Брошенной. Игнорируемой… Хватаюсь за голову и прижимаю пальцы к вискам. Давление и дискомфорт помогают очистить разум. Мне просто хочется увидеть хоть что-нибудь. Глаза уже привыкли к темноте, но вижу я по-прежнему нечетко. Все размыто. На протяжении нескольких лет я жила практически, как слепая. В лучшем случае это является причиной для расстройства. В худшем — для оцепенения, в которое приводит меня нахождение в этой душной комнате без возможности выбраться. — Эй! Кто-нибудь?! — повторяю я, на этот раз чуть громче. Снова медленно поднимаюсь на ноги и направляюсь к тому, что по очертаниям напоминает дверь. Я закатываю рукава рубашки, пытаясь, таким образом, хоть немного облегчить свои страдания в духоте. Ужасно жарко. Как в печи. Мне начинает казаться, что на меня надвигаются стены. Пот катится между грудей и бисером собирается над верхней губой. Волосы на висках становятся влажными. Я срываю с головы вязаную шапку, швыряю через всю комнату, и та падает где-то в тени. В своей одежде я чувствую себя идиоткой. Во всяком случае, кто носит зимнюю шапку летом? Я почёсываю щёку и сдираю запёкшуюся кровь. Кожу щиплет, я чувствую неровные порезы. Что случилось? Это кажется более важным вопросом. Более важным, чем «где?» Или «кто?» Или даже «почему?» Вопрос «что?» крутился в голове, требуя ответа. Наконец, я добираюсь до двери и ощупываю её в поисках ручки. Дверь кажется твёрдой и гладкой. Плотно прижимаю ладонь, осторожно провожу ею вдоль швов и петель, стараясь ощупать каждый дюйм. Я, наконец, нахожу её. Ручка искривлена, и мне кажется, что я могу распознать большую металлическую пластину, к которой она прикреплена. Прилагая все свои силы, дергаю за ручку и ощущаю вибрацию в плече. Она не сдвигается с места. Я дергаю снова, на этот раз обеими руками. Дверь заперта. Похоже, есть только один способ открыть её — нужно находиться по другую сторону, снаружи. Я в ловушке. Как собака в клетке. Жаркой, душной клетке. Я не могу выйти и, очевидно, это и не предполагается. Я стучу кулаками по дереву. — Эй? Здесь есть кто-нибудь? Где я? — зову я и ощущаю подступающую истерику. — Эй! — вновь зову я. — Кто-нибудь меня слышит? Ничего. Тишина. Конечно. Я упираюсь лбом в дверь и несколько раз бьюсь головой о твёрдую поверхность. — Никого там нет, Нора, — бормочу я. — Никто не выпустит тебя отсюда. А потом я начинаю смеяться. Ненормально. Напряжённо и натянуто. Я смеюсь и смеюсь, и смеюсь. Смех сейчас совершенно неуместен, но остановиться невозможно. Смех клокочет в груди, и я даже не пытаюсь прекратить. Затем на его место приходит страх. Настолько глубокий, что сразу же укореняется во мне и не собирается уходить. — Ответь мне! — кричу я, охваченная ужасом. — Пожалуйста! — умоляю. — Что я сделала? Почему я здесь? Просто скажи мне! Я снова и снова бьюсь головой о стену. — Кто ты? — произношу одними губами. В тени скрываются чудовища и монстры, которых я не вижу. — Выпустите меня! — выдыхаю я, хватаясь за горло. Оборачиваю и сжимаю руками свою тонкую шею. Этого оказывается достаточно, чтобы осесть на землю и подползти к центру. Паническая атака наносит серьёзный удар. — Хочу домой! — сгибаюсь пополам и рыдаю. Никогда не думала, что настанет время, когда я стану тосковать по дому. Что буду с сожалением вспоминать холодные комнаты. Но сейчас я не хочу ничего сильнее, чем войти через парадную дверь и услышать резкий, разочарованный голос матери, приказывающий идти в свою комнату, потому что она не хочет меня видеть. Я с тоской вспоминаю свою спальню, которая за последние несколько лет превратилась для меня в тюрьму. — Хочу домой, — шепчу я. Так сильно. Я думаю о своём доме. О матери. О жестком взгляде ее глаз и постоянно опущенных вниз уголках губ. Я помню своё отражение в разбитом зеркале. Искажённое лицо в осколках. Тысячи минутных воспоминаний затуманивают мой разум. Но я никак не могу вспомнить, что произошло до этого. — Я д-должна выйти от-отсюда, — заикаюсь я. Отчаянные слова срываются с губ безутешной девушки. Я колочу в дверь так сильно, как только могу — руками и ногами, вкладывая всю энергию, о которой даже не подозревала. — Выпустите меня! — кричу я раз за разом. Разумная часть моего сознания понимает, что это бесполезно. Я знаю, что никто и никогда меня не услышит. Вполне логично, что мои мольбы не имеют никакого значения. Я могу стоять тут и кричать, пока не охрипну, кричать до потери голоса, и это не изменит ровным счётом ничего. Но я не могу остановиться. Однажды я уже позволила панике охватить разум, и теперь уже невозможно вернуть назад бутылку воды. Я продолжаю кричать. Продолжаю стучать руками по твёрдому дереву до тех пор, пока не рассекаю кожу и не чувствую кровь, стекающую по запястьям. Пинаю ее до боли в стопах и дрожи в ногах. Дергаю ручку изо всех сил, которые ещё у меня осталась. Если бы пришлось, я бы выломала дверь; царапала бы дерево голыми руками. А потом моё тело сдаётся. Истощение — моя погибель. Мозг отказывается работать, и я ничего не могу с этим поделать. Просто сворачиваюсь в клубок на грязном, таком грязном полу. Разрушенная. Испуганная. Больная и измученная. Потерянная. — Что произошло? — шепчу я, расцарапывая ногтями щёки, прокалывая плоть и очищая. Оставляя рубцы. Оставляя отметины на обеих щеках — временные и постоянные. — Что со мной произошло? — требую я ответа у забывчивого разума. Я помню, кто я. Нора Гилберт. Я помню свою жизнь. Несчастную. Я даже помню, где была раньше.