— Да никто со мной никогда не шутил! — вдруг снова истерично выкрикнул кагэбист. — И сейчас тоже не шутят! Не шутят, когда накачивают этого литовца препаратами в больнице! И дальше шутить никто не будет! — Попытка государственного переворота предусматривает высшую меру наказания — смертную казнь, — произнес Стеклов. — Тебе легко говорить, — горько вздохнул Печерский, — а есть люди, которые действительно хотят, чтобы переменилась власть. И Брежнев ушел. И тогда… — Без фамилий, — перебил его Стеклов, — ты просто чужая пешка. А пешки платят за грехи королей своей собственной жизнью. — Пусть так, — Печерский опустил глаза вниз. — Судьба литовца меня не интересует. Но Нуна ты спасешь, — сказал Стеклов и снова обернулся в сторону моря. В порывах поднявшегося ветра был отчетливо различим его запах… Глава 21 Третий день подряд они возвращались за полночь. Несмотря на то что стоял конец мая, каждый раз, подъезжая к Бурлачьей Балке, Нун чувствовал промозглую сырость. Это место было для него плохим. И, глядя в бесконечные километры дороги — да что там дороги, своего персонального ада, он думал о странной ассоциации с бурлаками. Ассоциация между почти находящимися в рабстве бурлаками — и его собственной жизнью. Можно ли быть счастливым в Бурлачьей Балке? Можно ли выжить в рабстве? Моисей — выжил. Он — вряд ли. Сейчас Анатолию казалось, что его книгу писал кто-то другой, не он. Этот роман был бы совершенно другим, если бы он начал писать его сейчас. Иногда, просыпаясь по ночам в своем сарае, он смотрел на звезды и думал о том, что написал плохой роман. И еще думал, что сейчас, с его опытом, все могло было бы быть по-другому. А значит, он перепишет, напишет другой, достойный роман. Если выживет. Если эти чужие звезды Бурлачьей Балки не станут его саваном. Если когда-то наступит завтра. Третий день ада — выезжали около пяти утра. Три часа езды, почти в восемь они были на месте. В это время трасса была еще совершенно безлюдной, вокруг был только лес, пугающий и завораживающий одновременно. Нун родился и вырос на берегу моря и привык только к желтому, раскаленному под солнцем песку и к пенной полосе прибоя, каждый час меняющего свой цвет, как женщина — настроение. Этот прибой он знал, можно сказать, в лицо, и всегда носил с собой его воздух — пряный, застывающий кромкой соли на губах, обжигающий йодом и свободой. Лес же был для него чуждым и чужим. Сумрачный, молчаливый, с темными красками и свежим запахом хвои, он казался ему пришельцем из другого мира, который с враждебностью наблюдает за ним. Холод этого леса был для него враждебен, и Анатолий стал его бояться. Но в первый день, едва только они остановились в лесу, он решил познакомиться с ним впервые. И пошел вперед. И почти сразу остановился, чувствуя, как пружинит под ногами мягкая почва, полная прелой листвы, а чужой запах заполняет его ноздри. К счастью, он ушел недалеко. Очень скоро Нун оказался на небольшой полянке, на которой были даже кусты — странное зрелище в лесу. Здесь была мягкая зеленая трава такого насыщенного цвета, какого он еще не встречал ни разу в жизни. И здесь было не так мрачно, как между деревьев, словно молчаливые стражи застывших в напряженном карауле. И почти сразу же его одиночество нарушили голоса. Анатолий почувствовал почти физическую боль — так хорошо ему было находиться в полной тишине и одиночестве. — Баян, куда поперся? Ау! Баян! Он обернулся. За ним бежали двое — его адъютант Толян Жмых и еще один местный бандит по кличке Стрела. Как позже объяснил ему Жмых, Стрелой назвали его потому что он напоминал лук для стрельбы: бегал быстро, а ноги были кривые, как дуги. Кто-то из авторитетных спортсменов так пошутил в зоне. — Баян, куда ты поперся? Чего, совсем конченый? — запыхался Толик. — Запарился совсем за тобой бежать! — Да я просто посмотреть хотел. В лесу никогда не был, — пожал плечами Нун, недоумевая, с чего такой переполох, ну куда тут сбежишь? — Ты, братан, с лесом шутки тут не шути, — строго сказал Стрела, — а то он тебя насмерть захороводит. Как зайдешь, так и не выйдешь. Заблудиться — как мне высморкаться. А потеряешься — кто тебя искать будет? — Неужели тут серьезно можно потеряться? — хмыкнул Анатолий. — А то! — с самым серьезным видом подтвердил Стрела. — Собьешься с дороги — назад не выйдешь. Лес — он над чужими зло подшутить может. И Нун вернулся с ними назад, а потом больше уже никуда не отходил. Но все еще чувствовал досаду за то, что не дали ему познакомиться с новым местом. Машины меняли все три дня. К подготовке дела подходили очень серьезно. Как Анатолий понял, машины специально угоняли в Одессе, а потом перегоняли к оврагу, где можно было перебить номера и спрятать. И все три дня ездили на разных — чтобы не привлекать внимания. Как называлась местность, где находился лес, он так и не узнал. Из разговоров бандитов понял, что это где-то в Кировоградской области, по дороге на Киев. Но дорога не прямая, а окольная, через окрестные села. Хоть и была она асфальтированной, но кроме местных жителей мало кто о ней знал. Поэтому и днем, и к ночи на ней было вполне безлюдно. В этом Нун убедился лично — все три дня, что они репетировали засаду, по дороге проехало очень мало машин. До восьми утра их вообще не было. Потом появилась некоторая активность — часов до трех. Проезжали не только легковушки, но и грузовики. К счастью, автобусы с пассажирами по этой дороге не ездили — пассажирские рейсы выполнялись по прямому шоссе между городами, им незачем было петлять между затерянными в лесу селами. Это очень упрощало задачу бандитов, так как чем больше людей, тем больше свидетелей. С трех до шести вечера еще проезжали одиночные легковушки местных, спешащих домой, ну а потом движение практически замирало, часов до десяти могло появиться всего пару автомобилей. А вот после 10 и до утра дорога была совершенно пустынной. В первые сутки они все ночевали там, не возвращаясь в Бурлачью Балку, чтобы выяснить, сколько машин проедет здесь ночью. Поэтому было разработано три плана действий для разного времени суток — утром, днем и вечером, ведь никто не знал, когда именно появится нужный объект. Это произошло около недели назад. Было утро, Анатолий хлопотал в кухне по хозяйству. Одной из его обязанностей, которую он очень сильно полюбил, было готовить на всех, ведь женщин в банде и в доме не было, и бандиты вынуждены были обслуживать себя сами. Готовить никто из них не умел и не любил, поэтому они ели бутерброды либо плохо прожаренные или почти обугленные куски мяса. Однажды, после очередной трапезы с пережаренным мясом, которое было невозможно прожевать, Нун вызвался приготовить остатки мяса на завтрашний ужин. Во-первых, ему было жалко выбрасывать такое хорошее мясо, во-вторых, от некачественной еды у него постоянно болел живот. А готовить он всегда любил. И поражал своих женщин, приглашая их на роскошные ужины. Конечно, и роскошные ужины, и женщины — все это было в прошлой жизни. Но умение готовить осталось. На следующий день Нун сделал такой ужин, что было решено единогласно: он, и только он теперь будет готовить. С тех пор Анатолий занимался стряпней на всех и часто оставался в доме один. И он не терял времени даром. Уже в первый день, оставшись один, Нун обнаружил все бандитские тайники. И понемногу, очень аккуратно, стал брать из них деньги. Он прекрасно понимал, что если это обнаружится, то его просто убьют — без всяких оправданий. Но эти деньги были его ключом к свободе. К тому же он не думал, что это сильно большой грех — воровать у воров. В тот день Анатолий готовил что-то на кухне, когда прибежал Толик Жмых — запыхавшийся, красный. — В два будет общий сбор! Даже хозяин приедет, — выпалил. — С чего это? — удивился Нун. — Говорят, есть какое-то дело, очень большое. И все в нем будут участвовать. И ты тоже. Анатолий безразлично передернул плечами. Он уже участвовал в грабежах — несколько раз стоял на стреме. Дважды — когда останавливали автомобили, и один раз — когда грабили какой-то сельский магазин. Так что ему было не привыкать. Это только в первый раз было так страшно, что у него до судорог дрожали руки и колени, а сердце выскакивало из груди. Потом было уже все равно. В два часа в большой комнате дома было нечем дышать, туда набились все члены банды — и главные, и шестерки. Приехали даже доктор и Красавчик, которые обычно не принимали участия в общих сборах. Анатолий впервые увидел хозяина — полковника КГБ Дмитрия Зленко. Это был мужчина лет сорока — сорока пяти, моложавый на вид, поджарый, лысый, с ушами, плотно прижатыми к голове, и переломанным носом боксера. Одет он был с иголочки — в дорогущий импортный костюм. Поскольку в прошлой жизни Нун и сам любил дорого одеваться, то знал в этом толк. Зленко приехал на новенькой черной «Волге» с частными номерами. Анатолию даже подумалось: он так обнаглел, что ничего не скрывает. Неужели ему и в голову не приходит, что однажды коллеги могут поинтересоваться источникамиего доходов? Зленко почему-то сразу заговорил с Красавчиком, заговорил грубо, как бывалый зэк: — Ну, шо телишься? Как там с бриллиантами? — Работаю, — мрачно потупился Красавчик, — это не так просто сделать. Все-таки не фабричная работница. — Ты так работаешь, босота, шо хвосты по всей Одессе! Еще немного — и по нюху пойдут! Поторопись, в обрез времени! Свалишь дело — сам понял, чего тебе будет. — Да понял я, понял, — тяжело вздохнул Красавчик, глядя в пол. — Теперь ко всем, — Зленко острым, пристальными взглядом обвел собравшихся. — После этого дела всем придется залечь на дно. В разных местах. На три месяца мы расходимся. Анатолий похолодел. Он вдруг вспомнил мрачное пророчество Жмыха о том, что когда-то их всех распустят, но это не значит, что их арестуют. Неужели это оно? Прикрываясь каким-то делом, Зленко решил ликвидировать банду? Интересно было другое. Общаясь с бандитами, Анатолий выяснил для себя, что никто из них не знает, кем в точности является хозяин. Одни считали, что он просто удачливый фраер, другие — что крупный цеховик, третьи — что подпольный валютчик. Правды не знал никто. Более того, никто даже не догадывался о правде. И если бы Жмых не проболтался Анатолию на пьяную голову, ничего бы не знал и он. Украдкой Нун бросил взгляд на лицо Жмыха — оно абсолютно ничего не выражало. Это было его обычное выражение лица — туповатого уголовника, готового слепо выполнять, что велит пахан. Но Анатолий уже успел понять, что изломанный судьбой и наученный тюрьмой Жмых был прекрасным актером. И такое выражение его лица совсем ничего не значило. — А чего расходимся-то? — крикнул кто-то из бандитов. — Менты на хвост сели, или как? — Менты на хвост сядут, — сказал Зленко, — обязательно. А расходимся, потому что слишком жирный куш, и его будут искать. — Шо за куш, какой? — раздалось со всех сторон. — Два миллиона рублей, — бросил Зленко, и в воздухе вдруг повисло молчание. Бандиты были просто ошарашены этой цифрой. Два миллиона советских рублей представляли невиданное по тем временам состояние. О таких колоссальных деньгах никто из них даже не слышал. Поэтому озвученная сумма подействовала на всех, как удар молотом прямо по голове. На какое-то мгновение просто выбила сознание. Тишина была такой невероятной, что в ней растворились даже все сопутствующие звуки. Потом что-то дрогнуло, и все заговорили одновременно. Выкрики, бормотание, мат, которым выражалось одобрение или возмущение — все это слилось просто в дьявольскую какофонию, в которой ничего нельзя было разобрать. Выждав несколько минут и дав всем собравшимся в комнате переварить услышанное, Зленко грохнул кулаком по столу. Затем принялся излагать суть дела. Речь шла о двух дельцах, которые на Киевском ювелирном заводе провернули очень хитрую операцию. Заменяя драгоценные металлы сплавом, они получали излишки платины, золота и серебра, из которых тайком изготавливали левые, неучтенные изделия. Очень скоро нашли канал сбыта для того, чтобы переправлять свою продукцию за рубеж. Этот канал сбыта находился в Одессе — один местный контрабандист, которого «крышевали» в милиции, нашел путь морем, драгоценности уходили в Стамбул, а оттуда уже расходились по всему миру. К дельцам и в Киеве, и в Одессе тек поток долларов, которые обменивались на чеки. Очень скоро киевские дельцы нашли талантливого ювелира, который смог изготавливать подделки. Так на одном из мировых аукционов была продана фальшивая брошь покойной императрицы Анны Федоровны. Словом, канал работал исправно. Но еще через время на хвост киевским делягам сели сотрудники КГБ. Тут уже потребовалось откупиться сразу от нескольких человек. После долгих и тяжелых переговоров была определена сумма взятки на всех — два миллиона рублей наличными. Именно ее должны были отвезти в Киев два дельца из Одессы. Конечно, никто не стал бы везти такую сумму просто так. Поэтому их должна была сопровождать охрана — милиционеры в штатском. Охрану обеспечивала «крыша», под которой работали в Одессе. В штатском, но с оружием. Кортеж должен был состоять из трех автомобилей. Первый — охрана, во втором — дельцы и деньги. Вся сумма должна была быть сложена в чемоданы наличными. Чтобы машину остановить, милиционеров из первой машины надо было убить, а у дельцов отобрать деньги. План был такой. Бандиты должны были на трех машинах рассредоточиться по трассе в трех местах. Причем первое и второе место были будками железнодорожного переезда. Увидев кортеж, первые звонили вторым, вторые садились в машину и быстро ехали к третьим, чтобы их предупредить и подготовить к встрече.