– И крест тельный видел? – Как париться пошли, так и увидел. Золотой, дивной чеканки[17]. Хотя камней цветных на нем нет. Цепочка тоже золотая и тонкой работы. Никогда ничего похожего не видел. Очень искусно. – Дмитрий носил тот крестик в дань памяти бабушке, которая, в отличие от него, была действительно верующим человеком. От нее и молитвы некоторые запомнились. Арина Владимировна, пожалуй, была единственным человеком в жизни, которого Дима по-настоящему любил, пусть и посмертно. А потому не пожалел отцовских денег на действительно красивую памятную вещь о бабушке. – Хм… – еще сильнее нахмурился царь. То, что говорил окольничий, ему совсем не нравилось. Как и данное ранее описание действительно дорогого снаряжения. – Перстни или еще что носит? – Да, – чуть задумавшись, произнес Иван, – у него есть один золотой перстень. Небольшой. Весьма искусно изображен единорог[18]. – Надписи? – оживился патриарх. – Не было никаких надписей, – сказал Басманов и задумался, пытаясь вспомнить подробности перстня. Тот на двадцать один год подарил Дмитрию настоящий отец. Наш герой тогда уже занимался исторической реконструкцией, поэтому папа угадал с подарком – перстень был не только красив, но и отлично подходил на роль личной печати. Правда, как обычно, перегнул палку. Мог бы и серебром ограничиться. Золотом в таких случаях пользовались только высшие аристократы Европы. Впрочем, Дмитрий его все равно носил из-за красоты. Строгий, аккуратный, изящный. – Еще, – потребовал царь. – Да и все вроде, – пожал плечами окольничий. – На нем иного не видел. Хотя, возможно, что в сумках с поклажей есть. – А шрамы, – вдруг оживился патриарх Иов. – Если ли у него какие шрамы? – На шее, вот тут, – показал Басманов, – есть старый шрам. Словно его кто-то зарезать пытался… – сказал Иван и осекся, увидев, как царь вздрогнул и побледнел, ужасаясь. Но оно и понятно – люди сами все придумают, им ведь никогда не нужна истина. Они предпочитают удобные сказки, подходящие под конъюнктуру. Молва и раньше приписывала Борису попытку убийства царевича, сейчас же просто завопит, уж очень заметный и характерный шрам. Откуда шрам? Так в раннем детстве, гостя у бабушки в Угличе, Дмитрий умудрился запутаться в леске во время одного из своих променадов к Волге. Глубоко порезал шею. Пришлось накладывать швы в местной больнице. А времена были лихие, кто не пил, тот закусывал. Вот и наложили швы так, что остался неприятный шрам длиной сантиметров в десять. Только вот незадача, всем подряд о том не поведаешь. Да и порез тогда получился очень уж нехарактерный для лески. Впрочем, истинная природа появления шрама в этом мире никого не интересовала. Глава 3 25 сентября 1603 года, Москва Дмитрию требовалось поддерживать образ православного человека, то есть посещать церковь. Хотя бы раз в неделю. Поэтому, выбрав небольшую церквушку на отшибе, он туда и наведался в неурочное время. Просто помелькать да подумать в тишине. Взял свечку. Зажег. Да встал в уголке, разглядывая убогую роспись на стенах. Бардак в его голове творился изрядный. Москва кипела и бурлила. Даже его двое слуг, баварец и миланец, и те ходили, нос задравши. По идее, нужно было уходить. Срочно. Каждый день все только усугублял. Но он не мог. Прохожие на улицах смотрели на него, словно на мессию. Ему просто было стыдно их подводить. Но и делать ничего он не мог. Идти поднимать стрельцов да Кремль штурмовать? До такого фимоза головного мозга он еще не дожил. Отбить-то отобьют. Но что дальше? Дмитрию хватало ума, чтобы понять – монарх с такой мутной легитимностью долго не усидит. Нет, способы он знал. Только вот беда – все они вели к тотальному разрушению России. Безудержной дворянской вольнице, интервенции и так далее. Хороший размен, ничего не скажешь. Взять тех людей, что на улицах с надеждой на него смотрели, и убить. А тех, кто выживет, вогнать в полное ничтожество и совершенную, безысходную нищету. Как он потом жить с этим станет? С такими мыслями Дмитрий простоял, наверное, час или около того, пытаясь понять – что делать дальше? Он так погрузился в себя, что даже не заметил, как из церквушки исчезли совершенно все люди, даже служки… Патриарх Иов медленно вошел в церковь. Семьдесят восемь лет – немалый возраст. Да и волновался он. Как прибежал служка и сообщил о том, куда и как забрел этот «Дмитрий», то сразу же решился. Сел в коляску да поехал, боясь не успеть. Говорить с этим самозванцем было совсем не обязательно, но взглянуть хотелось. Самозванцем. Да. В этом Иов был абсолютно убежден. Он-то был у гроба покойного царевича… Однако когда патриарх приблизился к отстраненно стоящему мужчине, то невольно вздрогнул и побледнел. Ему показалось, словно сам Иван Васильевич восстал из мертвых, помолодел и предстал перед его очами. Стало больно и стыдно. Вспотели ладони. По спине пробежал холодок нервных мурашек. А ноги предательски затряслись. Ведь он был среди тех заговорщиков, которые продвигали Бориса Годунова на царство. Даже через труп Федора Ивановича, законного наследника Ивана Грозного. И грехов на нем в тех делах – без счету… Вдруг этот молодой мужчина словно бы очнулся и, поведя взором, наткнулся на патриарха, стоявшего враскорячку с испуганным видом. Ну а как ему еще стоять? Ноги-то поплыли. Посох едва позволял удерживать равновесие. – Кто ты, старче? – произнес Дмитрий. – Я… зови меня отец Иов, – собравшись с духом, произнес патриарх. – Почему ты боишься меня? – Ты… очень похож на… – Да-да. Знаю. Похож. Мне уже все уши прогудели. Но и что с того? – Как что? – Зря я вообще сюда приехал, – фыркнув, произнес Дмитрий и отвернулся к алтарю. – Хотел же ехать в Испанию. Наниматься в экипаж конкистадоров. Ехать завоевывать Новый Свет. А тут… не выдержал. Любопытство взыграло. – Так ты не Дмитрий? – Меня действительно зовут Дмитрий Иванович. Но тот ли я Дмитрий, о котором все говорят, – я не знаю. Своего детства не помню, – начал загонять свою легенду наш герой. – Словно корова языком слизнула. Первое воспоминание – руины замка Штауфен и дикая головная боль. Она долго меня мучила, отпустив только спустя девять лет. – Совсем ничего не помнишь? – Совсем. Кроме языка. Но и с ним, как я понял, не все ладно. – Странно, – произнес, пожевав губы, патриарх. – Но ты удивительно похож на Ивана Васильевича. Я его хорошо знал. Как увидел – обомлел. – Грешен перед ним? – не оборачиваясь, спросил Дмитрий. – Иначе чего бы тебе меня бояться? Мне казалось, к тебе, патриарх, он был весьма благосклонен. Привечал. Поднимал и возвеличивал. Соратником своим считал. – Я… нет, что ты… но… откуда? – сумбурно произнес Иов. – Видишь – в церкви все ушли. Куда, а главное, зачем? Тут не нужно большого ума, чтобы понять, – освободили место для разговора с глазу на глаз. Значит, фигура, которая желает пообщаться, высокого полета. Ты стар и зовешься Иов. Это духовное имя нашего патриарха, который слыл верным сподвижником Ивана Васильевича. Как в опричнине, так и вне ее. Сам скажи – много ли в Москве людей в сане, что смогли бы попасть под это описание? – Что ты намерен делать? – после долгой, вязкой паузы спросил Иов. – Не знаю. Сюда подумать и пришел. Все, что приходит в голову, заканчивается либо кровью, либо большой кровью. Ну и в большинстве исходов я гибну молодым и красивым. Что, как ты понимаешь, не есть предел моих мечтаний. – Поделишься? – прищурившись, поинтересовался патриарх без всякой, впрочем, надежды. – Почему нет? Я давно не был на исповеди. Засчитаем за нее. Хотя царю можешь и рассказать. Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку. – Не богохульствуй! – Начнем с того, что я действительно не знаю, тот ли я Дмитрий. Насколько мне известно, младший сын Ивана Васильевича был в мать – черен волосами, худощав, изящен и невысок. Должен был таким вырасти. Да и глаза имел карие, а не голубые. Почему меня считают «тем самым», я не понимаю. Допускаю, что я действительно сын Ивана Васильевича, но в этом случае, скорее всего, я бастард. – Откуда у тебя столь дорогое снаряжение? – Иван уже рассказал о кресте и перстне? – Да. – Их мне отдали, когда я был еще совсем маленьким. Сказали, от моего отца. Действительно ли, мне неведомо. Но ношу. В конце концов, это единственный кусочек моего прошлого. Очень сложно, я скажу тебе, жить, не зная, кто ты и откуда. – А кто тот щедрый благодетель? – Не знаю. Рядом со мной всегда были наставники. Языки, науки, фехтование и прочее. Того, кто выделял на все это деньги, я так и не узнал. Он предпочитал оставаться в тени. Всю жизнь я путешествовал, редко задерживаясь на одном месте. Объездил практически всю Европу. Разве что в Польшу и восточнее никогда не заезжал. Мои наставники умышленно держали меня в стороне. – Тогда как ты смог добраться сюда? – заинтересовался патриарх. – Мне помог случай. Во время одного из переходов на наш отряд напали. Остались только трое слуг да я. Вот и решил сбежать, ибо бесконечная учеба мне надоела. Зачем и для чего меня готовили? Почему втайне? Из-за чего держали в православии? Хотя, я убежден, в детстве могли спокойно крестить в ту веру, какую считали правильной. – Это те трое слуг, которых убили позже? – Да. Так я остался совершенно один. В Литве, недалеко от Смоленска. – А зачем в Москву шел? – Я хотел посмотреть на земли, в которых родился. Пусть и для того, чтобы их покинуть навсегда. Уверен, что тот, кто держал меня в почетном плену, уже рыщет. Он потратил на меня столько денег не просто так. Здесь, в Московии, его люди объявятся довольно скоро, так что задерживаться мне не хотелось бы. – Почему же ты до сих пор не уехал? – Если бы это было так просто, – покачал головой Дмитрий и повернулся. – Отче, ты хоть понимаешь, какая помойная жижа тут у вас бурлит? Вдумайся. Вот приехал я – безвестный рейтар. Не успел к Москве подойти, как оплот державной власти – стрельцы – уже меня законным наследником признали. Это же ни в какие ворота не лезет! Держава по швам расходится. Уеду. И что будет дальше? Любой желающий выйдет на площадь и назовется царевичем Дмитрием. И ему поверят! А будет ли он думать о последствиях своих поступков? Вряд ли. Убьют болезного? Так новый выкликнет. И ему тоже поверят. – Почему ты считаешь, что ему поверят? – прищурился патриарх. – Ты-то поразительно похож на Ивана Васильевича. А если кто будет не с таким сходством? – И много меня видело людей? – усмехнулся Дмитрий. – Людям нужен символ надежды на лучшую жизнь. Так что они станут цепляться даже за бесформенные тени. – Хм. А почему ты не хочешь выдавать себя за царевича? – Во-первых, я не знаю точно, он ли я. И вряд ли узнаю. Во-вторых, жаждать власти в Русском царстве в эти годы может только безумец. Тяжелая война Ивана Васильевича привела к опустошению земель. Кто же знал, что за Ливонию встанут столькие? Опричнина угасла. Бояре, разрывающие державу в междоусобице, подняли головы и расправили плечи. И вновь пух с перьями полетел от изможденной двухголовой куры, терзаемой стаей лисиц. Умер Федор Иванович. Слабый и бездеятельный. Борис Федорович… – медленно произнес Дмитрий. – Какой бы он хороший ни был, что он может? Да и любой на его месте. Выбранный Земским собором наш царь не обладает должными властью и влиянием. Атаман у разбойников и то державней. Вот – даже со мной ты пришел говорить, а не отряд стрельцов. Он уже не верит собственным людям. И это он – законный царь, венчанный честь по чести. А ты представь, что будет, если кто-то, как вор, через бунт прорвется на престол? Бояре совсем стыд потеряют, начнут разрывать царство на куски. Какие угодно, лишь бы они там главными оказались. Речь Посполитая, Швеция и Крымское ханство тоже постараются отхватить от державы свои доли. Да побольше. Да повкуснее. Мечтая разделить все между собой. Гиреи[19] отлично показали свои интересы. Думаешь, их династия ныне желает иного? А дом Ваза?[20] Вот и получается. Уйду – плохо. Останусь – плохо. Умру – тоже плохо. Выживу – не лучше. Как ни поверни – везде беда. Наверное, тот человек, что стоял за моим обучением и воспитанием, был прав. Нужно было держаться от Русского царства подальше. Видишь, что получилось? А ведь я только пришел сюда. Словно проклятый… – сказал Дмитрий, замолчал и отвернулся. А патриарх, пораженный этими словами от весьма молодого мужчины, постоял немного, да и пошел на выход. Ему было душно. И страшно. Потому что все сказанное выглядело уж очень реально. Глава 4 26 сентября 1603 года, Москва