Тихо прохожу к стене. В номере ковровое покрытие, рациональной грязно-синей расцветки, скрадывающей нерадивость горничных при уборках. Костяшкой пальцев тихонько стучу по стене. Результат нейтральный, потому что плюс и минус дают ноль. Плюс в том, что судя по стуку — стена капитальная, не гипсокартон. Значит манипуляции с дверью в соседнем номере не должны быть слышны. Тем более, что по моим прикидкам Станислав уже спит в спальной комнате. Про минус я узнаю в тот момент, когда отпираю первую дверь. Я проворачиваю ключ в замке и, используя его как ручку, тяну на себя. Дверь открывается и я слышу голос Станислава. Капитальная стена не давала мне услышать его голос раньше. Я замер, и в буквальном смысле превратился в слух. Разговор, вернее одна его половина, шел на отличном английском, не узнай я голос распорядителя, я бы решил, что говорит житель зажиточных районов Лондона или диктор ВВС. У меня свободный английский со стандартным западноевропейским акцентом. О таком произношении, о настоящем GB English, на котором говорит королева, я могу только мечтать. К сожалению, Станислав не использовал громкую связь, поэтому речь его собеседника оставалась для меня тайной. Хотя, по словам моего соседа по номерам, определенные выводы все же можно было сделать. И в тот момент, когда я сделал первый из них, я, к сожалению, в очередной раз, был вынужден обозвать себя тупицей, кретином ну и другими, не столь литературными, но вполне определенно отражающими негативный смысл, словами. Как только я услышал английскую речь, стало понятно, что распорядитель говорит по телефону с импортным организатором игры, о существовании которого мне уже говорили Ольга и Анатолий. Вот только слова Станислава были не речью сотрудника с боссом. Скорее, это были слова партнера, или как минимум равной стороны бизнеса. И даже не просто равной по статусу, а еще и более информированной, более вовлеченной стороны. Как разговор двух владельцев общества с ограниченной ответственностью, внесшими одинаковые вклады в уставный капитал, только один из владельцев работает в офисе и полностью погружен в процесс, а второй наблюдает за делами удаленно, откуда-то с Карибских островов. Судя по речи Станислава, он как раз и был тем самым директором ООО, тянущем на себе весь проект. В этот момент у меня сложился пазл, который уже так долго лежал на моем рабочем столе. И поведение Станислава при нашей первой встрече, и его периодическое удивление тому, что с ним кто-то спорит, и, наконец, самый яркий эпизод, поведение директора завода. Стыдно. После завершения этого дела пойду к психотерапевту, попробую удалить воспоминания об этом периоде из памяти. Второй, но не по значимости, момент. Они ссорились. Организаторы откровенно выясняли отношения. Судя по разговору, Станислав, по мнению неизвестной мне стороны, был излишне жесток. Распорядитель, именно так я продолжал про себя его называть, совершенно спокойно говорил о том, что он убил двоих игроков-актеров. И что он об этом нисколько не жалеет, потому что, по его выражению, это прибавило остроты в игру. Постепенно ссора, как это бывает между хорошими и, главное, равноправными партнерами, сошла на нет, и Станислав начал обсуждать с неизвестным мне пока коллегой чисто технические вопросы. Я узнал, что все командные встречи записываются на видео и из них уже монтируется фильм. Так же я узнал, что бэк-офис, сотрудники игры, которых я никогда не видел и которые вообще могут находиться в любой точке земного шара, ежедневно обрабатывают полученные видео материалы и дают рекомендации на следующий день. Как раз и конфликт между Станиславом и англичанином возник на почве того, что распорядитель не придерживался этих рекомендаций. Вероятно, Станислав разговаривал не сидя за столом, а прохаживаясь по комнате. Вообще, привычка ходить туда сюда во время телефонного разговора присуща очень многим людям. В какой-то момент, когда Станислав находился возле моей двери, мне на ум пришел способ, как мне попасть в его номер. Я был уверен, что у распорядителя есть оружие, но так же я был уверен в том, что он не станет разговаривать по телефону с пистолетом в руках. А значит, можно попробовать! Я складываю левую руку в кулак и стучу в дверь. Серия из пяти ударов. Слишком много для робкого стука просителя, но и стучу я не кулаком, а костяшками, то есть агрессию не проявляю. — I’ll call you back in a minute. — Слышу я из-за двери. Глава 30 Как попасть в номер к человеку, про которого вы точно знаете, что он лично дал распоряжение убить двоих участников, и чьи подчиненные легко, не задумываясь, на ваших глазах, убили двоих жителей городка, молодых парней, практически подростков. А еще, судя по машине и стилю в одежде, этот человек наверняка воспользовался предлогом. Как же, он участвует в настоящей полевой игре, в «Зарнице», ну как тут не заткнуть за пояс пару пистолетов, самых больших и самых блестящих. Признаться, как только я услышал слова о том, что убийства участников игры были не планом, а ходом Станислава, я чуть было не выбил дверь и не влетел в номер, стреляя направо и налево из пистолета охранника. Только вот, в этом случае, уже через несколько секунд, в люкс бы ворвались камуфляжи из соседних номеров. По статистике, о которой мне рассказывали инструкторы в стрелковом клубе, у пехотинца во время войны уходит больше десяти тысяч выстрелов на одного убитого противника. Разумеется, мое поле боя несколько кулуарное, по сравнению с театром военных действий обычного мотострелка. Но я не могу сам себе лгать. Даже имея очень старый, хоть и большой опыт отстрелянных месяцев на полигоне, мне наверняка не хватит двадцати патронов даже на пару-тройку противников. Конечно если они не будут столь любезны и не замрут, обнявшись в одном большом клубке, с максимально возможной площадью поражения. Второй мыслью было тихо вернуться в лобби, забрать старушку-администратора и поджечь гостиницу. Рано или поздно все постояльцы выйдут, развернутся и станут глазеть на пожар. Вот в этот момент и можно стрелять в Станислава. Минус обоих вариантов, помимо прочего, состоял еще и в невозможности последующей беседы с мертвым распорядителем. А мне очень хотелось с ним поговорить. Любознательность, в отличие от любопытства, замечательный стимул развития. Поэтому я пошел по третьему пути. Скидываю куртку и балаклаву, чуть приседаю и сутулюсь, чтобы скрыть рост и массу, а затем, очень тихо, пользуясь тем, что Станислав говорит очередную свою тираду, проворачиваю ключ и открываю замок. Стучу, и, на обещании Станислава перезвонить, раскрываю дверь в люкс. — Ну сосед, ну совесть иметь же нужно, я и так в командировках ни черта не сплю, а еще ты со своим бу-бу-бу, ну совесть имей, а. — Говорю какую-то чушь, лишь бы он не бросился к оружию, ну а сам, тем временем, распрямляюсь и наставляю на него ствол. — Максим Александрович. Ну что же ты, словно зуб мудрости, все лезешь и лезешь, хоть и бесполезен совершенно. Тебя ведь и вырвать могут. Я тебя предупреждаю, ты находишься в опасной близости от того, чтобы вывести меня из себя. — Станислав говорил спокойно, он как будто даже не испугался пистолета. Если еще мгновение назад его лицо выражало удивление, то сейчас он был скорее раздосадован. Именно так. Мое появление, пистолет в руке. Это его не испугало. С таким выражением лица смотрят на мушку, залетевшую в ваш коктейль. — Пистолетик убери, Максим. Ну мы же не дети, нам атрибуты мужественности для разговора не требуются. Садись, лучше, мне с тобой посоветоваться нужно. Признаться, я уже мало чему удивляюсь, но распорядитель меня сумел заинтриговать. — Ты ведь уже догадались о цели игры, сумел сложить все неизвестные? Понимаешь, Максим, — он замолчал, как бы раздумывая над следующими словами, — понимаешь, перед смертью есть умирание. Смерть это лишь результат, а вот умирание это процесс. И вы сейчас умираете. Я про вас четверых, про тебя, Грикора, Романа и Наталью. Вот прям в этот момент ваши компании становятся моими. Занятно, но для того, чтобы найти хотя бы четыре такие компании, которые при отсутствии, при изоляции лишь одного человека, могут быть поглощены, для этого моим людям понадобилось почти два года. Ваши компании мне около пяти миллиардов принесут. А вот тебя, Максим, кстати, изначально даже в длинном списке не было. Ну право, что это, рестораны быстрого питания. Для приличного человека вы где-то чуть выше рюмочной или привокзального ларька с пирожками. Станислав жестом показал на большой круглый стол, стоявший посреди комнаты. На столе лежали какие-то бумаги, пульты, планшет, закрытый ноутбук и, прям на нем, пластиковая туба на одну сигару. Рядом с компьютером стоит уже початая бутылка Миягико, японский сингл молт. Люблю этот виски. Очень интересный букет, но и сорок пять градусов. А тут ни содовой, ни даже льда. Судя по единственному простому гостиничному стакану из тонкого стекла, Станислав пьет его так, походя. Силен мужик. — На тебя мои люди обратили внимание после чемпионата мира. Когда аналитики записку принесли с твоими доходами, я прям застыдился. Как это я такого игрока пропустил. — Станислав чешет ладонью гладко выбритую челюсть. — Да садись уже, Максим, не мельтеши. Стрелять ты в меня не станешь. Ты сейчас телевизор включишь и сам все поймешь. Голос с металлическими нотками. Это была не просьба, не увещевание и даже не угроза. В голосе констатация. Абсолютная уверенность в том, что любой услышавший выполнит то, что ему сказано. Просто потому, что иначе нельзя. Это был голос, создающий физические законы. Глупо противиться физическим законам. Но если бы все люди на земле думали именно так, человек не летал бы на самолете. Поэтому я, глядя в глаза Станислава, ничего не делаю. Я просто стою. — Ну, вольному — воля, слушай стоя, — странно, но Станислав даже не улыбнулся своей рифме. — Максим, возможно ты неплохо учился в средней школе, может быть, ты даже подавали надежды в вашем, как там, Кубанском Государственном Университете, наверное ты даже имеешь какое-то чутье, раз смог пробиться со своими столовыми куда-то наверх. Но для высшей лиги ты слабоват. Ты все еще придерживаетесь морали, а не корпоративной этики. А кстати, знаешь, что на свете самое короткое? Корпоративная память. В прошлом году ты план перевыполнил и был королем офиса, а в этом тебя за невыполнение коленом под зад. Да, и кстати именно это дает тебе, Максим, шанс. Но про это позже. Бери стакан, вон они, в серванте, да да, тут в номерах серванты. Наливай, а то надоело одному пить. Я отлично умею читать людей. И сейчас я видел, что он не играет. Я еще раз оглядел комнату. Очень внимательно. Спрятать пистолет или какое-нибудь оружие, кроме как в шкафчиках серванта, просто некуда. Для приклеивания пистолета скотчем к столешнице нужно быть либо параноиком, либо режиссером с Мосфильма. Все так же молча, не убирая пистолета с направления центра массы распорядителя, подхожу к столу, беру пульт и включаю большой телевизор, висящий на стене. Убираю пистолет за пояс дешевых джинсов. Уже нисколько не опасаясь нападения в спину, подхожу к застекленным полкам шкафа. Беру самый, на мой взгляд, чистый стакан и щедро плещу в него виски. Вопросительно смотрю на Станислава и, в ответ на его кивок, доливаю и ему. Это становится дурной традицией. Эдак я, или удивляться разучусь, или сопьюсь. Поднимаю свой бокал, чокаюсь с распорядителем, поворачиваюсь к телевизору и поднимаю бокал в салюте. Я салютую сорока пяти градусным виски камуфлированным охранникам на экране, делаю большой глоток, кадык дергается вверх-вниз и огненный ком проваливается в горло. Только он не обжигает. И вкуса у виски не больше, чем у слабого чая. Сейчас я бы смог съесть кило кайенских перцев и не ощутить вкуса. Потому что я ничего не чувствую. Любую чашку можно наполнить только определенным количеством жидкости. Все, что вы станете лить сверху — просто в нее не попадет. Так же и с чувствами. Меня переполняет ненависть. Ничему другому во мне больше места нет. Поэтому я не чувствую вкуса виски, мой язык не обжигает спиртовой удар, приятное тепло не разливается по животу. С экрана огромной плазмы на меня смотрят охранники. Четверо нормальных, крепких мужиков одетых в карго штаны, флисовые кофты и тяжелые ботинки. Смотрят открытыми лицами, не скрытыми под балаклавами. А еще, через экран, мне в лицо смотрит Марина, библиотекарша. Она примотана прозрачным скотчем к деревянному стулу, такому же, как и те, которые стоят у стола возле меня. Ее никто не держит, мужчины стоят полукругом за спинкой стула. Марина находится по центру, в самой середине экрана, вероятно камера установлена прям напротив ее груди, поэтому фокус камеры нацелен именно на нее, ее изображение самое четкое на экране. Никаких размытых пикселей, или скрывающих детали теней. Пунцово синяя опухоль, как уродливые очки, окружила оба глаза. Нос распух и был похож на подгнившую сливу. Вероятно изнутри носовые проходы плотно забиты начинающей запекаться кровью, потому что видно, как Марина глубоко и отрывисто дышит через рот. Вероятно, ей выбили один или несколько зубов, потому что на деснах не могла блестеть кровь от разбитой губы, которая уже затянулась грязно коричневой корочкой. А еще Марина была голой. Синяки на ребрах и левой груди были очень заметны на молочно-белой коже. Марина ничего не говорил, вообще нет никаких звуков. Это не было отключением динамиков, я слышу усмешки стоящих за ней мужиков, их покашливание, какие-то шморганья. Просто женщина сидит и не издает никаких звуков, только иногда роняет голову на грудь. В этот момент кто-нибудь из охранников поднимает ее за волосы, возвращая в вертикальное положение. — Передавай привет подруге. Ты там, у них в комнате, на таком же экране сейчас. Мокрофон вон, к телеку прилеплен. Неужели ты, Максим, и правда рассчитывал, что после того, как ты мне утреннюю забаву с дыбой на площади обломал, я тебя спокойно спать на кровати оставлю? Да ты не бойся, Максим, она кричать на тебя за то, что ты ее в это все втянул, не будет. Мы же не садисты, мирных горожан криками пугать. — Станислав довольно улыбается и делает маленький глоток из своего стакана. — Ты же уже понял, что у нас с фармакологией все хорошо? Ну, когда мы тебе тот укольчик сделали, помнишь? Так вот у нас таких сывороток много. Хочешь кайфануть, или может тебе нужно тайну страшную выведать, на все случаи жизни у нас укол найдется. Даже такой, при котором ты вот прям все все чувствуешь, а пошевелиться, или даже сказать что-то не можешь. Кстати, под нашим уколом правды твой студентик, ФСБэшник недоделанный, — Станислав жирно смеется, — смешно, да, реально недоделанный, вот он под укольчиком кстати и рассказал, что сюда разведать приехал. А еще он утверждал, что он меня по фоткам узнал, мол, ему мое фото, как владельца местного заводика, показывали. Он даже говорил, что тебе про это рассказал. Но ты не переживай, были бы у органов подозрения — студента бы не прислали. А их интерес — я уже купировал. Так что на приезд бригады не рассчитывай, доиграем по плану. Я снова слышу распорядителя сквозь туман. Перед глазами Толик, идущий по площади, указывающий в спину Станислава и показывающий мне крякающую утку. Кретин! Какой же я умопомрачительный кретин. «Я тебе говорил про этого человека!». Вот, что пытался сказать мне мой товарищ. И снова я, как утка, оставаясь неподвижен и совершенно безэмоционален внешне, внизу, под водой, отчаянно работаю лапками. Мой мозг выдавал двести процентов своей мощности. Если бы распорядитель не был полностью поглощен самолюбованием, он, наверняка, услышал бы скрежет механизмов в моей голове. Я просчитываю и тут же отбрасываю варианты. Ни один из них не позволял одновременно быть в двух местах. Убить Станислава на глазах его людей — значит убить Марину. Броситься в соседние номера, а судя по картинке камуфляжи где-то на этом этаже — тоже не вариант, они готовы к моему приходу, да и Станислав успеет куда-то где есть охрана перебежать. — Давай телевизор выключим, вижу он тебя отвлекает. — Станислав тычет в пульт и экран на стене гаснет. — Я думал ты первым сбежать попробуешь. Твой заклад самый простой был. Я рассчитывал, что ты на второй день убежать попытаешься. Ты почему остался, Макс? После рассказов о Тинькове в нашу первую встречу… О том, что любой бизнес — дело наживное… — Это мой способ выжить. — Что? Остаться в мясорубке, чтобы выжить? — Да, верно. Если бы я сбежал, я бы умер от стыда. Или от любопытства. Или от того и другого. Я не мог бросить остальных участников, это была бы трусость. А еще, я бы потерял шансы найти вас, организаторов. Если в начале игры я еще мог бы просто так на все плюнуть и уйти, то после всех ваших мини игр оставить вас безнаказанными было для меня невозможным. Кстати, а в чем вообще суть игры? Зачем нужно было это голосование по сотрудничеству, «да-нет», вы ведь на него не смотрели. — Ух ты, смотри ка, ты и вправду наказать меня рассчитываешь? — Он смеется. — Но в одном ты прав. Эта ерунда с выбором «да» или «нет», с баллами и правилами, это все моя плата, кость моему партнеру. Он человек нежный, европеец, ему все по его канонам нужно преподать, чинно, в соответствии с традициями. Он верит, что накал можно получить в офисной игре, верит, что характер может в споре проявиться, в том, какую позицию кто займет. — Станислав вновь поднимает стеклянный стакан и делает быстрый глоток, словно не виски пьет, а водой горло смачивает. — Мой наивный товарищ верил, что вы, разделившись на команды, могли свою сущность раскрыть, когда единогласное решение готовили. Я бы с ним согласился, проводи мы игру лет сорок назад. Но в наш стремительный век у меня просто нет времени на второстепенную информацию, мне нужна динамика, суть, стремительное развитие событий, а не лепет «голосуем «против» потому что, голосуем «за» потому что». Тьфу, гомосятина скучная. В статике характер не откроется, а для современного человека любой просто спор, без физической опасности — это статика. Станислав берет бутылку и наливает. Сначала себе, почти до краев, потом, чуть помешкав, словно решая, стоит ли делиться, выливает остатки в мой стакан. Отшвыривает пустую бутылку и она, крутясь, скользит по ковровому покрытию в угол номера. Он отодвигает стул и садится. Я сажусь напротив, спиной к окну, так, чтобы держать в поле зрения все три двери, в коридор, в спальню и в соседний номер. В левой руке держу виски, правой достаю пистолет, кладу на столешницу дулом в сторону распорядителя. — Да, статика. Знаешь, почему после эпохи Возрождения, искусство скульптуры пошло на спад? Назови кого-то после Микеланджело? Ну да, Роден, но что Роден? Раз-два и все. Потому что статическое искусство умирает, оно никому уже не нужно, люди на временные формы переключаются. Всем нужна актуальность. Знаешь, почему КВН уступил первое место «Камеди клабу»? Эфиры раз в три месяца и еженедельно. Где актуальность? Где острота будет? Вот и с моим партнером, тьфу на него. Проще ему было эту «игру» втюхать. А самому пока делом заняться. Но ты ведь давно все понял, верно? Или спросишь, в чем дело? — Да тут и спрашивать не нужно. — Делаю глоток и понимаю, что наконец таки начал ощущать вкус напитка. — Причина половины преступлений всегда деньги. Вторая половина — чувства. Любовь, страх или ненависть. Ни любить, ни бояться, ни ненавидеть тебе меня не за что. Значит ты банальный грабитель. — Банальный грабитель? Выйди во двор и набери воду из первой попавшейся лужи. В ней витаминов будет больше, чем правды в твоих словах. — А ведь виски начинает действовать, речь Станислава стала чуть тягучей, лицо раскраснелось, жесты стали более эмоциональными. — Я — банальный грабитель! Я, говорил, что искал таких как ты почти два года. Плюс подготовка. Итого по два миллиарда за год работы. Это банально? Не ого-го, конечно, согласен. — Снова глоток. — Ты знаешь, что панды питаются только бамбуком. В годы, когда бамбук засыхает, пандам приходится голодать. Я умнее панды, я разноображу свой рацион. Вот, я и решил включить в свой охотничий ареал музыкантов, рестораны, вино и гостиницы. Это простая забота о завтрашнем дне. Станислав развалился на стуле, тяжело опершись на столешницу огромными руками и поводя по сторонам наливающимися каким-то шальным блеском глазами. — Я тебе зря про актуальность говорил? Ты меня не слушал? Вот назови мне хоть одну человеческую ценность, которая бы столетия пережила? Искусство — тьфу, ерунда. Сегодня ему рукоплещут, а завтра о нем, кроме пыльной заведующей запасниками, никто и не вспомнит. А вот деньги, золото… Даже власть — скоротечна. Ну не оставишь же ты власть сыну. А деньги оставишь. Да, этого мой англичанишка не понимает. Дурачок. Ну ничего, я ему нос щелкну. — Очередной глоток и злорадная улыбка. — Он же никогда, понимаешь, никогда меня за ровню не принимал. Даже списать у меня — брезговал, предпочитал «грейд Би» получить, меньше семидесяти баллов, чем у меня подсмотреть. А с девками? Да ему достаточно было руку с перстнем на стол в пабе положить, к нему тут же все липли, а он меня еще, как дворецкого, за элем посылал. — Очередной большой глоток, виски даже чуть проливается и тонкой соломенной струйкой стекает на подбородок. — Ну ничего, ничего, я этот спор выиграю, он у меня на лодке «Чопорный урод» плавать будет. — И вновь Станислав раскатисто смеется своей, только ему понятной, шуткой. — Ну так ведь бегал же за элем? — Тихо произношу я, но, видя бешено блеснувшие глаза примирительно поднимаю руки. — Может ты женщину отпустишь? Зачем она тебе? — Говорю я, но тут дверь ведущая в коридор, открывается и я, крепче взявшись за пистолет, замолкаю. В номер входит один из камуфлированных охранников. Кивает Станиславу и подходит сзади к его стулу. Склоняется к его уху, словно хочет что-то прошептать. Но сначала поворачивает лицо в мою сторону и говорит: «Только не стреляйте». Очень хорошо, что он меня предупредил. Нервы, алкоголь и адреналин вполне могли непроизвольно сократить мои мышцы и я бы действительно, увидев то, что увидел, мог нажать на курок. Глава 31 — Только не стреляйте. — Говорит вошедший охранник. Он склонился над левым плечом Станислава, приближает лицо к уху, при этом левую руку кладет на голову сидящего распорядителя, куда-то между макушкой и затылком. Правой рукой хватает блестящий от виски подбородок. Какое-то неуловимое движение, и вот уже обе руки охранника смотрят в стороны, а Станислав, с неестественно свернутой головой, падает со стула. Вероятно, если бы камуфляж не акцентировал мое внимание, я бы действительно сейчас начал стрелять. — Вас к телефону. — Говорит совершенно спокойным голосом бугай, беря со стола молчащий спутниковый телефон и подавая его мне. И только в тот момент, когда я, словно сомнамбула от увиденного, беру трубку в левую руку, телефон начинает вибрировать сигнализируя о поступившем вызове. Жму зеленую кнопку и подношу телефон к уху, совершенно точно зная, что сейчас услышу английскую речь. — Добрый день, Максим Александрович. Нам нужно поговорить. Вертолет за вами уже в пути. О своих товарищах можете не беспокоиться, ими займутся, с ними все будет хорошо. Спокойный, бархатный голос. Судя по тембру и вообще по звучанию, говорящий был не очень крупным, взрослым, но еще не старым. Судя по мягкому звучанию «р», русский был для него не родным. Спустя час я и, так и не представившийся, охранник сели в вертолет. Мрачно-зеленый транспортный Ми-8, возможно тот же самый, что привез меня в этот городок несколько дней назад. Чуть больше часа полета, часов у меня по прежнему не было, и мы приземляемся на окраине какого-то, несомненно большого, аэропорта. Желто-оранжевый джип «Рено» с оранжевыми мигалками на крыше подвозит нас к небольшому белому самолету. По трапу из откинутой двери мы поднимаемся в салон. Я еще стою одной ногой на последней, четвертой ступеньке трапа, а он уже начинает подниматься. Дверь закрывается и охранник, чуть подвинув меня, фиксирует какие-то замки. — Там в диване, если сиденье поднять, холодильник. Есть снеки, вода, алкоголь. Через десять минут высоту наберем и можете подкрепиться, нам больше четырех часов лететь. На столике планшет есть, в полете интернет доступен, но на планшете все мессенджеры и почтовые серверы заблокированы. Простите, но приказано пока что вам связь не давать. — Наша съемочная группа первой оказалась на месте происшествия. — Репортаж вела рыжеволосая девушка в яркой синей куртке с логотипом канала на груди и мохнатым, защищенным от ветра, микрофоном в руке. — В автоаварии погиб один из влиятельнейших политиков современной России. Он никогда не выпячивал свою работу, ни в федеральном, ни в региональном правительствах. Множество национальных проектов находилось под его кураторством, от медицинского «Цифрового контура» до проекта «Год культуры». И везде он принимал непосредственное участие, глубоко вникал в процесс, входил в курс дела не из своего кабинета на Краснопресненской набережной, а, так сказать, в полях, на местах. Он никогда не был публичной фигурой и простые граждане нашей страны возможно даже не представляли, с кем на самом деле они беседуют, кто этот большой и умный человек, который интересуется их жизнью, бытом, их чаяниями. Особенно печальной весть о его гибели станет для музейщиков России. Именно под его покровительством были организованы многие и многие художественные выставки. Невосполнимой утратой станет его уход из жизни и для отечественного кинопрома. Камера отъезжает от репортера и оператор дает крупный план. Проселочная, двухполосная дорога, серый асфальт, черные заплатки, молодая зелень берез на заднем плане. На обочинах стоят полицейские жигули, вероятно местных сотрудников, и несколько больших черных джипов, скорее всего примчавшихся федеральных спецслужбистов. — Ему было всего сорок два года. Сегодняшняя авария унесла жизнь одного из самых молодых, самых перспективных, самых преданных нашей стране управленцев. По предварительной версии следствия, авария произошла в из-за технической неисправности машины, вероятно, при входе в поворот лопнула шина, отчего машину занесло. Но окончательный ответ, разумеется, дадут эксперты. Однако представители органов уже заявили, что политик находился в машине один и был абсолютно трезв. Камера вновь переходит с общего плана и фокусируется на стоящей в кювете машине. Темно зеленый «Хаммер», с вырезанной спасателями передней дверью и частью крыши, стоит, уткнувшись бампером в землю. Откладываю планшет и достаю очередную пятидесяти граммовую бутылочку французского кальвадоса из диванного холодильника. Самолет приземлился примерно час назад. Судя по всему это Великобритания, но точно не Хитроу.