Слушатель из второго ряда показал жестом, в чем заключалась особая примета Артиста. Аллейн кивнул и продолжил свой рассказ: — Я имею возможность очень детально познакомить вас с этой, казалось бы, невинной речной прогулкой, потому что моя жена довольно подробно мне о ней писала. В своем первом письме она сообщала, что… 1 «Вышло так, — писала Трой, — что я решилась на поездку экспромтом, но, кажется, не пожалею. Обычно ты писал мне из кают, купе и номеров гостиниц, а я сидела и ждала, зато теперь мы оба в одинаковых условиях. Меня огорчает только то, что в ближайшие пять дней я не смогу получать твоих писем. Свое письмо я брошу в шлюзе Рэмсдайк, и, если повезет, ты получишь его в Нью-Йорке в тот день, когда я буду в Лонгминстере, конечном пункте нашего путешествия. Мы живем в мире воды: водовороты, водоросли и стремнины. Ты сам знаешь, как плохо я ориентируюсь, а то, что происходит вокруг, запутывает меня окончательно. Почти весь день электростанции на берегу передвигаются то влево, то вправо. Мы к ним то приближаемся, то отходим. Да, милый мой, я знаю, что меняется течение реки, а станции стоят на месте. Если не считать этих электростанций, здешний ландшафт на редкость ровный, утрамбованный, как говорит наш капитан, самой историей. Красные и Белые Розы. Кавалеры и круглоголовые. Священники и бароны. Все они мчатся к нам через столетия. А тебе известно, что в этих местах как-то провел целое лето Констебль и писал здесь картины? Что касается моих спутников, то я уже пыталась их тебе описать. Случайная компания, не лучше и не хуже, чем любые восемь человек, решивших совершить пятидневное путешествие по реке. Если не считать насквозь простуженной мисс Рикерби-Каррик, которая меня, наверно, доконает (ты ведь знаешь, как я ненавижу вечно гундосящих людей), и чернокожего доктора Натуша, мы ничем особенным не отличаемся. Бедная мисс Р.-К. раздражает не одну меня. Словно горный обвал, обрушивает она свою сокрушительную тактичность на доктора Натуша и не жалеет усилий, стараясь доказать ему, что она не расистка. Минуты две назад я наблюдала ее очередную атаку. Если бы она хоть временами замолкала, но как раз этого-то она не умеет. В Бирмингеме у нее есть лучшая подруга Мэвис, о которой она прожужжала нам все уши. Мы холодеем от страха каждый раз, когда слышим вступительную фразу: «моя лучшая подруга Мэвис». А между тем она (то есть мисс Рикерби-Каррик), по-моему, неглупая женщина. Только немного чокнутая. Она ведет дневник, вечно таскает его с собой и что-то в нем строчит. Стыдно признаться, но он возбуждает мое любопытство. О чем она пишет? Мистер Поллок мне не нравится: он очень груб и явно считает нас дураками (нас — это мистера Барда, меня и, конечно, бедняжку мисс Р.-К.), поскольку мы не разделяем его неприязни к цветным. Мне трудно быть вежливой с мистером Поллоком, когда он садится на своего конька. И не он один испытывает эту неприязнь. Да, «неприязнь», пожалуй, точное слово, но я чуть не написала «страх». Мне кажется, что Поллок, Хьюсоны и даже мистер Лазенби, хотя он, как священник, должен бы проявлять терпимость, поглядывают на доктора Натуша с чувством, определенно напоминающим страх. Кажется, мы входим в наш второй шлюз — Рэмсдайк. Допишу позднее. Позднее (примерно минут через 30). В Рэмсдайке произошел инцидент. Мы все стояли на палубе, когда я заметила на противоположном берегу очень красивую аллею, трактир, несколько раскидистых вязов, речку и пруд. Я даже вскрикнула: — Ой, взгляните! Здесь всюду Констебли, куда ни посмотри. На каждом шагу Констебли. Все так и замерли, а один просто остолбенел, но кто, не знаю, так как все стояли неподвижно. Потом доктор с легким удивлением спросил: «Вы говорите о полицейских, миссис Аллейн? Где они? Я никого не вижу». Тогда я объяснила, что́ я имела в виду, и он рассмеялся впервые за время поездки. Поллок изумленно вытаращил на меня глаза, а Кэли Бард сказал, что уж подумал было, не пришло ли ему время расплачиваться за грехи. Мистер Лазенби нашел это недоразумение весьма забавным, Хьюсоны так и остались в недоумении. Мисс Р.-К., когда поняла, в чем дело, захохотала, как гиена. Я до сих пор не знаю, кто из них (может, это был и не один человек, а больше) так испуганно затих, а главное, мне почему-то взбрело в голову, что мое объяснение расстроило кого-то еще больше, чем мой возглас. К тому же меня преследует ощущение, что вокруг меня развертывается какой-то спектакль. Это что-то вроде снов, которые иногда снятся актерам, когда им кажется, будто они на незнакомой сцене, где идет совершенно неизвестная им пьеса. Смешно? А может, не смешно? Странно? А может быть, не так уж странно? Позже напишу из Толларка. Выставка прошла прилично. Все картины были удачно размещены и освещены. Местная галерея приобрела одну черно-розовую картину, и еще семь небольших были проданы в первый же вечер. 31-го буду в Париже, а в ноябре — в Нью-Йорке. Родной мой, если у тебя выберется свободная минутка, мне бы хотелось, чтобы ты все-таки зашел в музей Гуггенгейма просто взглянуть…» 2 Трой нравилось шлюзование. Рэмсдайкский шлюз был очень красив: небольшой участок, хорошенький домик, буксирная дорожка, мост через реку, а на противоположном берегу «констеблевский» ландшафт. «Зодиак» медленно вошел в шлюз, но, прежде чем он стал опускаться, Трой соскочила на берег, бросила в ящик письмо и пошла в том направлении, которое указал ей шкипер. «Двадцать минут!» — крикнул он вслед. Она перешла дорожку и начала взбираться на поросший травой пригорок. Она вышла на узкую дорогу — «Дайк-Уэй», упоминавшуюся в брошюрке. Трой вспомнила, что дорога начинается в местечке Уэпентейк, которое, судя по карте, находилось примерно в полутора милях от шлюза. Пахло землей, травой и легким дымком от костра. На душе у Трой было легко и радостно, и она сама не заметила, как, взбираясь вверх по склону, добралась до лощины. Лощина была круглая, заросшая травой, папоротником и мхом. Именно здесь собирались каждые две недели рыцари двора Плантагенетов, дабы вершить правосудие, как его понимали в те дни и как предписывал закон. Несколько ниже лощины, неподалеку от шлюза, на склоне пригорка, виднелся сравнительно свежий карьер: должно быть, из него брали гравий, которого здесь было предостаточно, а может, здесь копались археологи-любители. Старая дверь, под которую кто-то кое-как подсунул прогнившие деревянные подпорки, служила крышей и с грехом пополам удерживала нависший над краем карьера пласт земли. «Залатали», — подумала Трой. Она вошла в лощину, села, и ей даже показалось, что она сидит на некоем подобии земляной скамьи, вырытой, наверно, семь веков назад. «Я полнейший профан в истории, — подумала она, — но мне нравится ее слушать», — и она стала мысленно заселять лощину как бы вырезанными из дерева головами, мантиями ярких цветов и блестящими доспехами. Трой вдруг подумала, не сделать ли ей такой рисунок — лаконичный, темный, сплошь заполненный фигурами людей, вершащих суд. Теплый ветерок зашевелил траву и ее волосы, и в тот же миг на склоне появился доктор Натуш. Он был без шляпы и сменил на желтый свитер свой твидовый пиджак. Увидев Трой, Натуш остановился: высокий рост и темный цвет кожи делали его фигуру особенно внушительной на блеклом фоне реки. Трой помахала ему рукой. — Поднимайтесь! — крикнула она. — Лощина здесь. — Спасибо. Он быстро поднялся вверх по склону, вошел в лощину и огляделся. — Так, значит, вот где они восседали, эти старики. В нашей брошюрке очень лихо все это описано. У Трой мелькнула мысль, что эти словечки звучат неуместно в его устах. — Садитесь и вы, — предложила Трой. Ей захотелось посмотреть, как будут выглядеть его голова и обтянутые желтым свитером плечи на фоне мха и папоротника. Он уселся, положив руки на колени. На представшем перед Трой живом портрете светлыми бликами выделялись зубы и белки глаз. — Выгляжу очень чужеродным? — спросил он. — Я бы с удовольствием написала ваш портрет. Вы действительно ощущаете какую-то несовместимость? То есть, я хочу сказать, вам совсем чуждо все это? — Все это? Чуждо? Вовсе нет. Они некоторое время сидели молча, но Трой не показалась эта тишина тягостной. Над набережной виднелась верхняя часть рулевой рубки «Зодиака», который уже начал медленно опускаться. Издали доносился голос и смех мисс Рикерби-Каррик. Затем они услышали треск приближающегося мотоцикла. Промчавшись мимо, мотоцикл затих, остановившись в конце дороги. — Похоже, это снова те двое, — сказала Трой. Доктор Натуш встал: — Вы не ошиблись, я их вижу. Вон, машут руками. — Странно, — сказала Трой, — что это они все носятся? — Может быть, где-то здесь их кемпинг. Ведь мы совсем недалеко уплыли. — Да, я и забыла: на реке меняются все представления о расстоянии. Трой сорвала лист папоротника и начала вертеть его в руках. Доктор Натуш снова сел с ней рядом. — Мой отец был эфиопом, — сказал он, помолчав. — Он приехал в эту страну пятьдесят лет назад и женился на англичанке. Я родился и получил образование в Англии. — А у себя на родине вы когда-нибудь были? — Был однажды, но оказался там чужим. Так же как и мой отец, я женился на англичанке. Моя жена умерла два месяца назад. — О, так вы поэтому отправились путешествовать? — Мы собирались поехать вдвоем. — Я понимаю, — сказала Трой. — Ей бы понравилось. Такое путешествие — одно из тех немногих скромных развлечений, что были нам доступны. — Скажите, вам очень мешает то, что вы темный? — Да, конечно. Вы молодчина, миссис Аллейн, что сами задали этот вопрос. Я ведь знаю, всем хочется это спросить, но никто не решается. — Рада, что вы не обиделись. — Я с вами себя чувствую очень легко. — Доктор Натуш сказал это примерно таким тоном, каким объявил бы пациентке, что та абсолютно здорова. — Очень, очень легко, — после паузы повторил он. — Мне кажется, миссис Аллейн, это ощущение сохранится, что бы вы мне ни сказали. На склоне появилась мисс Рикерби-Каррик. — Эй! — крикнула она. — Как вам там, наверху? — Недурно, — отозвалась Трой. — Ну что ж, отлично! Мисс Рикерби-Каррик, пыхтя, стала взбираться вверх, сморкаясь на ходу. Трой вдруг стало ужасно жаль ее. Ей подумалось, а есть ли у бедняжки в целом свете близкая душа, кроме этой знаменитой Мэвис, о которой она прожужжала всем уши. Доктор Натуш вздохнул и встал. — Я вижу в том конце калитку, — сказал он. — Если хотите, можно пройти к берегу оттуда. — Вы идите, — негромко ответила Трой. — А я ее, пожалуй, подожду. — Вот как? Хорошо. Он подождал минуты две, вежливо поклонился мисс Рикерби-Каррик и направился к калитке. — Не правда ли, он душка? — запыхавшись, произнесла Рикерби-Каррик. — Вам не кажется, что он какой-то необыкновенный? — Он производит приятное впечатление, — сдержанно сказала Трой. — Мне кажется, мы все должны особенно стараться поддержать его. Такие люди, как мистер Поллок, приводят меня в бешенство. Я прямо все ему сказала. Я, знаете ли, люблю все высказывать начистоту. Я говорю: «Нечего считать, будто мы с вами чем-то лучше его только потому, что у него другая пигментация». Они совсем такие же, как мы. Ведь вы согласны, что все мы должны особенно стараться. — Знаете что, мисс Рикерби-Каррик…