Я хотел сказать, что не нуждаюсь ни в каких его объяснениях, и так все ясно, а получилось, что он будет доказывать не мне, а в каком-то другом месте другим людям. «Ну, и ладно, — подумал я, — как сказалось — так и сказалось». По правде говоря, я недоумевал: чего от нас нужно этому человеку? Возможно, он хотел высмеять меня и одновременно покрасоваться перед Маргаритой. Но зачем тогда злиться? — Гриша вообще вас в первый раз видит! — заговорила вдруг Тоня, вся сделавшись пунцовою, и я с досадой на нее покосился: в вертящуюся дверь не может пройти, а туда же — лезет в дискуссию. — Это я ему сказала, что у Риты с вами встреча… — А ты меня откуда знаешь? — быстро, как ящерица, повернулся к ней Коновалов. — Я… — Тоня растерялась. — Я вас тоже не знаю. Минуту Коновалов беззастенчиво в упор смотрел на нее, буквально ощупывая ее взглядом, как конюх лошадку. Под этим взглядом Тоня съежилась и как бы озябла. — Ве-ли-ко-леп-но. — Коновалов остался доволен осмотром, оставил Тоню в покое, и лицо его кисло и весело сморщилось. — Никто меня не знает — и все гуртом кидаются на меня посмотреть. Так кто же придумал всю эту бодягу? Словечко «бодяга» еще не успело тогда навязнуть у всех в зубах, и Тоня с Маргаритой — обе разом — фыркнули. — Кончай ты, Андрей! — сказала Маргарита. — Если ты меня имеешь в виду, то я же тебе все объяснила. Я просто… Она повела в воздухе дымящейся сигаретой, многозначительно посмотрела на меня. Я сохранял спокойствие: мне-то что — это уже ваши игры. — Вот то-то и оно, что просто, — ответил, не глядя на нее, Коновалов и выдержал паузу, в продолжение которой Маргарита должна была покраснеть, но краснеть она, по-видимому, не умела. — Что мне теперь прикажете делать? Самому звонить в милицию или ждать, пока вызовут? Мы молчали. — Ну, лады. — Коновалов откинулся к спинке кресла. — Так в котором часу ты, Григорий, видел этого человека? — Примерно перед обедом, — ответил я. — Блеск и нищета, — Коновалов хрустнул пальцами. — У тебя что же, нет часов? Я пожал плечами. Откуда у меня часы? Обычно я спрашивал время у взрослых, чтобы подгадать обед к двум, но вчера Сидоров вляпался в вар и спутал все карты. Если бы не это происшествие, мне не пришлось бы идти к Тоне чистить штаны, я не увидел бы чужое лицо в окне Маргариты, а следовательно, не столкнулся бы с Кривоносым. И не сидел бы сейчас в гостиничном номере в обществе этого ненужного мне человека. — Ты был у меня в половине первого, — сказала Тоня, глядя почему-то не на меня, а на Маргариту. «О боже мой, — подумал я, — ну, всем известно, что ты меня любишь, что ты готова за меня в огонь и воду. Зачем же это на каждом шагу демонстрировать? Тогда уж повесь на шею табличку: «Люблю Кузнецова» — и так ходи». — Без пятнадцати час пошел к Ивашкевичам, а вернулся через полчаса. И опять ушел. А в три часа мы пошли тебя искать… — Никому не интересны эти подробности, — оборвал ее я, и Тоня посмотрела на меня округлившимися от изумления глазами. — Вот это другое дело, — одобрительно сказал Коновалов. — Значит, без пятнадцати час, и так далее. Но на этот срок у меня, хорошие мои, бесспорное алиби. Знаете, что такое алиби? Мы, разумеется, знали — все, за исключением Максима. Но Максим сидел тихо, держа в обеих руках яблоко, и серьезно смотрел на Коновалова. — Посмотрите-ка, — Коновалов сухо улыбнулся, — малыш меня так и просвечивает. Как тебя звать, бесстрашный ловец рецидивистов? Максимка ответил. — Как полагаешь, Максим, похож я на грабителя? — Да, похож, — тихо сказал мой братишка и, зашевелившись, положил яблоко на стол. Он и принял это яблоко из одной только вежливости, чтобы не обидеть человека, который вызволил нас в вестибюле. Тоня охнула, Маргарита захохотала, а я сердито зыркнул на Макса, и он ответил мне растерянным взглядом: а что такого особенного? Спросили — ответил. — Ну, вот видите, не все так просто, как кажется, — без тени улыбки сказал Коновалов. — Мнение ребенка обжалованию не подлежит… — Он имел в виду, что вы внешне похожи… — вставил я. — Это мне как раз и не нравится. Где-то по Москве ходит человек, похожий на меня как две капли воды… Коновалов выжидающе повернулся ко мне. — Нет, зачем «как две капли воды»? — возразил я. — Может быть, я неточно описал… — Очень точно, — перебила меня Маргарита. — Один к одному Андрей Коновалов. — Ну, словесный портрет — штука слабая, — задумчиво сказал Коновалов, — он срабатывает только в детективах. Скажи, Гриша, на какого-нибудь киноактера этот человек похож? Я подумал. — Немного на этого, из «Карнавальной ночи». «Есть ли жизнь на Марсе…» Только моложе. Все засмеялись. Фильм «Карнавальная ночь» был настоящим событием в тогдашней жизни, остряки раздергали его текст на цитаты, песни из «Карнавальной ночи» были у всех на слуху. Странно и грустновато сейчас вслушиваться в слова этих песен, такие непоправимо старомодные: «Всем хорош тот славный парень был…» Да о чем говорить? Даже строчки: «Наши чувства крепки, как степные дубки» — не вызывали в те времена ни у кого улыбки. — И не такой смешной, — поспешил я добавить, потому что лицо Кривоносого стало быстро гаснуть у меня в памяти, уступая место лицу ни в чем не повинного актера Филиппова. — Более… более… Я хотел сказать «более благообразный», но слова нужного у меня не нашлось. — Остается вспомнить, — заговорил Коновалов, — нет ли среди друзей семьи Ивашкевичей кого-нибудь похожего на актера Филиппова. Маргарита нахмурилась, припоминая, погасила сигарету и стала тут же вытряхивать новую. Коновалов быстро перегнулся через стол и отобрал у нее пачку. — Ну, во-первых, сам Филиппов у нас бывал… — недовольно сказала Маргарита. — А больше никого такого нету. — А почему обязательно искать среди знакомых? — спросил я с вызовом. Мне стало обидно: ищешь, ищешь, ломаешь себе голову, и вдруг какой-то великовозрастный балбес вламывается в игру, как хозяин. Очень мне не понравилось, как Коновалов отобрал у Маргариты пачку: слишком по-хозяйски это у него получилось. И она не удивилась — ни вот на столечко. — Да потому, что этот человек кое-что знает, — уверенно ответил Коновалов. Я пожал плечами: что такого особенного знает Кривоносый? Ничем он не проявил своего знания. — А повтори-ка, пожалуйста, слово в слово, о чем ты его спросил, — потребовал Коновалов. — «Позовите, пожалуйста, Женю», — угрюмо сказал я и представил себе: вот я стою на площадке, Кривоносый в дверях, только лицо у него теперь совершенно определенно из «Карнавальной ночи». — Ну, и что он тебе ответил? — настаивал Коновалов. Я поднапрягся: вспомнить это было не просто. — «Женя твой на даче и вернется не скоро, если, конечно, погода…» — Так, — остановил меня Коновалов. — Ты уверен, что он сказал «Женя твой», а не просто «Женя»? — Ну, уверен, — пробормотал я. — А какое это имеет значение? — Он же мог сказать «твоя Женя», — быстро сказала Тоня и осеклась, встретив мой хмурый взгляд. — Правильно, хорошая моя, — проговорил Коновалов, отчего Тоня вновь зарделась и потупилась. — А ты, Григорий, не смотри так грозно. В доме есть мальчик и девочка, имя «Женя» годится для обоих… И Коновалов стал оживленно объяснять мне то, что я давным-давно уже понял. — Откуда постороннему знать, кого ты имеешь в виду? Парень ты взрослый, вполне можешь ходить в гости к девочкам. Разве не так? — Он предпочитает, чтобы девочки сами к нему ходили, — заметила Маргарита, но Коновалов оставил ее реплику без внимания. — Значит, — торжествующе заключил Коновалов, — этому человеку прекрасно известно, кто есть кто в этой семье. У него лицо было не мучнисто-белое, надеюсь? Я не мог не оценить его юмора: всякому известно, что мучнисто-белыми бывают лица у преступников, совершивших побег с отсидки. — Нет, нормальное, с загаром. — Родители Риты сейчас на съемках, если не ошибаюсь, в Сочи? — В Сочи, — подтвердила Маргарита. — Так прокрути, Григорий, сначала самую естественную версию, — сказал Коновалов. — Допусти, что знакомец твой проездом из Сочи, Маргарита о нем ничего не знает, а ключ ему дала, например, Ольга Степановна. «Ольга Степановна — так зовут Женькину маму, — сообразил я. — И Маргаритину, естественно. Спокойно, Григорий, в присутствии неглупых людей ты тупеешь, это опасный симптом». — Ну, хорошо, — сказал я, — а ящики, а письма? Или Маргарита вам ничего не сказала? — С ящиками, хороший ты мой, нужно будет сейчас разобраться. Позвонить Александре… Александре… Коновалов вопросительно посмотрел на меня. — Матвеевне, — подсказала Маргарита. Мне показалось, что она только сейчас начала о чем-то, помимо бумаг, беспокоиться. Во всяком случае, во взгляде, который она устремила на своего потенциального режиссера, появилось что-то жалобное. О господи, неужели человеку так невтерпеж сниматься в кино?