевром Овидия «Метаморфозы», длинной поэмой, включающей в себя около двенадцати тысяч стихов и написанной в первом году нашей эры. Вернее, не самой поэмой, а полотнами эпохи Возрождения и барокко, написанными на сюжеты поэмы. Вот эти три картины, вдохновившие преступника на три двойных убийства: «Пирам и Тисба» Жана-Франсуа де Труа, «Кефал и Прокрида» безымянного художника и «Смерть Гиацинта» итальянской школы восемнадцатого века.