— Ой! — ахаю я. Подношу палец ко рту и облизываю его. Вкус крови на языке становится всё более знакомым. Я бросаю бесполезные поиски и медленно, неуверенно поднимаюсь на ноги. После чего разворачиваюсь по кругу, пытаясь понять, что это за комната. Где я? Я не вижу — но слышу. Чувствую запахи. Могу прикасаться. Мне нужно научиться полагаться на другие чувства, чтобы понять, что меня окружает. Я напрягаю слух, но слышу лишь тишину, которая кажется более пугающей, когда не можешь видеть. Полная и абсолютная тишина. Отсутствие звука, которое простирается всё дальше и дальше, и дальше. Но так было не всегда. Кажется, я помню шум. Пытаюсь добраться до глубин своего измученного подсознания. Что-то на границе памяти. Я пытаюсь вспомнить. Но это чувство пропадает… Только тишина. — Боже мой, — шепчу я, закрываю руками лицо и глотаю воздух так быстро, как только могу. Грудь тяжело вздымается, а живот скручивает. Я одна. В абсолютном, совершенном одиночестве. Скрючив пальцы, впиваюсь ногтями в щёки, совсем не заботясь о том, что царапаю кожу. Это знакомо. И это опустошает. Одиночество может полностью раздавить меня. Соберись, Нора! Этим не поможешь! Дрожащие глубокие вздохи. Спокойствие. Только спокойствие. Хорошо, здесь нет никакого шума. Но какие есть запахи? Глубоко втягиваю воздух носом и задерживаю дыхание. Затхлый, неприятный запах плесени и гнили оседает на задней стенке моего горла. Я кашляю, когда чувствую боль. Пахнет разложением. Смертью. Забытьём. Есть что-то неприятно знакомое в этом запахе и тишине. Вонь запущенности щекочет память, и я борюсь изо всех сил, чтобы дотянуться и схватить неуловимые нити, но мне никак не удаётся это сделать. Мои действия похожи на лёгкие, разочаровывающие приступы дежа вю. Повернувшись по кругу ещё раз, я подворачиваю колено. Нога подгибается, и я падаю на пол. Я ахаю, когда соприкасаюсь с холодным твёрдым полом, после чего тру рану. И нащупываю опухающий синяк, пульсирующий от удара после падения на ногу всем весом. Я едва могу дышать. Витающая в воздухе пыль оседает на волосах и ресницах. Каждая частичка моего тела чувствует давление или ушиб, как будто я побывала в неравной борьбе и, конечно же, вышла из неё очевидным проигравшим. Думай, Нора! Как это произошло? Собираюсь с мыслями и думаю о последних двадцати четырех часах. Я пытаюсь думать о предшествующих днях, которые привели к такой ситуации. И встречаю бесконечное море путаницы. Мягкие тёмные волосы, обдуваемые ветром. Злой голос, кричащий вслед, пока я убегаю. Ярость. Ненависть. Тоска. Не состыковывающиеся образы, разрозненные чувства. Ничего из этого не имеет смысла. Мне кажется, будто меня разрезают на маленькие-маленькие кусочки. Ноющая физическая боль не идёт ни в какое сравнение с этим. Мое сердце истерзано. Я снова поднимаюсь на ноги, стараясь не опираться на пострадавшее колено, чтобы причинить себе как можно меньше боли. Ослабевшая нога дрожит от напряжения, но я всё же в состоянии ровно стоять и не падать. Еле волоча ноги, шаркаю к стене и упираюсь ладонями в доски. Старое дерево. С трещинами и разломами в некоторых местах. Кажется, будто этой постройке уже много лет. От дерева исходит странный запах. Наклоняюсь ближе, принюхиваюсь. Нос щекочет запах плесени и чего-то ещё. Бензин? И горелая древесина? Я хмурюсь и нюхаю доски ещё раз. На этот раз я чувствую только запах разложения и старости. Поэтому игнорирую предыдущие запахи, списывая их на галлюцинации. Это единственная объяснимая вещь во всём этом безумии. Опираясь на стены, я прохожусь по периметру. Комната не кажется слишком уж огромной. Но, по большей части, она пуста. Слишком пуста. Как склеп. Я наклоняюсь вперёд, тело вздрагивает и у меня начинает кружиться голова. Похоже, я заболеваю. Когда я сглатываю, сухость во рту и жжение в горле только усиливаются. Я облокачиваюсь о стену — руки и ноги дрожат. Здесь нет ничего, никаких ориентиров, которые позволили бы мне определить моё местоположение. Лишь проблески чего-то знакомого, чего-то, что я уверена, находится только у меня в голове. На самом ли деле я знаю эту трудно описываемую комнату? Как я могу её узнать, если едва различаю в темноте свои ноги? У меня нет подсказок. Нет идей. Только память, состоящая сплошь из пробелов, избитое тело и расшатанное сознание. Я закрываю рот рукой, подавляя крик, подползающий к горлу, как рвота. Но я не могу просто стоять здесь, как дура, и ничего не делать. Нужно сделать хоть что-нибудь. Хоть что-нибудь! — К-кто-нибудь? — выкрикиваю я скрипучим, низким голосом. Продвигаясь к центру комнаты, я наступаю на свои же шнурки. Больное колено грозит подогнуться снова. Я едва замечаю слёзы, струящиеся по моему лицу. Мне совсем не хочется думать о том, насколько слабой они меня делают. И как же сильно я ненавижу усиливающуюся влажность на своих щеках. «Нора! Вернись!» Я вздрагиваю от внезапных воспоминаний. Глубокий, безумный голос. Жуткий. Требующий. Несмотря на тягостную жару, меня пробирает дрожь. Нога натыкается на что-то, что ранее я не заметила. Я пинаю это что-то, и оно катится по полу. — Что за?! — я опускаюсь на колени и принимаюсь шарить руками по полу, шипя от боли в ноге. Рука нащупывает холодный пластик. Подношу руку к лицу и понимаю, что держу в руках бутылку воды. Я не пытаюсь остановить слёзы. Со сдавленным рыданием откручиваю крышку, жадно выпиваю столько, сколько позволяет жжение и дискомфорт в горле. Никогда прежде за всю свою жизнь не испытывала ничего удивительнее. Вода стекает с уголка рта, и воротник футболки становится мокрым. Мне всё равно. В этот мрачный, ужасный момент вода — моё единственное спасение. Несущественная вещь, которая сейчас для меня представляет собой весь мир. Заканчиваю пить, отбрасываю бутылку на пол и начинаю безостановочно себя ругать. Это то, что получается у меня лучше всего. Зачем я выпила всё? Кто знает, когда мне дадут ещё? И эта трезвая мысль повергает меня в состояние паники, которой до этого момента мне удавалось не поддаваться. Я буду голодать. Испытывать жажду. Я умру… — Я умру, — хриплю я, зубы стучат, а тело сжимается от паники и истерики. — Помогите! — воплю я и вздрагиваю от того, как громко звучит мой голос в мёртвой тишине. Ничего. Всегда ничего. Всегда одинока. Мне не следует удивляться. Я привыкла быть покинутой. Не нужной.