Мой мозг все еще бунтует против принятия фактов, а руки уже ощупывают, ищут сонную артерию на шее Ольги, под ухом, между гортанью и большой косой мышцей, идущей к ключице. Ноль. Пульса нет. В нос бьет животный запах крови. Я бывал на бойнях, у меня совсем не вегетарианские рестораны, но этот запах, то, что я чувствую сейчас, даже близко не сравнится с запахом даже тысячи убитых коров. Это убитый человек. Я подхожу к Петру, к Косте. Все три мои человека убиты. В этот момент я не думаю о том, что они хотели меня кинуть, что, будто в фильме про Фредди Хайнекена, хотели заработать на пленении бизнесмена. Это все не важно. Я пришел за ними в школу. Я привлек этих парней. Я за них отвечаю. Они. Умерли. Из-за меня. Точка. В этот момент все еще закрытая левая створка гаражной двери открывается и в полосу света входит человек. Сначала появляется голова, мужчина лет двадцати, чуть запущенная прическа, стрижке явно больше трех недель, широкое, одутловатое лицо, маленькие глаза. Затем из темноты проступает тело. Легкая куртка, пиджак, рубашка и галстук. Да что ж мне так везет тут на подростков, в этом городе взрослые люди вообще по улицам ходят? — Зайди, поможешь. — Вероятно, в моем голосе сейчас даже не звук владения самой большой сети ресторанов России, а просто животный магнетизм альфа самца, который даже не приказывает, а просто констатирует, без варианта на неподчинение. Робкие шаги, бегающий взгляд. — Прикрой двери, не нужно никого пугать, людям уже не поможешь, а проблемы создадим. Он послушно оборачивается и прикрывает обе створки гаражных ворот. Тем временем я делаю то, что должен был сделать в первую очередь. Но, все таки, меня оправдывает отсутствие подобного опыта. Я поднимаю несколько досок, прикрывающих яму в полу. Нет, без вариантов. Под таким углом живое тело лежать не может. Все же спрыгиваю вниз, на бетонный пол. Тут всего метра полтора, щупаю пульс. Нет, скорую вызывать бесполезно. Подбираю, через платок, массивный пистолет. Девяти миллиметровый Стечкин, мой инструктор когда-то называл этот пистолет самым мощным в России. Выстегиваю магазин, в двух рядах не хватает трех из двадцати патронов. Быстрая пробежка руками по карманам. Ничего, только в последнем, набедренном кармане левой штанины нахожу супер приз, магнитный разблокиратор. Я узнаю его по описанию Ольги. Значит все не напрасно, еще потанцуем. Выныриваю из подпола как раз вовремя, чтобы остановить бегство моего нового знакомого, уже снова приоткрывшего ворота. — Стоять. Не бойся, я Максим, тебя как зовут? — Толик, не трогайте меня. Я ничего не видел. — Не бойся Толик. Видишь, я пистолет у вот этого мужика только что забрал. Пойми, это не я стрелял. Ты мне поможешь. — Прости мужик, но буду тебя прям об колено, ситуация такая. — Да, дда, конечно, только я не могу, у меня дети, жена беременная, может вам деньги нужны? — Деньги мне не нужны. А вот тебе, надеюсь, они нужны. Видишь ли, Толик. — Я чуть помедлил, вот так, с белого листа просчитать человека даже я не могу, учитывая стрессовую ситуацию, в которой он сейчас повис, его реакции просто непредсказуемы. Поэтому иду как ледокол, вижу цель не вижу преград. И побольше его по имени называть, имя для человека — самый приятный звук. — Ты, Толик, сказки любишь? Ты сейчас, Толик, джина за хвост поймал. Ты сейчас можешь свою жизнь, как на лифте, на новый уровень перевести. Ты ведь менеджер? Бухгалтер, или продажник, не суть, но ты просто менеджер. И тебе, Толик, чтобы сына в Москву в ВУЗ устроить, нужно еще лет двадцать не есть, не пить, а все на обучение ему откладывать? А я тебе предлагаю сразу заработать, сразу, много, законно. Мне, Толик, нужны от тебя две вещи. Мне нужно твое время и твоя машина. — Вы их убили. — Он смотрит на Ольгу, переводит взгляд на парней по углам гаража и на дыру в полу. — Толик, я никого не убивал, пойми, я на стороне добра, я хороший человек. Ты мне можешь помочь, и за это еще и денег получить. — У меня нет машины. — Ну не ври, Анатолий. Ночь, ты в гаражном кооперативе и у тебя нет машины? — У меня есть гараж, но тут у многих гаражи, а машин нет. — У таких многих галстуков на шее нет. Ты, Толик, явно менеджер, у тебя есть машина, и ты мне ее отдашь. Потому что ты хороший человек. — Но вы не хороший. — Я видел, что этот взрыв неповиновения был очень сложным для него, он очень боялся. — Толик, вот смотри. Видишь, внизу валяется человек? Вот он стрелял в вот эту женщину, он застрелил этих двоих парней, он стрелял в меня. Видишь дырку в потолке? Если бы он не провалился, он убил бы и меня. Согласись, это однозначно делает его плохим. А раз он стрелял в меня, это автоматически делает меня хорошим. Согласен? — А может, вы просто еще хуже, чем он? — Толик. В таком случае, это вообще лишает тебя выбора. Как голосование в Советском Союзе. Вроде бы альтернатива есть, но результат определен заранее. Это вопрос выбора из двух вариантов при одинаковом результате. Ты мне в любом случае поможешь. Если я хороший, то ты мне поможешь, потому что мы на одной стороне, мы оба на стороне добра. А если я очень плохой, хуже человека, только что застрелившего троих, то ты просто струсишь мне отказать. Так что выбор сводится к простому. Толик, ты трус или хороший человек? — Я хороший человек, но я не дурак, поэтому я не согласен вам помогать добровольно. Когда полиция вас, и скорее всего, меня, арестует, я хочу, чтобы вы четко и однозначно подтвердили, что вы меня заставили вам помогать. — Анатолий, — я расплылся в улыбке, — я вижу вы разумный человек. Поэтому я, несмотря на ваш обман, обещаю вам, что при любом раскладе буду заявлять, что вы стойко сопротивлялись, и лишь под давлением угроз, согласились оказать мне содействие. Мне нравится этот человек. Судя по одежде — он действительно менеджер какого-то очень среднего звена, судя по времени, когда он вернулся в ГСК — он умеет много работать, а еще он умен и не теряет головы в стрессовой ситуации. Нужно приглядеться. Судя по сегодняшнему общению с Ларой, у меня наклевывается новый филиал, а филиал — это люди. — В чем я вам врал? — Толик все еще с опаской смотрел на пистолет, который я держал через платок, чтобы не оставить на нем своих отпечатков. — Ты сказал, что у тебя дети, множественное число, и беременная жена. Прости, но впечатление обеспеченного человека ты не производишь. Даже вот кольца на пальце нет. А еще, на мой взгляд, ты умный. Такой человек не стал бы заводить третьего, не имея материальной возможности. И это все помимо твоего возраста. — Вариант случайной беременности в шестнадцать и веры в Бога рассматривается? Ого, а нервы у парня что надо. Очень быстро он из ступора вышел. — Неа, — я отрицательно покачал головой. — Приврал? — Ладно, я не женат даже. А вы правда их не убивали? — Ну ты же видел, когда пистолет ко мне в руки попал. Или ты считаешь, у меня его отобрали? Следов борьбы как видишь нету. Ладно, это все лирика, давай документы, будем доверием обрастать. — В каком смысле? — Ты мне сейчас отдаешь свои документы. Память у меня отличная. Поэтому я буду знать все твои данные. И тут, мы возвращаемся к пункту выбора, либо я хороший, и ты просто открылся перед товарищем, либо очень плохой, и ты смертельно рискуешь, если меня обманешь. Кстати, этот пункт отдельно, если вдруг до полиции дойдет, мы оба упоминать станем. — В смысле, если дойдет до полиции? Вы что, станете трупы прятать? Вы только пожар не устраивайте, тут вокруг все сгорит, а у людей в гаражах запасы, у кого-то машины, не берите грех на душу. Мне все больше и больше нравится этот человек. Он думает о других в тот момент, когда большинство на его месте за свою шкурку бы трепетали! Однозначно сделаю ему предложение, как только мои развивальщики приедут в городок. Ну а пока, нужно договориться с Анатолием о том, что он позвонит моему безопаснику, Дзантиеву, а там, Руслан Викторович найдет способ незаметно в город проникнуть. А дальше, команда Дзантиева «общается» с распорядителем, Станиславом, получает информацию об организаторах и уже я сам с ними встречаюсь. Вот и все, мне просто нужно организовать очередные «самые важные в жизни переговоры». — В том смысле, что есть у меня предположение о том, что ваша местная полиция сама купирует этот инцидент, без широкого анонса. Но что-то мы с тобой Толик, заболтались. Я повторю свое предложение. Ты сейчас садишься в машину и едешь в соседний город. Не важно в какой, лишь бы там сотовый ловил. Как только ты в сеть попадаешь, ты звонишь по одному номеру. Потом селишься в гостинице, или идешь в ресторан, может в кино, куда угодно. Прождать тебе придется от двух до пяти часов, хотя скорее все же не больше трех. Текст, что сказать, я тебе напишу. Да, кстати, я понимаю, что любую дружбу украшает предоплата. Поэтому можем поступить вот как. Ты сначала позвонишь по номеру, продиктуешь данные своей банковской карты, дождешься пополнения средств, а уже только после этого передашь нужный мне текст. Идет? Если сейчас мы начнем обсуждать цифру — значит он мой. — Нет, я не могу. Вот черт. Ну ведь умный парень, и он не из страха отказывается, я ведь вижу, что он уже успокоился, даже на трупы смотрит уже как-то обыденно. Неужели я его не верно просчитал? — В смысле, я не «не хочу», а именно «не могу». На всех выездах из города стоят какие-то росгвардейцы. Не наши. Не местные, у нас столько и нет вообще. Я потому так поздно и вернулся, у меня в паспорте прописка от руки внесена, неразборчиво. Машина по доверенности. Пока местный полицейский не подъехал, не подтвердил, что прописка местная, меня не впускали. Говорят, карантин, толи птичий грипп, толи свиной тиф, я честно так и не понял. А на выезд вообще никого не выпускают. Это и капитан сказал, который меня проверял, и я сам видел, как из бетонных блоков зигзаг на дороге сделали и шипы по дороге протянули. Ого. Оказывается, рекомендация не покидать город вовсе не рекомендация, а прям таки правило? Очень интересно. Ну что же. Все стало сложнее. Не невозможно, а просто чуть сложнее. — Тогда, Анатолий, я прошу вашей руки. Глава 24 Выезд из города закрыт. Разумеется, это не остров, который можно осадить со всех сторон. И не крепость, обнесенная городской стеной. В любой город можно незаметно войти и выйти, я читал много исторической литературы про времена Великой Отечественной, перекрыть на сто процентов город от подпольщиков была не в состоянии вся машина вермахта, куда там моим организаторам игры. Но играть в партизан я не могу. Если бы как-то передать весточку во внешний мир, Дзантиев сумел бы найти способ войти в город. Наверное, стоит отказаться от рассуждений в ключе «если бы». А на что мне я? Хочешь сделать хорошо, сделай сам. Просто все оказывается чуть сложнее. Не невозможно, а просто чуть-чуть сложнее. — Анатолий, я прошу вашей руки. Я рассказал Толику всю историю. От и до. Честно, без каких-то выводов или эмоциональной окраски. Сухие факты. Он отсутствовал в городе почти две недели, был на каких-то курсах от завода. Местный полицейский, который подтвердил его прописку, рассказал Толику, что в городе проводится корпоративный тренинг, он случайно совпал с карантином и с обвалом связи. Полицейский рассказал, что в городе две группы приезжих. Люди в камуфляже — это организаторы тренинга, и им нужно всячески помогать. Вторая группа, люди в кожаных куртках — это участники, и им нужно всячески мешать. А еще, он действительно видел, что сделал камуфлированный. Он не знал лично Петю и Костю, но, разумеется, он отлично знал, что это местные парни. В таких городках все местные знают друг друга. Если не по имени, то просто в лицо. Склонить Толика к сотрудничеству помогло еще и отсутствие семьи и детей, то есть тех стоп огней, которые первыми загораются ярко красным светом в голове любого мужчины в момент принятия решения о риске. Ну и не последнюю роль в решении, разумеется, принял наш джентльменский договор об оплате. В итоге мы, обсудив дальнейшие действия и договорившись о месте и времени встречи, попрощались, пожав руки и пожелав друг другу удачи. Когда Толик ушел, я, прикинув планы на вечер, еще раз спрыгнул в гаражный подвал и, откровенно приказав чувствам заткнуться, снял с трупа охранника балаклаву и куртку-горку. Не то, что бы я был сентиментален. Я хорошо понимаю, что тысяча ресторанов, которыми владею я — не дает примерно тысяче частных предпринимателей открыть свой маленький ресторанчик и кормить этим бизнесом свою семью. Но это все же больше к цинизму. А вот снять вещи с мертвого тела — это другое. Я не знал, что я на это способен. Теперь знаю. Уже почти полночь. За весь день я выпил лишь две чашки дрянного растворимого кофе. Голода я пока не чувствовал, вероятно нервное напряжение отбило у меня аппетит. А вот над ночлегом, пока иду, стоит поразмыслить. Майская ночь в Подмосковье не располагает к ночевке под открытым небом. Хотя… Если все пойдет как я планирую, спать я буду уже только в самолете, на пути к иностранцу-организатору игры. Осталось лишь узнать, в какую часть земного шара лететь. Раз мне все придется делать самому, на кавалерию рассчитывать нельзя, то зачем откладывать? Сегодня ночью я хочу побывать в двух местах. Первая встреча будет подготовкой ко второй. А вторая состоится в гостинице «Турист». И каким бы трудным ни был предстоящий мне в гостиничном номере разговор, не о нем я сейчас переживал. Надеюсь, очень надеюсь не встретить в гостинице кастеляншу, мать Кости. Никакие тренинги и никакой бизнес опыт не может подготовить меня ко встрече с женщиной, чей сын погиб из-за меня. Я очень надеюсь, что у Петра и Кости большие семьи. Единственное, что я могу сделать, это обеспечить их. Это моя обязанность. Эту обязанность я взял на себя, когда на крылечке школьного спорт зала предложил парням работу. А за своих сотрудников я несу ответственность. Да, изначально я сам планировал их просто использовать. Да, они попытались проделать это со мной. Но смерть очень многое меняет. Я не думал про Ольгу, взрослый человек, сама приняла решение участвовать в игре. Парни — это другое. Полночь в маленьком городке, это время, когда встретить прохожего — такая же удача, как увидеть падающую звезду. В полночь городок спит, ну, либо пропивает полученные за отсутствие связи деньги, сидя за кухонным столом. Поэтому я мог идти спокойно, пять километров в час, не горбя спину и не уменьшая свои визуальные размеры прижимая локти к бокам. Приятная десятиминутная прогулка и вот я уже перелажу через хлипенький заборчик слева от директорского участка. А вот и она, не очень разбираюсь в деревьях, но буду считать, что это яблоня. Несколько, достаточно крепких веток, прям нависли над кирпичным забором директора. Неуклюжая куртка и тяжелые ботинки не мешают мне уже через десять секунд присесть в тени забора. Уже с нужной мне стороны. Дом еще не спит. Одно из окон первого этажа светится желтым светом. Если бы обитатели заснули под телевизор, свет был бы не таким ярким и отдавал бы синевой. А тут точно, горит настольная лампа. Подхожу и аккуратно, сбоку, заглядываю в окошко. За большим письменным столом, спиной к окну, сидит директор и, судя по движениям головы и тела, азартно играет в какую-то компьютерную игру. Даже через стеклопакет слышны разрывы и стрельба. С возрастом слух падает, вероятно игрок выкрутил колонки на всю. Отлично. Если он не пользуется наушниками, значит в доме он один. Тем лучше. Я обхожу весь дом по периметру, высматриваю черный вход или открытое окно. Вот еще одно отличие центральных районов от южных. На юге в глубине каждого двора есть «летняя кухня» и второй вход в дом, поближе к этому самому «летнику». А тут, ни второго входа, ни открытого окна. Я возвращаюсь к центральному входу в дом и уже начинаю подумывать над тем, чтобы просто постучать в дверь, но тут над крыльцом загорается лампочка, тяжелая железная дверь с зарешеченным окошком открывается и на порог, в тапочках, линялых джинсах, шерстяной клетчатой рубашке и какой-то меховой безрукавке, выходит директор. Молча смотрит на меня, а потом делает пригласительный жест рукой, разворачивается и входит в дом. Четыре ступеньки и вхожу, вслед за ним, в неширокий тамбур, еще одна, деревянная дверь, и я в просторной прихожей. — Разувайся, не в Америках, тапки вон в углу, нечего мне тут в носках шляться, я лучше потом тапки выкину, чем после твоих носков ковры чистить. Странно. Это был тот же директор, с которым я встречался в свой первый день. Это он, совершенно не стесняясь выторговал у меня баснословную цену за аренду двушки. Это он, напрочь прожженный тип, который еще и ерничал по поводу моего незавидного положения в тех торгах. Но это был другой человек. Как будто это не я, а он два дня носится по этому чертовому цирку. С момента нашей встречи он постарел, наверное, на десяток лет. — Что у вас случилось? — У вас? — Старик закашлялся. — В кухню пойдем, коньяк та ты пьешь? А то, я так в одиночку пить и не научился. Налил вот, — он махнул куда-то в сторону одной из закрытых дверей, судя по положению, дверь вела в кабинет, в котором я видел его играющего в компьютер, — налил, а выпить так и не смог. И жмурился, и лимон нюхал. Желание выпить есть, а рука не поднимается. Это меня жена-покойница, отшептала. Бывало, зайдет в кабинет, как глянет только на рюмку, так и пить никакой уже охоты. А нервы та шалят, не те уже нервы. Вот мне внучек на ноут игрушки та и поставил, чтобы, значится, я как нервничать стану, так пострелять и сажусь. Да не стой ты столбом, по-русски же сказано, выпить мне нужно, пойдем. Мы прошли в большую, метров сорок, кухню. Деревянный стол на дюжину человек, тяжелые даже на взгляд стулья, сколоченные из натуральных, лишь ошкуренных и обработанных лаком веток, большая рабочая зона с раковиной, тумбы, навесные шкафы, огромный бежевый двух дверный холодильник. Вот только странно тут все. Старик раскрывает холодильник, достает тарелку с грубо нарезанной и остро пахнущей специями сырокопченой колбасой, тарелку с дюжиной ломтиков лимона, ставит на угол стола, открывает висящий на уровне головы шкафчик, достает темно зеленую, дымчатого стекла бутылку коньяка, пару широких стаканов, больше подходящих для виски, нежели для хорошего коньяка. Но не это странно. Я успеваю заметить, что холодильник пуст. И на полке в шкафу, кроме нескольких стеклянных бокалов и единственной бутылки, тоже ничего нет.