Стрелец, Скорпион, Водолей, Вот Рыба и Рак, Козерог и Весы, Вот Лев и Телец — заучи их скорей. — Очаровательно, не правда ли? — спросил Кэли Бард, обращаясь к Трой. — Магия имен собственных, — согласилась она. — Да еще таких. Конечно, это производит впечатление. — Мне их подарил один пассажир. Он сказал, что это из какой-то детской книжки, — пояснила миссис Тритуэй. — Напоминает считалку, — сказала Трой, подумав, что неплохо было бы нарисовать знаки зодиака и разместить их вокруг стихотворения. — Ну, мне пора вас кормить, — сказала миссис Тритуэй. Она позвонила в колокольчик. — Ленч сегодня холодный. Угощайтесь, пожалуйста, сами. Мистер Бард, не спросив Трой, заказал еще два мартини. — Благодарю, мне не надо, — отказалась она. — Ну что ж, — заметил он. — Отложим до обеда. Пусть нашим девизом будет умеренность. Трой видела, что мистер Бард решил за ней приударить. При данных обстоятельствах это ее никак не устраивало (независимо от того, был ли ей по сердцу такой поклонник). Мистер Бард, очевидно, понял, кто она, поскольку побывал на ее выставке. Наверняка он догадался, что Трой не хочет быть узнанной. Надо полагать, он собирается воспользоваться этим преимуществом, навязав ей себя в качестве союзника. Все это было вовсе ни к чему. В конце кругового диванчика рядом с доктором Натушем Трой заметила свободное место. Она положила себе салат и холодное мясо и села рядом с доктором. Он привстал и поклонился. — Надеюсь, вы довольны своей каютой? — спросил он. — Мне все очень понравилось. Он отложил газету. Взглянув на нее, Трой увидела свое изображение. Фотограф запечатлел ее в тот момент, когда она обменивалась рукопожатием с Особой, открывавшей ее выставку. Неужели доктор Натуш не узнал ее? «А что я так беспокоюсь? — одернула она себя. — Еще будь я кинозвездой, это могло бы вызвать переполох, но кого в наше время интересуют художники? Наверное, все дело в том, что я не умею разговаривать о живописи с людьми, которые ничего в ней не смыслят. Я начинаю мямлить и смущаться и веду себя как идиотка». Но доктор Натуш не стал говорить с ней о живописи. Он говорил о погоде, о предстоящей поездке, и речь его слегка напоминала брошюрки Компании увеселительных прогулок. «Мы увидим много исторических достопримечательностей», — сообщил он веско. В салоне появились мистер и мисс Хьюсон, типичные американские туристы, без особых претензий. Оба чистенькие, аккуратные, весьма практичные на вид. Мисс Хьюсон — светловолосая, низенькая, плотная. Мистер Хьюсон, высокий, худощавый мужчина, носил очки и слуховой аппарат. — Вот и мы, — сказала мисс Хьюсон. — Опять заканителились. Вы уж нас простите. Миссис Тритуэй представила им собравшихся, и Хьюсоны вежливо повторяли вслед за ней каждую фамилию, а англичане с учтивой улыбкой что-то бормотали в ответ. — Еще не все пришли, — сказала мисс Рикерби-Каррик, с оживлением запихивая в рот салат. — Вы не самые последние. — Она указала на лежащий на столе список пассажиров. Трой уже заметила, что фамилия К. Дж. З. Андропулоса вычеркнута, а ее пока что не проставлена. Мистер Бард, украдкой покосившись на нее, протянул руку к списку и исправил эту оплошность. Мисс Рикерби-Каррик игриво зашептала, указывая на фамилию Дж. де Б. Лазенби: — Давайте угадаем, кто он. Приход самого мистера Лазенби избавил их от необходимости гадать и слегка разрядил напряжение: мистер Лазенби оказался священником. Это было неожиданно: обычно простые священники не разъезжают в дорогих машинах, за рулем которых сидят шоферы в форме. Мистер Лазенби не производил впечатления богатого человека. Высокий, с розовым лицом и чуть редеющими волосами, он носил темные очки, строгий серый костюм, голубой пуловер и соответствующий званию высокий воротник. Миссис Тритуэй представила его, резонно добавив, что он, конечно, сам вскоре разберется, кто здесь кто. — О, несомненно, — сказал мистер Лазенби с чуть заметной пасторской интонацией. — А как же в списке-то! — воскликнула мисс Рикерби-Каррик. — Там не написано «преподоб…», почему, интересно? — Наверно, потому, — отозвался мистер Лазенби, накладывая салат в тарелку, — что я сделал заказ письменно из Мельбурна. Кажется, я не указал свой сан. Он с улыбкой кивнул ей, мелко перекрестил свой джемпер и сел рядом с мистером Поллоком. — Как аппетитно приготовлено, — сказал он. — Очень вкусно, — деревянным голосом ответил мистер Поллок и взял пикули. Ленч продолжался под приглушенный шум голосов. Все рассказывали о себе. Хьюсоны прибыли из гостиницы «Табард» в Стратфорде-на-Эйвоне, где они в субботу смотрели «Макбета» и сочли спектакль очень странным. Мистер Лазенби гостил у норминстерского епископа. Мистер Поллок лондонским поездом добрался до Бирмингема, где остановился в гостинице «Осборн». Доктор Натуш и мисс Рикерби-Каррик приехали из дому. Мисс Хьюсон высказала предположение, что они с братом не единственные иностранцы на борту. Она обращалась к мистеру Лазенби, но, как показалось Трой, рассчитывала, что на эту реплику как-то откликнется доктор Натуш. Он не откликнулся. Мистер Лазенби стал рассказывать Хьюсонам об Австралии и Британском содружестве наций. Рассказывая, он тоже слегка повернулся к доктору Натушу, но из-за темных очков нельзя было разобрать, действительно ли он на него смотрит. — Я никак не разберусь в этом содружестве, — пожаловалась мисс Хьюсон. — Это ведь Британское содружество, а вы не англичане, у вас правит королева, и в то же время вы не считаете себя монархией. Нам, американцам, наверное, этих тонкостей никогда не уразуметь. Мисс Рикерби-Каррик разразилась сумбурной речью, где сожалела о рухнувшей империи и восторгалась монархией. — Я знаю, так говорить не полагается, — сказала она, заговорщицки поглядывая на Трой, Поллока и Барда, — но иногда невозможно удержаться. То есть я, конечно, всей душой за свободу, гражданские права и интегра… — Она внезапно вздрогнула как ужаленная, багрово покраснела и повернулась к доктору Натушу. — Ради бога, простите, — пролепетала она. — Я хочу сказать, впрочем, я не знаю… То есть вы ведь?.. Доктор Натуш скрестил руки, минуту помолчал и спросил: — Вас интересует, являюсь ли я подданным Великобритании? Да. Как вы видите сами, я отношусь к одному из национальных меньшинств. Я практикую в Ливерпуле. — Голос его был поразительно спокоен, будто весь этот разговор абсолютно его не задевал. Наступила пауза, которую прервал шкипер, как краб, спустившийся по трапу: — Что ж, дамы и господа, надеюсь, вы хорошо устроились. Через несколько минут мы отправимся в путь. Некоторые сведения о путешествии вы получите из брошюрок. У нас на «Зодиаке» нет микрофонов и громкоговорителей, но я всегда готов ответить на любые ваши вопросы. Прогноз погоды хороший, хотя в это время года здесь бывает иногда «ползун» — так у нас называют речной туман. Он обычно подползает ночью и бывает довольно густым. Днем мы пройдем верховьями реки до шлюза Рэмсдайк. Здесь очень много поворотов, и некоторые пассажиры говорят, что никак нельзя понять, куда мы движемся. Возможно, вы уже заметили, что у нашей реки нет названия: для местных жителей она просто «река». Именно в этих краях архиепископ Лэнгтон настиг короля Иоанна Безземельного. А еще задолго до этого римляне подвели к реке Рэмсдайкский канал. Шлюзование занимает довольно много времени, так что вы сможете совершить прогулки по полям и посмотреть на лощину у Дайка, где во времена Плантагенетов собирались окружные королевские судилища, предвестники наших выездных судов. Найти лощину легче легкого. Она находится в пяти минутах ходьбы от берега. Благодарю вас, дамы и господа! — Он слегка поклонился и вернулся на верхнюю палубу. Пассажиры разом оживленно заговорили. — Недурное начало! — воскликнул мистер Бард. — Несколько любопытных фактов, и наше воображение заработало вовсю. Очень хорошо. Великолепно! Миссис Аллейн, если вы уже позавтракали, давайте поднимемся наверх и поглядим, как мы отчаливаем. — А может быть, нам всем стоит подняться? — сказала Трой. — Еще бы, — оживилась мисс Рикерби-Каррик. — Шагом марш, друзья мои! Она энергично высморкалась и ринулась вон из салона. Не обратив внимания на табличку с надписью «Осторожно, высокая ступенька», она поспешно шмыгнула в дверь и тут же споткнулась и закричала. Трой услышала, как мистер Хьюсон сказал сестре: «Поразительная особа», — на что та ответила: «Прямо чудище из королевской кунсткамеры». Вопреки логике Трой обозлилась и на них, и на мисс Рикерби-Каррик, ухитрявшуюся раздражать буквально всех. Мистер Поллок, правда, ограничился лишь тем, что буркнул: «Во здорово!» — а мистер Бард, взглянув на Трой, красноречиво закатил глаза и последовал за остальными на верхнюю палубу. Мистер Лазенби, еще не окончивший завтрак, помахал вилкой, давая понять, что присоединится к компании позже. Доктор Натуш подошел к окну салона и стал смотреть на причал. «Какой же он высокий, — подумала Трой. Натуш был выше ее мужа, совсем не малорослого. — Он ждет, чтобы мы вышли первыми», — догадалась она и подошла к нему. — Доктор Натуш, вы уже совершали такие путешествия? — спросила она. — Нет, никогда. Я еду по реке впервые. — Я тоже. У меня и в мыслях не было, и вдруг решила взять билет. — Вот как? Что ж, вполне понятно, что вам захотелось отдохнуть после хлопот. — Да. — Трой кивнула, почему-то обрадовавшись, что он все же узнал ее. Даже не заметив, что на сей раз не испытывает привычного смущения, она сказала: — Меня они всегда немного угнетают, эти торжественные церемонии. — Некоторые ваши работы очень хороши; я их видел в Лондоне, и они мне доставили большое удовольствие. — Правда? Я рада. — Мы, кажется, уже отчаливаем, если это правильное выражение. Не хотите ли подняться наверх? Трой поднялась на палубу. Юнга Том отвязал концы и аккуратно сложил их. Шкипер стоял у руля. Машины теплохода заработали, и он двинулся назад, отдаляясь от причала. Мотоциклисты по-прежнему торчали на мостовой. Трой заметила, что Том еле заметно помахал им и они в ответ чуть приподняли руки. Девушка взобралась верхом на сиденье, юноша оттолкнулся, мотор затарахтел, мотоцикл рванулся, взревел и со скоростью ракеты исчез из поля зрения. На палубу наконец вышел доктор Натуш, а за ним и мистер Лазенби. Все восемь пассажиров стояли у борта, глядя на удалявшийся берег. Шпили, вафельницы, стеклянные коробки, крыши мансард и приземистая ратуша медленно перемещались, то заслоняя, то открывая друг друга, и становились все меньше и меньше. «Зодиак» плыл по фарватеру реки к шлюзу Рэмсдайк. II Лощина королевского судилища — Его деятельность была весьма многообразной, — рассказывал Аллейн. — На Ближнем и Среднем Востоке он работал на крупнейших воротил, занимавшихся продажей наркотиков. С одним из них он не поладил, и считают, что тот выставил его из игры. После наркотиков он начал спекулировать поддельными произведениями старых мастеров. Он организовал несколько крупных дел в Париже. Затем перебрался в Нью-Йорк, где пожинал плоды своих трудов, пока им не заинтересовалась международная полиция. Кстати, в то время он все еще был зарегистрирован в Голубом циркуляре, что значит… Уже знакомый нам смышленый слушатель, сидевший во втором ряду, оживился. Казалось, он вот-вот готов вскочить и что-то сказать. — Я вижу, вам это известно, — сказал Аллейн. — Да, сэр. В Голубом международном циркуляре зарегистрированы те преступники, личность которых международной полицией не установлена. — Совершенно верно. Однако полиция уже шла по его следам, и в 1965 году Артист вынужден был перенести свою деятельность в Боливию, где он впервые зашел слишком далеко и попал в тюрьму. Как я уже говорил, он бежал оттуда в мае позапрошлого года и через некоторое время с отлично сфабрикованным поддельным паспортом прибыл в Англию на испанском грузовом судне. В тот момент у Скотленд-Ярда еще не было против него конкретных улик, хотя мы часто о нем слышали от наших американских коллег. Я думаю, Артист еще до прибытия в Англию вступил в контакт со своими будущими сообщниками и один из них забронировал для него каюту на «Зодиаке». Цель этого маневра станет вам ясной в дальнейшем. Должен обратить ваше внимание на тот факт, что Артист обладал одним физическим недостатком, однако нам это стало известно значительно позже. В то время, о котором я рассказываю, мы не имели представления о внешности Артиста. На единственной фотографии, переданной нам боливийской полицией, был запечатлен заросший волосами субъект, уши которого были скрыты кудрями, рот — пышными усами, а остальная часть лица — бородой и густыми холеными бакенбардами. Теперь мы, конечно, знаем, что у него была особая примета. Нужно ли, — спросил Аллейн, — напоминать вам, в чем она заключалась?