Что-то было явно не так с Брэдли Сомерсом. Он мыслил очень запутанно и любил манипулировать. Сейчас он о чем-то мечтал в темноте, пока его кровь стекала на ковер. Брэдли был счастлив только страдая. Ему нравилось все ужасное. Было тяжело находиться рядом с ним. Но я не представляла его себе другим. Из зеленых глаз потекли слезы. А мои капали мне на платье. Он прижимал ладонь к окну, но никогда не забирался внутрь. Он сидел, держась за ветку дерева, пока не становилось холодно и звезды не исчезали с небосвода. Он оставался, и никто никогда не искал его. Но это было не важно. Потому что Брэдли был здесь, со мной, в моей тюрьме. Мой товарищ в плену. Всегда вместе. Я не стала вставать с кровати. Меня пугал его взгляд. Он был неукротим. Дикий непредсказуемый шторм. Брэдли и его извращенно-искаженные чувства не приручить. Я, наконец, услышала шаги в коридоре и поняла, что мать все же услышала шум. — Ты должен уйти, — предупредила я. — Пойдём со мной, — позвал он, но в его голосе не было нежности, только гнев. Брэдли протянул мне окровавленную руку, чтобы я ухватилась за неё. Это было соблазнительно. Так соблазнительно. Но я не могла сказать ему об этом. Тогда он стал бы беспощадным. — Тебе пора, — повторила я. Брэдли разочарованно хмыкнул, и его губы изогнулись в кривой ухмылке. Он протянул руку и вытер руку о свитер на спинке моего стула. Специально. Я понимала, что он делал. Парень оставлял часть себя в этой комнате. — Ты такая идиотка, Нора. Никогда не знаешь, когда нужно бежать. Он ушёл тем же способом, которым пришёл. Молча. ГЛАВА 7 День 3 Настоящее Когда мне было двадцать, я хотела свести счеты с жизнью. Я чувствую запах огня. Запах гари заполняет мои ноздри. Он щекочет сухое горло и заставляет кашлять — Выбирайся, Нора! Я закрываю рот и нос, пытаясь не вдыхать едкий дым. Ничего не вижу. Я где-то успела потерять очки. Я слышу треск пламени, которое лижет деревянное покрытие. Пожирает. Уничтожает. Следующая на очереди я. — Выбирайся сейчас же! И затем я, не останавливаясь, бегу быстро и далеко. Но я всё ещё вижу её. Голубые глаза, испуганно распахнуты и наполненны чувством вины. Её? Моей? — Беги! — я кричу, но она не слышит. Я останавливаюсь и смотрю на огонь, на спички, разбросанные по земле. Реальность исчезает изнутри и снаружи. Порой я сомневаюсь, не нахожусь ли я всё ещё в той комнате, что стала мне тюрьмой. Я закрываю глаза и ощущаю запах свежего воздуха и солнечного света. Слышу журчание воды и смех. Чувствую мягкое касание к моей коже и лёгкое прикосновение губ к своей щеке. Сильные руки обнимают меня и не позволяют уйти. Может быть, я вовсе и не нахожусь в маленькой запертой комнате. Возможно, я где-то ещё… Запах гари становится более явным, и я пытаюсь прочистить горло. — Почему ты здесь? — кричу я, но она мне не отвечает. Клянусь, я вижу слёзы на её лице. Это пугает меня больше всего. Я вытягиваю ноги, задеваю одну из бутылок воды, и возвращаюсь обратно в очень реальное настоящее. Я привыкла к своему слабому зрению и мне уже проще полагаться на свои другие чувства для получения информации. Например, по уровню тепла в комнате, я знаю, что сейчас полдень. Я также вижу достаточно света, поступающего через окно, чтобы определить, где на небе находится солнце. Я встаю и вытягиваю руки над головой. Вчера я сняла свою рубашку и джинсы, предпочитая комфорт, скромности. В любом случае, рядом нет никого, кто бы мог увидеть меня в полуголом состоянии. Я открываю новую бутылку воды и выпиваю достаточно, чтобы успокоить пересохшее горло. У меня осталась всего одна непочатая бутылка, поэтому я не могу залпом выпить все ее содержимое, хотя мне и хочется. Я доедаю остатки картофельных чипсов, не желая думать о том факте, что только что у меня закончилась еда. Меня мутит от запаха собственных испражнений, и я пытаюсь дышать через рот. Я замечаю, что колено уже не так беспокоит, а боль в мышцах и суставах не такая острая. Я исцеляюсь физически, но морально я запуталась. Минуты становятся часами, а всё, что я могу делать — думать. Вспоминать. Зацикливаться на крошечных, незначительных деталях грустной и одинокой жизни. Иногда я плачу. Иногда тяну себя за волосы и царапаю кожу. Я потеряна, как и те маленькие возможности, которых я теперь лишена. Я хочу быть сложной и безрассудной. Я хочу делать вещи настолько сложными, насколько это возможно для труса, который запер меня здесь. Я пинаю стены и стучу кулаками по окну. Я ругаю и высмеиваю своего безликого похитителя. Но когда начинается песня, я затыкаюсь и слушаю. — Я закончила песню, — робко говорю я, ужасаясь, что раскрываю этот секрет. Но я знаю, что она никогда не осудит меня. Никогда. Она поднимает на меня глубокие тёмные глаза и смотрит с интересом. — Ты закончила? Я киваю. — Хорошо, я написала слова год назад, но теперь ты можешь наложить их на музыку. Она улыбается, и я краснею. Я никогда не краснела, но когда она смотрит на меня, я чувствую будто горю. — Как на счёт того, что бы я сыграла, а ты спела? Я предпочитаю твой голос, в любом случае. Огонь. Пожар. Дым. Я хватаюсь руками за голову. Сейчас моя очередь противостоять. Сейчас мой шанс смотреть, как все сгорит… Я прислоняюсь к стене и пытаюсь контролировать дыхание. Голова кружится от изображений, вспыхивающих в мозгу, как кино. Что это, воспоминания или странные иллюзии, созданные моим разрушенным сознанием? Почему я чувствую запах дыма? Я поворачиваюсь вокруг, прислоняюсь лицом к стене и глубоко вдыхаю. Единственное, что я чувствую — запах пыли и плесени. Я действительно теряю рассудок, и это понятно, учитывая текущее положение. Но я привыкла к отсутствию свободы. Я привыкла быть запертой. Моё детство прошло за закрытыми дверями и в затемнённых комнатах. Эта новая тюрьма не представляет для меня ничего нового. Эта тюремная клетка просто грязнее и жарче. Я брожу взад и вперёд по комнате, размышляя, постоянно размышляя. Разрабатывая планы, а затем отбрасывая их. Определяя виновных, а затем меняя своё мнение. Я думала о Брэдли и матери. Удивлюсь, если кто-нибудь из них заметил, что я пропала. Я удивлюсь, если они ищут меня. Кто-нибудь знает, что я пропала?