* * * Частично выполнив отцовский долг, Филипп позвонил Орлинковой. Представился московским знакомым ее покойного мужа и попросил разрешения подъехать в удобное для нее время. — Подъезжайте сейчас, — ответила Ида. И была несказанно удивлена, когда он нарисовался в дверях ее квартиры. — Я подумал: если можешь свершить чудо — почему бы и не попытаться это сделать, — скромно объяснил Филипп свой визит… Вы уж простите меня: конспирация. Нежелательно, чтобы кто-то раньше времени узнал о моей заинтересованности… — Тогда уж и вы меня простите, — сказала Ида. — А вас за что? — Пару часов назад я сгоряча наградила вас кое-какими э… не слишком лестными эпитетами… — Ну, вот мы и квиты! — сказал Филипп. Затем он признался, что его визит носит пока сугубо неофициальный характер: — Официально я занимаюсь делом Ионина, и потому в свое время мне приходилось встречаться с вашим мужем. — А, это вы и есть тот… — Ида поскучнела, однако Филипп не посчитал нужным заметить перемену в выражении ее лица и голоса. — Он самый, он самый… Они прошли в гостиную, Ида вознамерилась пойти на кухню варить кофе, но Филипп попросил ее присесть и внимательно выслушать его. — Прежде всего я должен понять, что же на самом деле произошло двадцать первого ноября прошлого года. — Андрюшу убили! — сказала Ида. — Я должен осмотреть место, где это случилось. — Ради Бога! Но сначала — по глоточку? — в ее руке волшебным образом появилась бутылка коньяка. — Во время работы не пью, — сказал Филипп. — Понимаю, — вздохнула Ида. — А мне так просто необходимо… — Уберите коньяк, — Филипп сказал это спокойным тоном, однако Ида безропотно повиновалась. Войдя в кабинет, он спросил, в какой позе находился ее муж, когда она впервые увидела его мертвым, и попросил возможно точнее показать место, где лежал оброненный пистолет. Затем осмотрел отверстия, проделанные пулей в оконных стеклах. После этого медленно двинулся вдоль стен, всматриваясь в обои, полировку мебели и развешенные на стенах доски с резьбой. — А этот скрипач… Он, кажется, раньше не тут висел? — Филипп коснулся пальцем темной полоски на обоях., которая тянулась вдоль боковой кромки доски. Такая же полоска, шириною в полсантиметра, тянулась и вдоль другой боковой кромки. — Странно… — пробормотала Ида. — Почему он тут висит? Я как-то не обращала внимания… «А это что такое?» — Филипп уперся взглядом в гриф скрипки. Там, куда он смотрел, чернела небольшая дырочка. Сняв с гвоздя доску, Филипп внимательно осмотрел ее с той и другой стороны, а также не выцветший прямоугольник на обоях, размеры которого не совсем совпадали с размерами доски с портретом Паганини. Отверстие в доске было сквозное. На стене же — ни единой царапины. — Кажется, скрипач вон там был, — Филипп обошел вокруг письменного стола и задержал взгляд на висевшей у окна доски, изображавшей лося, который отбивался от волчьей стаи. — Да, верно… — согласилась Ида. — Надо вернуть на место. Не знаю, кто его убрал отсюда. Но вряд ли Андрюша: этим портретом он очень дорожил и около дверей да еще рядом с «Горгоной» никак бы не повесил. На том месте, где висела доска с лосем, в стене оказалось углубление с красноватыми от кирпичной пыли краями. Филипп достал из кармана ключи, выбрал который потоньше и подлиннее… Ключ вошел в отверстие почти на всю длину и уткнулся в металл. Пуля. Филипп попросил Иду пока оставить доску с Паганини там, где она только что висела, а сам водворил на прежнее место лося с волками. — Что-то нашел? — неожиданно перейдя на «ты», спросила Ида. — Так, самую малость, — пробормотал Филипп. — Ну и как, убедился в том, что Андрюшу убили? — Можно допустить такую версию, — сказал Филипп. — Только допустить? — в тоне ее голоса сквозило разочарование. Филипп не ответил. Он стоял у окна, спиной к Иде, и разглядывал отверстия, проделанные пулей в стекле. — Что ты решил? — спросила Ида, не дождавшись ответа на предыдущий вопрос. Филипп отошел от окна. — Хочу попросить вас… — он сделал небольшую паузу. — О двух вещах… Даже о трех…. — Слушаю вас внимательно! — Прежде всего, вам нужно забрать свое заявление из прокуратуры. У Иды вытянулось лицо. — Ты так считаешь? Но я не хочу, чтобы Андрюша… — Я тоже не хочу, — жестко проговорил Филипп. — Поэтому и прошу забрать заявление. — Хорошо… — согласилась Ида. — Разумеется, ты лучше меня знаешь, что надо делать. — Вы все правильно поняли, — одобрительно кивнул опер. — Теперь второе. О том, что я к вам приходил — никому ни слова. — Но. — Никаких «но». — Но у меня есть друг, от него я не смогу скрыть… — Вместе с которым вы обнаружили труп? Ида кивнула: — Между прочим, он раньше меня сообразил, что Андрюша не мог выстрелить в себя правой рукой… — Хорошо, я сам поговорю с ним, — пообещал Филипп. — А вы пока воздержитесь вводить его в курс. — Хорошо. И третья просьба? — Скорее, поручение. Вам не трудно будет поспрашивать соседей по подъезду — может, кто-нибудь в тот вечер, когда погиб ваш муж, слышал выстрелы или видел незнакомых людей?.. — Когда это надо? — Еще полтора месяца назад, — сказал Филипп. Ида быстро глянула на часы: — Могу хоть сейчас. Еще десяти нет, часа мне вот так хватит, чтобы обежать все квартиры! А ты пока поскучай тут… — Боюсь, так вы только испортите все дело, — сказал Филипп. — Как — так? — Бегом по этажам, да? Я на этих поквартирных опросах зубы проел, можете поверить: в подобных ситуациях, когда людям надо помочь припомнить события полуторамесячной давности, мне ни разу не удавалось обойти за один час больше трех квартир. А в вашем подъезде их тридцать шесть, да? Вошли в квартиру и что, сразу вопросами сыпать начнете? С кем-то и чайку, может, стоит попить? Со старичком каким-нибудь или старушкой о здоровье поговорить… Вы меня поняли? — Я так поняла, что сегодня и начинать не стоит, — сказала Ида. — А потому у нас есть время наверстать упущенное. Я боюсь сглаза, и если мы не опрокинем по рюмашке за успех нашего дела… — с этими словами она вернула из бара на стол давешнюю бутылку коньяка. — Но только по рюмашке! — сдался Филипп. Ида бросила на него осуждающий взгляд и наполнила стограммовые хрустальные бокальчики. — Чтобы твой сегодняшний визит в этот дом не оказался последним! Пей до дна! — и показала пример да еще с размаху швырнула свой бокальчик на пол, однако ожидаемого эффекта не получилось: у посудины были толстые стенки, и она не разбилась. Филипп, выпил половину своего коньяка.