– А как ты не боялся, что кто-то из твоих жертв придет к нам в клинику со своим питомцем и тебя опознает? – задумчиво спросила Яна. – Риск был, конечно, – пожал плечами Ленчик. – Но, во-первых, клиника в городе не одна, и я визитки раздавал с телефоном и адресом «Усов, лап и хвоста». Говорил, что это лучшая клиника в городе, и я рекомендую при любых проблемах обращаться именно туда. – К конкурентам, значит. – Яна нехорошо сощурилась. – Да и, кроме того, я же не собирался долго у Цыплакова прозябать. До конца института только. А потом мы бы с Машей в соседний город уехали, там, где у нее родители живут. Квартиру бы там купили. Там цены ниже, так что еще месяца за три-четыре я бы вполне на однушку бы заработал. А если нашу комнату в общежитии продать, то и на двушку бы наскребли. Эх, если бы не вы, все могло бы получиться, – он посмотрел на Яну и Ярослава с неожиданной ненавистью. – Ты бы все равно попался, – спокойно выдержала его взгляд Яна. – Любая мерзость обязательно наказуема. А такие подлецы, как ты, обязательно получают по заслугам. – Можно подумать, я один подлец, а все остальные – святые, – огрызнулся Ленчик. – А ты знаешь, так и есть, – спокойно сказал Ярослав. – Никто твоих собак на помойку не выбросил и обратно в приют не сдал. Один человек только. А остальные себе оставили, любят, воспитывают и ничуть не жалеют, что им именно такой друг достался. Но тем не менее тебя они без наказания вряд ли оставят. Заявления в полицию я со всех уже собрал, так что вместе с тобой мы их туда и сдадим. Графа Монте-Кристо из тебя не вышло. Придется переквалифицироваться в управдомы, как говаривал товарищ Бендер. – Может, пожалеете? – угрюмо спросил Ленчик. – Янка, ты же знаешь, у меня жена беременная, ребенок маленький, мне через месяц на диплом выходить. – Нет. – Яна покачала головой. – Если тебя простить, то немного пересидишь, пока волна уляжется, и снова за прежнее возьмешься. Проучить тебя надо, чтобы запомнил хорошенько. Да и деньги пострадавшим вернуть. Ты же не все на шестые айфоны истратил, осталось же что-то, наверное. Ленчик густо покраснел. Свекольная волна залила его щеки, нос и даже лоб. Спустя час все было позади. Вызванный наряд полиции записал показания Яны и Ярослава, недоверчиво покосился на кипу заявлений от потерпевших и забрал Ленчика до выяснения всех обстоятельств. За джек-рассел-терьером пришла недоумевающая хозяйка, которая так и не поняла, зачем улыбчивый парень из ветеринарной клиники попросил у нее одолжить на часок ее собаку. Ключи от арендованной квартиры тоже были возвращены владельцу, и Яна с Ярославом вышли на улицу, держа на руках смешного щенка, пятна на шкурке которого были выкрашены хной. – И куда его теперь? – задумчиво спросил Ярослав. – Не думаю, что Штефан одобрит такое соседство. – Себе заберу, – усмехнулась Яна. – Надо же посоревноваться с тобой в благородстве. Давно собаку хотела, да все не решалась. Это ж ответственность за живое существо, а в моей жизни чего с перебором, так это ответственности. При моей матушке у меня и так вся жизнь – борьба. – А что, у тебя плохие отношения с мамой? – сочувственно спросил Ярослав. – Не плохие. Сложные. Ее папа в свое время избаловал. Она всегда была пупом земли, у которого все жизненные неурядицы решались по щелчку пальца. Потом папе надоело, и он ушел. А привычка, что окружающие делают жизнь необременительной, осталась. И в качестве главного распорядителя по необременительной жизни была выбрана я. А я с этим не согласилась. Мама сочла это жутким оскорблением, а так как в ее жизни к этому времени появился новый муж, тоже согласный, чтобы я их обстирывала, готовила, покупала продукты, причем исключительно на свои деньги, и надраивала полы, то он тоже счел себя оскорбленным, когда я от них съехала. Так что теперь мы сухо поздравляем друг друга с праздниками. Как-то так. – Бедняжка, – искренне сказал Ярослав. – Это же счастье, когда мама – главный друг, соратник и помощник. Вот у меня, к примеру, замечательная мама. Ты ее обязательно полюбишь, когда я вас познакомлю. – Как познакомишь? – тупо спросила Яна. – А разве твоя мама не умерла? – Типун тебе на язык. С чего ты это взяла? – Ты говорил, что взял Штефана, когда мамы не стало. – А-а-а-а. Я имел в виду, что мама уехала. Она живет в Праге. Год назад вышла замуж за профессора Пражского университета, мировую знаменитость, специалиста по Гашеку. Это к нему я в Прагу езжу по работе. Однажды взял с собой маму, чтобы показать ей этот чудный город, они познакомились, и вот… Мама вышла замуж. А я остался здесь один и, помыкавшись, взял Штефана, чтобы не скучать в одиночестве. Впрочем, знаешь что? – Что? – Яне почему-то показалось, что сейчас он скажет что-то очень важное. – Мне кажется, что одиночество мне больше не грозит. И дело тут совсем не в Штефане. Эпилог Над городом плыл запах каштанов и сирени. Розовая и белая, она была повсюду. Мутные воды Влтавы, успевшие отдохнуть от ледяных оков, деловито рассекали прогулочные кораблики. Стоя на Карловом мосту, Яна вдыхала воздух, который пах счастьем, и представляла, как вечером поплывет на таком маленьком кораблике и будет смотреть на уже полюбившийся ей город с воды. Справа и слева от нее вздымались в бесконечное небо шпили пражских башен, накалывая на себя облака, как использованные билетики в кино в далеком Янином детстве. В кино они ходили вдвоем с папой, и мало что могло сравниться с воспоминаниями об этих походах. Они были… теплые, как объятия Ярослава. Яна посмотрела на часы. Он задерживался. Опаздывал с лекции, которую читал сегодня. Они договорились, что встретятся здесь, на Карловом мосту, затем по Парижке выйдут к Староместской площади, заглянут в полюбившийся Яне музей шоколада, чтобы купить маленькие подарки подругам, коллегам, Илье, уже улетевшему домой, ну и, конечно, маме с Лаэртом Никаноровичем. Присутствие в ее жизни Ярослава как-то примирило ее с несовершенством матери и отчима. Яна волновалась. Сегодня их ждали в гости мама Ярослава и его отчим-профессор. Трусила она отчаянно. – Привет, – он появился, как всегда, неожиданно. Яркое кашне развевалось на майском, совсем теплом ветру, делая его образ немного странным, но невообразимо стильным. – Ну что, проголодалась? Мы сейчас доберемся до трамвая, и я тебя уверяю, что через полчаса ты будешь есть блюдо, вкуснее которого в жизни не встречала. Ты мне веришь? – И что именно мы будем есть? – спросила Яна, улыбаясь. Глядя на него, она улыбалась почти всегда. – Печеное вепрево колено, – серьезно ответил он. – Что-о-о??? – Это национальное чешское блюдо. Моя матушка умеет его готовить как никто другой. Вот представь. В идеале берется нога дикого вепря, ну, кабана. Но так как это возможно не всегда, то матушка моя обходится свиной рулькой. Кусок мяса промывается, просушивается полотенцем, обсыпается смесью душистых трав. – Каких трав? – заинтересованно спросила любившая готовить Яна. – Перец обязательно, соль, само собой, петрушка, майоран, имбирь, лавровый лист и тмин. Затем все это великолепие заливается двумя литрами темного пива. Чешского, разумеется. Кастрюлю плотно закрывают крышкой и варят рульку примерно три часа, не меньше. – А в скороварке нельзя? – усомнилась Яна. – Ни в коем случае. Важно именно три часа, иначе все будет не то. Затем вареную рульку выкладывают на сухой, прогретый в духовке противень, как следует натирают чесноком, поливают соевым соусом, обмазывают медом и снова посыпают перцем. А затем сбрызгивают оливковым маслом. Томят в течение получаса в духовке и подают прямо к столу. Знаешь как вкусно? Ум отъесть можно. – Откуда же мне знать, – засмеялась Яна. – Я же до этого момента никогда не была в Чехии. И ты знаешь, – тут она стала серьезной, – у меня такое чувство, что раньше я вообще не жила. Я имею в виду до встречи с тобой. – Наша жизнь только начинается, – так же серьезно ответил он и привлек ее к себе. – В ней все будет, не только печеное вепрево колено. Я тебе обещаю. Яна уткнулась носом ему в плечо, сморгнула непрошеные слезы и вдруг увидела, как по Карлову мосту удаляется от них пожилая пара – мужчина и женщина, ведущие на поводке двух собак. Акита-ину степенно вышагивала рядом с хозяином, а вертлявая и юркая собачонка породы джек-рассел-терьер так и норовила выскочить вперед, натягивая поводок в руках старушки. Над Влтавой, над городом, над башнями плыл и плыл запах сирени и каштанов, разливался задорный собачий лай, и от острого чувства счастья Яна вдруг на миг перестала дышать. Камчатский ветер Вокруг было очень много синего и белого. Синее небо с кружевными облаками, белая палуба и свернутые паруса барка «Седов», белые рубашки и фуражки офицеров, синева Аленкиного шарфа, наброшенного поверх белой футболки с длинными рукавами – надетой совершенно случайно, но оказавшейся очень к месту. Вода в океане казалась голубой, и даже здание морского вокзала с надписью «Петропавловск-Камчатский» отливало голубоватой сталью из-за отражающегося в стекле фасада неба. Настроение тоже было сине-белым, и Аленка все прислушивалась к внутренним ощущениям, с удивлением обнаруживая, что куда-то бесследно пропала бушующая там полгода назад чернота, пару месяцев назад плавно перешедшая в серость. В этом году все вокруг казалось блеклым и каким-то смазанным, лишенным привычных очертаний. Неопределенность, вызванная пандемией, вся эта неразбериха с работой, отсутствующий горизонт планирования, закрытые границы, страх за здоровье близких, крах привычного уклада жизни, из которой словно ветром сдуло милые привычки вроде субботнего семейного обеда в уютном ресторанчике или походов в театр. В Аленкином случае все это было лишь фоном, театральной декорацией в ее собственной драме (полгода назад она искренне считала, что трагедии), связанной с крушением фундамента ее жизни – семьи. За три недели наступления до проклятого, ужасного, смертельного, катастрофического 2020 года Аленка узнала, что ей изменяет муж. Конечно, тревожные звоночки были и до этого. Муж, с которым Аленка прожила тридцать лет, никогда не отличавшийся особой любовью к работе и предпочитатавший зарабатывать необходимый минимум, а все свободное время проводить перед телевизором, во-первых, вдруг воспылал невиданным рвением, проводя на вверенных ему объектах по двенадцать часов в день, во-вторых, записался в спортзал, куда с таким же рвением теперь ходил четыре раза в неделю, а в третьих, отказался от алкоголя, до которого раньше был весьма охоч, и потребовал от Аленки перехода на здоровое питание. За тридцать лет совместной жизни она давно привыкла, что все бытовые вопросы полностью лежат на ней. Здоровое питание по большому счету не вносило в семейные устои ничего нового. Раньше на ее плечах лежала еще и забота о двоих детях, но, хвала небесам, в последние годы выросшие отпрыски жили отдельно и хлопот не доставляли. Сын, востребованный программист, уже четыре года обитал в столице Силиконовой долины – Пало-Альто. Дочь прошлым летом вышла замуж за итальянца и обосновалась в Амальфи, и из окна ее дома круглый год было видно море. Прошлогодний отпуск Аленка с мужем провели как раз в этом старинном городке в провинции Салерно, расположенном на склоне скалы. Отгуляли свадьбу, а в оставшиеся дни Аленка могла часами бродить по высеченным в скале лестницам, не чувствуя усталости, любоваться разбитыми на крышах домов садами, вдыхать аромат деревьев – лимонных, апельсиновых, оливковых, – отщипывать начинающий поспевать виноград, чья тягучая сладость немного вязала рот. С нового года Аленка собиралась готовить документы на получение американской визы, чтобы в следующем году проведать старшего сына, но жизнь дала трещину, даже две, сломав все планы и надежды. Крак, и после тридцати лет семейной жизни Аленка в сорок девять лет осталась брошенкой и разведенкой, и тот факт, что Алексей никуда уходить не собирался, это она сама его выгнала, решительно и бесповоротно, ничего в ее самоощущении не менял. Крак, и границы, отделяющие ее от детей, оказались наглухо закрытыми, и чувство, что она в клетке, становилось все более острым, Аленка металась внутри этой клетки, чувствуя, что начинает задыхаться, и гадая: ощущение нехватки воздуха вызвано коронавирусом или полной безнадежностью? В ее крови с юности жил ветер дальних странствий, и два путешествия в год были обязательными слагаемыми счастья. Одно туда, куда можно добраться на машине, – Карелия, Питер, какой-нибудь уютный финский хутор или подмосковный пансионат, второе – далеко-далеко, туда, где обрывается связь с реальностью: на Борнео, чтобы встретиться с племенем диких ибанов, в Ангкор, чтобы почувствовать себя Ларой Крофт, расхитительницей гробниц, на Занзибар, чтобы своими глазами увидеть родину Фредди Меркьюри. У Аленки было ощущение, что проклятый високосный год лишил ее всего и сразу: мужа, семьи, детей, перелетов, новых мест, удовольствий, бушующего в крови адреналина, неизведанных вкусов и ароматов, приключений и главное – надежд. Предложение поехать на край земли, на Камчатку, поступило так внезапно, что первым движением души было отказаться. Однако, немного подумав, отказываться Аленка не стала. Об этом крае света она знала лишь то, что «в Петропавловске-Камчатском полночь». Но там жила бывшая коллега, с которой Аленка не виделась пять лет – с того самого момента, как та съездила в отпуск в Египет, познакомилась там с отставным моряком, слетала к нему в гости, а вернувшись, уволилась, собрала вещи и махнула на Камчатку. Скоропалительный брак оказался успешным и стабильным, в семье подрастала чудесная белокурая девчушка с умильными кудряшками, коллега выкладывала в Инстаграме фото с потрясающими видами сопок, моря, гейзеров и вулканов, светилась счастьем и довольством и постоянно звала в гости всех знакомых, включая Аленку. Та благодарила, но всерьез предложение не рассматривала. – Соглашайся, – две недели назад сказала Ира Удачина, та самая бывшая коллега, – ко мне летит сестра с мужем, они тебя и в аэропорт на своей машине отвезут, и в дороге помогут, и компанию составят. Когда еще соберешься! А места всем хватит. О своем спонтанном решении, узнав о котором многие знакомые крутили пальцем у виска, Аленка не пожалела. Прилетев, они забросили вещи и сразу поехали на смотровую площадку, с которой открывался вид на город и знаменитые дымящиеся камчатские вулканы. «Здесь начинается Россия», – было написано на установленном специально для фотографирования знаке, и Аленка вдруг испытала мощный прилив гордости, хотя до этого в излишнем патриотизме себя никогда не подозревала. Потом был завтрак, к которому полагалась красная рыба, салат из печени трески, мясо крабов и очень много красной икры. Аленка ела и с трудом удерживалась, чтобы не облизывать пальцы, так было вкусно. Потом состоялась поездка к океану, который на русском языке называется Тихим, а на английском, пожалуй, лучше подходит слово «мирный». И на его берегу, разувшись и погрузив ноги в холодную сентябрьскую воду, Аленка испытала основательно подзабытое чувство умиротворения. Небо было голубое, вода тоже, и ее голубой купальник, купленный в оставшейся далеко позади жизни, выделялся ярким пятном на черном вулканическом песке прибрежной кромки. В воздухе разливалась какая-то особая мощь, видимо, связанная с осознанием того, что ты находишься на краю земли. Дул ветер – Ирина сказала, что на Камчатке он называется бабьим, и этот термин даже внесен в словарь ветров. Забавно как! К вечеру первого дня путешественники не чувствовали под собой ног, шатались, словно пьяные, от бессонной ночи, долгого перелета, новых впечатлений и визуального «обжорства». Утром накрытый стол снова ломился от камчатских деликатесов. Ира напекла блинчиков. Аленка шмякнула на тонкое кружево теста щедро наполненную ложку икры, свернула трубочкой, надкусила, блаженно зажмурилась и вдруг услышала: – Сегодня едем на барк «Седов». – Что? – Она распахнула глаза и уставилась в лицо Иринки, невозмутимо водружающей на тарелку свежую порцию блинов с пылу с жару. – Ты имеешь в виду парусный барк? Тот самый? Знаменитый? Так у него же порт приписки Калининград. Учебное парусное судно – барк «Седов» – был крупнейшим в мире четырехмачтовым парусником, занесенным в Книгу рекордов Гиннесса. Помимо «Седова», имелся еще «Крузенштерн», и про два эти барка мама Аленки когда-то могла взахлеб говорить часами. Это была ее мечта – увидеть один из них воочию. Мамы не было в живых уже три года, и временами, краем глаза выцепив белоснежные паруса из картинки в телевизоре, Аленка чувствовала сожаление и какую-то внутреннюю вину за то, что мечта не сбылась. – Вот балда, – ласково улыбнулась Ира. – Лень, ну, объясни ей!