Коль боги не солгут. Однако долго петь мне не пришлось. Золотистая полупрозрачная пелена вдруг закрыла черное небо в обзорном окне, и пультовую залило нежным золотистым светом. Овальное полотнище длиной метров десять, изгибаясь, как знамя на ветру, скользнуло мимо станции, а за ним следом пролетели еще с полдесятка таких же знамен. Золотые искры пробегали по ним, когда они изгибались и вились на лету. Полупрозрачные края полотнищ, испускали яркий золотистый свет. К центру овалы становились плотнее, толще, и переливались всеми оттенками золота и бронзы. Долонаны при их приближении задергали рожками так, будто рядом с ними заработал стокиловаттный электродвигатель – электроэнергия на Вите была во всем, и в живых существах тоже. И кто же это такие? Чип поднял над моим рукавом мираж с картинкой, изображающей точно такое же существо, и статьей из справочника: «Фламбойян, в переводе со старофранцузского – пылающий, – одно из живых существ, обитающих на планете Вита. Имеет сильное электромагнитное поле. Биополе очень слабое, соизмеримое с биополем червей или растений Земли. В условиях Земли, землеподобных планет (Стики, Каутильи, Регдонда), а также в космосе внутри космических аппаратов дальше двухсот километров от поверхности Виты может прожить не больше одного стандартного земного часа. Фламбойян – единственный представитель углеродной жизни в Галактике, способный преодолеть притяжение своей планеты и свободно вылетать в космос в пределах указанного расстояния». 13 В мираже локатора показался желто-красный строительный модуль, кубик-времянка с гнездами для присоединения других модулей по бокам. На больших стройках из таких модулей строят целые городки, но у «Энергосектора» на Вите был только один. Рядом сверкала белизной новая посадочная платформа из космического композита, а за ней плескалась черная вода. Вот он, наш колодец! Мощный слой плавучей растительности Виты, ее мембрана, как называли этот слой биологи, мог выдержать достаточно большой вес, но на его мягкую поверхность мог сесть только военный катер или перехватчик. Энергостанции, чтобы точно перебрасывать энергию на энергоприемник, требовалась точная установка, и для нее строители «Энергосектора» специально строили платформу с прочной поверхностью. Судя по всему, строительство еще шло. Но почему до сих пор? Работа еще неделю назад должна была закончиться! У кромки колодца виднелся человек в оранжевом рабочем экзоскелете с откинутым шлемом и пара небольших роботов на высоких суставчатых ногах. Приблизив изображение, я увидел круглое чернобровое лицо начальника строительства Феликса Борского. Разводя руками, Борский давал команды роботам, и те шагали по краям платформы, срезая куски толстых извивающихся лиан. Струи пара вихрями летели за ними – в переменном магнитном поле двигатели могли работать только на паровой тяге или пневматике, а автоматика у роботов была изолирована регдондитом. Один из роботов отошел в сторону, и выпустив толстый рубчатый шланг, начал всасывать обломки композита, из которого была построена платформа. Почему на готовой платформе столько мусора? Где мощные строительные роботы в корпусах с регдондитовой изоляцией двигателей? И где Нина? Начальница проектного отдела, должна была прилететь на Виту заранее и дождаться прилета энергостанции, но ее не было видно нигде. Я отключил автопилот и вручную повел станцию на посадку. Подо мной переливался бело-розовыми волнами витанский лес. Гнущиеся под ветром мягкие ветки казались гигантскими перьями – как у страуса или яркой тропической птицы. В справочнике они так и назывались – не деревья, а перья. Над вершинами перьев плавали в воздухе стаи шарообразных существ с пучком шевелящихся щупалец внизу. Золотистые шары не меньше метра в поперечнике с темным ядром в глубине смотрели на нас, как гигантские глаза. Я сразу вспомнил, как они называются – окулумы, глаза. Взгляд летучих немигающих глаз, смотрящих по всей сфере, как объектив гравилокатора, тревожил и обещал неприятности. Как было сказано в справочнике, окулумы действительно отлично видели – вполне естественно для существа, которое в основном состояло из глаза. Снизу к каждому окулуму прикреплялся пучок щупалец, придававший ему сходство с земной медузой. Тень станции пробежала по вершинам перьев, и окулумы разлетелись с ее пути, как стая испуганных птиц, а потом снова повисли над лесом. Я заставил энергостанцию зависнуть над колодцем, дал сигнал в модуль и приготовился ждать, пока Борский уведет своих роботов с платформы. Почему он заранее не подготовился? Связь затруднена, но есть же график, в конце концов! В беспокойной черной воде колодца мелькали длинные темные тела живых существ. Судя по зубастым мордам, которые то и дело показывались из воды, это были миксиниды. Непрерывное бурление черной воды, мелькающие глянцевые спины, вихрь бело-розовых перьев, золотистый блеск фламбойянов в бирюзовом небе – кругом кипела неодолимая сила жизни. Блестящая белая платформа казалась хрупкой рядом с этой вечно живой мощью. Недаром первые исследователи так и назвали планету – Вита, Жизнь. Впрочем, они же утверждали, что в жизни Виты ничего интересного нет. Биополе растений и животных мембраны слабо, нестандартного поведения никто из живых существ Виты не проявлял, до разума было очень далеко. Сплошные безусловные рефлексы, как говорит доктор Григорьев. К тому же ни одно существо из живших на Вите, невозможно было отвезти для исследований на Землю или хотя бы на Дубль. Все они неизбежно погибали через полчаса пути. Немного дольше могли продержаться фламбойяны или окулумы, но и они погибали через час. Исследователи «Энергосектора» занимались всей этой живностью постольку, поскольку этого требовал Галактический Арбитраж. Для разрешения на промышленную деятельность на любой планете требовались документы об отсутствии на планете разумных существ, чьи интересы не должны были быть ущемлены. Разумных существ на Вите не обнаружилось, разрешение Галактического Арбитража давно получено, а с завтрашнего дня я должен был как командир и главный инженер энергостанции обеспечить эту самую промышленную деятельность. Высоко поднимая суставчатые ноги, роботы вышли с платформы. Борский шел за ними, как старинный пастух за коровами, Нина не показывалась. Я развернул станцию, направил ее к середине платформы и начал опускать. Выставив перед собой четыре посадочные опоры, похожие на лапы, станция пошла вниз. Рядом с ними были порты других опор, рабочих, десятиметровых, на которых станция должна была подняться, когда начнет откачку энергии из колодца. Но сейчас они были убраны на свои места за обшивкой, и станция садилась на низкие лапы. Гравилокатор показывал расстояние, как на чертеже – в миллиметрах. Я едва успевал мысленно отбрасывать лишние нули – три метра, два, полметра, четыреста миллиметров, двести, ноль… Вместо того, чтобы мягко остановиться, энергостанция продолжала двигаться. Тихий треск и шорох, переданные чипом от гравилокатора, оглушили меня, как гром. Что за дикость, станция проваливается, композит не держит? Но ведь действительно не держит! Как бы не повредить ловушки! Вокруг меня разом зашумели и закричали. – Гудок, отставить посадку! Потеряешь технику! – крикнула Славка. – Помощь нужна? У меня второй военный класс пилотажа! – Эй, плевок природы, что ты делаешь? Что я, сопли тебе вытирать должен или сажать за тебя твою бочку? – завопил отец. – Командир Хальс, я спрашиваю вас как ваш работодатель – что происходит? Сделайте что-нибудь или уступите место более квалифицированным пилотам! – Не держит платформа! – не глядя, бросил он мне. – Отключайся от пульта, Гудок, дай мне, я сам подниму станцию и посажу, где надо! Гонта надвинул на голову биоволновую дугу, со своего места начал передавать команды пульту. Да что они все раскричались? Каждый – командир, а я кто? И что такое – посадить, где надо? В лес нельзя – там нет больших свободных полян, можно изуродовать ловушки раз и навсегда. Дальше по берегу тоже не получится – там мембрана тоньше, и станция провалится стопроцентно. А платформ больше нет. – Командир Гонта, снимите дугу, – приказал я, как будто никого не слышал. Понимаю, он хотел мне помочь, и помогать новичкам надо, но я обязан вести станцию сам, а не передавать управление кому угодно по первому требованию! Конечно, второй военный пилотажный класс Гонты или Славки куда выше, чем мой первый пассажирский, но сейчас за все отвечаю только я сам. Сначала – подняться, а потом разбираться, в чем дело. «Тормозные двигатели на максимум, основные с первого по четвертый – минус сорок процентов. Подъем», – передал я через чип. Энергостанция вздрогнула, приподнялась над платформой, и легко пошла на орбиту. Мы медленно двинулись над Витой. – Гудок, почему она провалилась? Что с ней случилось? Или это платформа? Мы же сели по центру, точно! – заговорила Славка. – Командир Хальс, я вам еще раз задаю вопрос – почему платформа не выдержала станцию? Что вы с ней сделали? – снова вступил Балиани. – Отключайся от пульта! – повторил Гонта. Ну, опять налетели советчики! Только думать мешают! Можно подумать, что весь мой сизифов труд был зря, и я ничего не могу и не знаю! Ну нет. Так дело не пойдет. Давай-давай, Сизиф … – Отставить разговоры! – громко и отчетливо проговорил я, – Господин директор, пристегнуться. Все по местам! Энергостанция X-10 вызывает начальника строительства! – продолжал я по связи. Локатор немедленно показал мне Борского, сосредоточенно замеряющего что-то вручную на платформе. Связи напрямую, разумеется, не было – обычная связь и автоматика, без регдондитовой изоляции, работать рядом с колодцем не могла. Изолирована регдондитом была строительная времянка-модуль, но Борский к ней даже не подходил. Я видел, как он опускает рулетку в глубокие следы с обломанными краями, оставленные энергостанцией, выбирает каким-то инструментом образцы композита из глубины следа, а потом записывает что-то на листке карандашом. Как в каменном веке! Когда он догадается вернуться в модуль, к цивилизации? Наконец, Борский в последний раз обошел следы опор едва не полуметровой глубины, и ушел в модуль. Спустя несколько минут над моим пультом взлетели миражи с данными платформы. Молодец, Борский! Без лишних разговоров – сразу данные! Ну и почему она не держит? Неужели мы в проектном отделе три года назад неправильно рассчитали, и станцию не выдерживают ни платформа, ни мембрана? Нет, этого просто не могло быть! Я сам тогда там работал с конструкторами и хорошо помнил, какие огромные запасы толщины мы давали, и как наша начальница Нина Робертс, сначала прикидывала все сама, а потом тщательно нас проверяла. Когда я работал у нее в отделе, ее расчеты считались истиной в последней инстанции. Она начинала еще на Регдонде, ее начальником тогда был мой дед, и я с детства помнил, как он говорил, что «Нина – инженер от бога». Нина не могла пропустить элементарную ошибку. И даже если бы пропустила, почему испытания пробной уменьшенной модели в расчетных условиях на Вите прошли отлично? Ведь все было в порядке, и пробная откачка энергии из энергетического колодца прошла прекрасно – никаких вредных воздействий на природу Виты, только живность расползалась и разлеталась, но это вполне естественно. Нет, ошибок в проекте не было и на пробной платформе при полной нагрузке не было единого повреждения. Зато теперь они были налицо. Грависвязь зазвенела сигналом – это Борский прислал мне чертеж платформы, сделанный по замерам строительного локатора. Локатор стоял внутри модуля и замерял все, что находилось под ним, получилась подробная томограмма с десятками разрезов по разным местам платформы на всю глубину. Мембрана под платформой была в полном порядке. Нижние, уже растворяющиеся в воде, слои были не ближе ста метров к поверхности. Выше шла живая ткань мембраны, абсолютно здоровая, жизнеспособная и крепкая. Тяжелые стволы лиан обвивались вокруг глубинных полиморфов, более мелкие существа заполняли собой пустоты между ними. Океанская вода омывала нижние их слои, но верхние были совершенно сухие везде, кроме открытой поверхности энергетического колодца. И на всем этом лежала платформа – четырехметровый пирог из разных композитов надежно закрепился на толще живых существ и не собирался никуда проваливаться. До океанской воды под ним оставалось больше шестидесяти метров, а живность под плитой вела себя совершенно спокойно. Обитатели мембраны даже не почувствовали тяжести станции при неудачной посадке. Верхние полметра композита действительно смялись под тяжестью станции, но ниже сжатие не пошло, пострадало только покрытие платформы. Почему так получилось, я решил разобраться позже, а сейчас – посадить станцию не на четыре, а на восемь точек для надежности, добавив рабочие опоры, выпущенные на четверть длины. Я включил полную локацию, предупредил Борского, энергостанция завершила оборот и снова начала спускаться. В миражах была видна опустевшая платформа, Борский со своим локатором, роботы и крупный разрез по платформе. Вот станция зависла над серой поверхностью, вот выдвинулись все восемь лап–опор… вот они опускаются ближе к платформе, прикоснулись, пошли вниз и остановились! Воронка ловушек, целая и невредимая, повисла в двух метрах над платформой. Отлично! Двадцать сантиметров в глубину – это не так важно для посадки. Для переброски энергии это будет небольшая проблема, там должна быть точнейшая настройка, но к тому времени, как надо будет перебрасывать, я уже во всем разберусь. 14 Двери шлюза, гремящие ступеньки, россыпь мелких обломков под ногами – и вот я на Вите. Сила тяжести надавила на плечи, ветер от энергетического колодца ударил в лицо, осыпав жгучими брызгами океанской воды. Вода витанского океана была раствором кислоты, таким же, как в морях Регдонда. Кожа и ткани человеческого организма растворялись в этой кислоте так быстро, что человека, упавшего в нее, через час можно было опознать только по идентификатору. Если, конечно, рядом не было миксинидов. Пресная вода на Вите была только дождевая, но и дожди шли только в ночное время. Сейчас до витанской ночи оставалось больше полутора земных недель. Над платформой витала пыль и едкие брызги, хотелось кашлянуть, высморкаться и натянуть шлем, но ни Славка с десантниками, ни Гонта, ни даже мой отец шлемов не закрывали, как бывалые бойцы. Я тоже не закрыл. Следом за мной из станции выбрались остальные. Славка и ее десантники не торопились – профессионально экономили силы. Биополевик Подгорецкий выскочил легко – к такой силе тяжести он с рождения привык на Стике. Оба долонана скатились на платформу, не одеваясь, но держа наготове свернутые скафандры – опыт общения со жгучими водами регдондского моря не внушал им оптимизма и на Вите. Зеленые рожки на их макушках то и дело свертывались в колечки: электромагнитные колебания были слишком сильны для чувствительных долонанов. Кевиан крепко сжал средними ластами свой багор чикальтинана, а Сигемон хлопал верхними при приближении окулумов и раскачивался на нижних ластах в такт плеску морской воды. Как они будут вести расследование на Вите при такой чувствительности? Я подошел к краю платформы. Коричневые лианы толщиной в руку оплели края платформы, от них деловито тянулись к свету красноватые кожистые стебли, а между стеблями лежала коричневая, наполовину сгнившая, труха, как хвоя в земном лесу. Я шагнул на упругую поверхность мембраны, и из нее мгновенно вырос из глубины зеленовато-коричневый бугор высотой мне по пояс, за ним другой и третий. Бугры росли, вздувались и давили друг друга, будто борясь за жизненное пространство. Но друг с другом или со мной? Мой чип ничего не мог подсказать – как и вся электроника, рядом с колодцем он перестал работать, но я вспомнил сам – это были витанские полиморфы. Полиморфы раздувались, играли всеми оттенками красного и зеленого, надвигаясь на меня, будто давая понять: их конкурент – именно я! Как я теперь пройду к строительному модулю? Впрочем, как-то к нему люди до сих пор ходили. Я решительно пнул тяжелым ботинком экзоскелета ближайший из них, и полиморф послушно сдулся, давая проход. Красно-желтый строительный модуль терялся в пестроте леса. Перья с красными стволами и розовыми вершинами вырастали из-под его полозьев и поднимались над крышей, окружая, будто телохранители важную персону. Под ними извивались крупные и мелкие лианы, и плотным слоем лежала труха. Из-под лиан, приподнимая их на своих бугристых спинах, виднелись гладкие зеленые полиморфы. Рядом с ними вырастали коричневато-красные, покрытые извилинами, витанские мозговики – не твердые, как земные их тезки, а мягкие шарообразные существа высотой в половину человеческого роста. Они могли только есть и быть едой для других, зато и то, и другое им удавалось отлично. Мозговики, вытягиваясь то в одну сторону, то в другую, ползли и объедали на своем пути концы лиан и гниющие перья, оставляя за собой гладкую полосу из полиморфов. Над лесом, мерцая золотым сиянием в ясном небе, пролетели три окулума. Самый крупный, не меньше полутора метров в поперечнике, с черным круглым ядром величиной с человеческую голову, внезапно нырнул вниз прямо над платформой, но из леса вынырнул ему навстречу крупный, сверкающий фламбойян. Он размаху врезался в окулума полупрозрачным краем своего сверкающего тела, а тот попытался обхватить его щупальцами. Полупрозрачные края сверкающего знамени ударили окулума, будто ножи, с его боков полилась желтая слизь, но он цепко держал противника щупальцами. Золотые искры засверкали над схваткой, рассыпаясь фейерверком, слизь с обоих шлепалась на платформу. – А ну, брысь! Вот плевки природы, всю платформу загадили! – гаркнул за моей спиной отец, щелкая спуском лучевика. Зеленый огонек на рукояти не загорался, луча не было, а животные Виты, как им и полагалось, не издавали никаких звуков и вряд ли слышали крик. Опять отец устраивает скандал на пустом месте! – Капитан Хальс, отставить! – А ты, горшок с ушами, куда лезешь? Я не успел ответить. Развернувшись круглым полотнищем, фламбойян взлетел над колодцем, а окулум упал в черную воду колодца. В колодце заплескались гибкие зубастые существа, каждое толщиной со среднего человека, а длину мне не хотелось даже знать. Миксиниды! Обитатели колодца бешено защелкали зубами, расхватывая добычу, фламбойян закружился над колодцем. В средней, утолщенной части его тела открылось темное отверстие, оттуда посыпались в воду золотисто светящиеся шарики. – Ах ты слизняк летучий! – Да ладно вам, капитан! Не мешайте ребятам размножаться! – подбежал к нам Подгорецкий. Улыбка у него была такая довольная, будто он сам организовал процесс размножения. – Окулумы и фламбойяны – здешние конкурирующие виды. Кто победил, тот сеет семена в воду, а кто проиграл, того уже слопали. Это естественный отбор такой, первый раз в жизни вижу! – А что из семян вырастет? Я читал, что не окулумы и не фламбойяны, а что? – Перья! Вода выплеснет их на берег, и вырастут перья. Их два вида, от фламбойянов – белые и от окулумов – розовые, в лесу они тоже конкурируют. Отец уставился на него, как разъяренный окулум на фламбойяна. – Ты чего мелешь, горшок с ушами? – рыкнул он, биополевик только засмеялся, а папаша ухмыльнулся в ответ. Кажется, внушение биополевика снова сработало. Размножившийся фламбойян мирно уселся на верхушку красного пера и принялся ощипывать своим полупрозрачным краем тонкие концы веток. Объемный утолщенный его центр мерцал и переливался золотистым светом. Я подошел поближе, но он не обратил на меня внимания, зато бело-розовые и красные перья согнулись до земли, пытаясь рассмотреть меня своими светящимися краями. Как это получается – углеродная жизнь, вроде нас, людей, а все вырабатывают электричество да еще светятся? Впрочем, некоторые земные рыбы, например, электрические скаты, тоже так делают. Все бывает… Я щелкнул пальцем хрупкому краю розового пера, он отломился и отлетел в сторону, будто ждал этого. Кажется, в справочнике это тоже описывалось как один из способов размножения, вегетативный. А другие? Хорошо бы увидеть, как это бывает! Я щелкнул по другому перу и замер от неожиданности. Из переплетения лиан и скопления морщинистых мозговиков навстречу обломку пера открылась пасть такого размера, что могла бы вместить меня целиком. Пасть чавкнула, захлопнулась, шлепнув губами, напоминающими присоску, и снова открылась. Это еще кто? Подняв безглазую голову с разинутой пастью, изгибаясь и скользя, из мозговиков выскользнул гигантский червь, а скорее, змей толщиной с человеческое туловище и длиной не меньше трех метров. Коричневая шкура красиво переливалась, на бархатистом лбу мерцала россыпь огоньков. Гладенец! Первооткрыватели Виты двадцать лет назад именно за эту красивую шкуру дали змееподобным существам такое имя. Они пытались охотиться гладенцов и считали их съедобными, но сейчас я чувствовал себя не охотником, а добычей. Раскрыв пасть еще шире, гладенец повернул мерцающую голову ко мне – слепые чудовища отлично чувствовали движение и тепло своими светящимися углублениями на лбу и боках. Я нырнул за коричневый ствол ярко-красного пера, отец и Подгорецкий тоже куда-то скрылись. Из действующего оружия у меня был только стандартный армейский нож и огнестрельная «Амфибия», но, похоже, остановить гладенца мог только тирококсовый заряд из базуки. В справочнике для улетающих на Виту рекомендовалось «в случае агрессии со стороны гладенца армейским ножом отделить переднюю часть его тела от задней на расстоянии метра от ротового отверстия». Тот, кто это писал, надеялся на то, что у гладенца, как и у других жителей Виты, нет костей, а шкура не слишком толстая. Но он определенно никогда не видел живого гладенца, не говоря уже о том, что не пытался что-нибудь от него отделить с помощью ножа длиной в двадцать пять сантиметров. Выгнувшись дугой, гладенец опустил в труху свою присоску и деловито захлюпал, выпуская слизь и захватывая перегнившие обломки перьев. Мелкие мозговики и молодые растущие перья тоже пользовались у него успехом. Вокруг распространился сладковатый запах и тепло. На пути гладенца поднялся большой сморщенный мозговик. Что он будет делать? Тоже проглотит? Рот-присоска захлопнулся, а гладенец вытянулся возле мозговика, как длинное коричневое бревно. Не пытаясь уползти, мозговик начал растягиваться вдоль гладенца, распрямляться и меняться у меня на глазах. Сморщенная красная кожа потемнела, разгладилась, передняя часть вытянулась, в ней открылся темный провал пасти – и вот передо мной уже встали на хвосты два огромных, мерцающих боками, гладенца! Новый гладенец развернулся на хвосте и помчался в чащу леса, а старый не спеша пополз к колодцу. Что ему там надо? Шкуры местной живности нечувствительны к черным кислотным водам витанского моря, но далеко не вся живность ныряет в колодец. Во всяком случае, так было сказано в справочнике, которому я верил все меньше. Взобравшись на горб зеленого полиморфа, гладенец неожиданно поднялся на хвост и закачался, будто в танце, раскрыв пасть-присоску в небо. Из зеленоватого воздуха, золотистого света и рыжих облаков, рванулось ему навстречу яркое золотое, переливающееся на ветру, полотнище. Фламбойян, сверкая и разливая вокруг радужное сияние, завился вокруг стоящего на хвосте чудовища, обхватил его складками золотисто сверкающего тела и поднял над землей. Темный хвост повис над черной блестящей водой, заискрил, изогнулся и обвил свободный конец золотого полотнища. Что это – еще одно сражение за право на жизнь? Поток ветра закружил обоих, увидел, как гладенец светлеет, становится прозрачным и загорается ярким огнем. – Смотри, командир, как стараются! – услышал я сзади голос Подгорецкого. Когда он успел догнать меня и гладенца? Золотистое полотнище развернулось, разделилось надвое – и вот уже два ярких фламбойяна летят в бирюзовом небе. В детстве я мечтал хотя бы в мираже увидеть, как гусеница превращается бабочку, а сейчас такое же великолепное превращение совершилось на моих глазах. – Такого больше нигде нет! – крикнул биополевик. – Это главный способ размножения на Вите! Сложные существа превращают более простых в себе подобных. В подходящих условиях, конечно. Но здесь условия как раз подходящие – колодец рядом, энергия так и плещет во все стороны! И вот из семян вырастают перья, от окулума – розовые, от фламбойяна – белые. Части перьев, если они большие и падают рядом с более сложными организмами, тоже становятся другими: розовые перья – мозговиками, а белые – полиморфами. Главное – соприкосновение и определенное состояние электромагнитного поля. Гладенцы получаются почти одинаковые, из крупных мозговиков они выходят немного темнее, чем из полиморфов. Мелких не превращают, их просто едят. А если более сложное существо, окулум или фламбойян, видит гладенца, он по колебаниям электрического поля выбирает нужного и превращает его в свою копию.