Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 2 из 50 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Потерпевшему было тридцать восемь лет. Жена, двое детей-школьников. Обстановка в квартире не отличалась роскошью, но мебель была подобрана со вкусом. Из разговора с женой, завучем средней школы, Филипп заключил, что она мало интересовалась служебными делами мужа. Его поздние возвращения с работы домой вошли в систему, и ей это очень не нравилось («Дождешься, когда-нибудь трахнут по башке!..»). — Вот и дождался… Из квартиры Иониных Филипп позвонил домой директору АО «Орион» Андрею Никитичу Орлинкову, чтобы договориться о встрече на следующий день. Тот был нездоров, температурил, однако предложил встретиться немедленно. — Если не боитесь подцепить заразу, — оговорился он. — У меня профессиональный иммунитет, — ответил Филипп. Бездетная чета Орлинковых проживала в том же необъятном новостроечном квартале, где нумерация домов — в основном, грязно-серых штампованных пятиэтажек, дополнена нумерацией корпусов. Эти многокорпусные, похожие на гармошки дома-монстры вставлены-вдвинуты с улиц во внутрь квартала. И хотя обрамляющие квартал улицы — Белореченская, Посадская, Шаумяна и Ясная — на всей протяженности, в три с лишним километра по периметру, подчас с недопустимой плотностью утыканы домами, проектировщики при всем желании не смогли заполнить корпусами-гармошками все внутреннее пространство квартала. Эта срединная часть много лет оставалась бесхозной, полусвалкой-полупустырем. Но вот наступили новые времена, откуда ни возьмись появились деньги на строительство добротных кирпичных домов с удобной планировкой квартир и даже «евродомов» — не только для власть имущих, но буквально для всех, желающих в таком доме… купить квартирешку. На пустыре стали возводиться один за другим, один другого краше нестандартные дома, с нестандартным, даже можно сказать хаотичным, но между тем весьма живописным расположением в пространстве. Этим домам-красавцам, по мере их готовности к приему жильцов, присваивались номера ближайших хрущевских «гармошек», с добавлением, через черточку, номера корпуса. Но почему-то дом, в который года два назад вселились Орлинковы, по своему расположению тяготевший скорее к улице Ясной, приписали к Посадской, присвоив ему 28-й номер (корпус 7), хотя на лицевой стороне улицы Посадской такого номера вообще нет, а торчит «головной» дом с таким номером (Посадская, 28, корпус 1) как бельмо в глазу на улице Белореченской, на нечетной ее стороне, между седьмым и девятым собственно «белореченскими» номерами, в полукилометре от Посадской и чуть ли не в полутора километрах от своего седьмого корпуса, то есть от дома Орлинковых. * * * Хозяин приложил палец к губам и простуженно просипел, что супруга уже спит. Он был в замшевой домашней курточке песочного цвета, светло-серых узких брюках со штрипками и тапочках. Выше среднего роста, кучерявый, с небольшой породистой бородкой… Для директора завода совсем еще молодой. Кабинет у Орлинкова был просторный, на два широких окна. По правую руку, ближе к задней стене и торцом к окну, стоял письменный стол с удобным вращающимся креслом. На столе — компьютер, на тумбочке — два телефонных аппарата. Широкие, пухлые, словно надутые воздухом кресла и низкий столик между ними были приставлены к письменному столу спереди. У стены слева стоял такой же пухлый как и кресла диван, и рядом с ним книжный шкаф до потолка. На свободном пространстве стен были развешены деревянные доски с художественной резьбой — пейзажами, портретами, жанровыми сценками. Орлинков радушным жестом указал Филиппу на одно из гостевых кресел. Филиппу сперва показалось, что он погрузился в пуховую перину, а немного погодя возникла иллюзия полной невесомости. Между тем хозяин прошел к книжному шкафу и извлек из находящегося в нем бара неполную бутылку коньяка и два стопарика. — Вместо валерьянки, — оговорился он, поставив бутылку и стопарики на столик, и уселся напротив Филиппа. — Слушаю вас внимательно. Опер высказал свои соображения относительно характера и перспектив раскрытия преступления, Орлинков наполнил стопарики и предложил выпить за благополучное выздоровление Ионина. — У Миши тесть нейрохирург, он уже подключился. Будем надеяться, сделают все возможное. Ну, дай Бог, чтоб обошлось! — Орлинков сокрушенно помотал головой. — Время сейчас горячее, готовимся к пуску нового цеха, устанавливаем сложнейшее оборудование, внедряем современные технологии. Миша влез в это дело по самую макушку, дневал и ночевал на заводе… Не знаю, как теперь будем без него, мы ведь с ним… Словно кто-то специально караулил момент. Но вы говорите, что это обычный уличный грабеж? — Пока трудно что-то утверждать наверняка, — сказал Филипп. — . Еще не все жильцы дома опрошены, завтра продолжим эту работу. Возможно, при свете дня найдем еще какие-то улики. Потерпевший придет в сознание — с ним поработаем. Нападавшие знали про получку — не исключено, что кто-то из них работает на вашем заводе. — Почему-то выбрали именно Ионина, — сказал Орлинков. — И момент подгадали, как раз перед пуском цеха, ни раньше, ни позже. — У него на заводе есть недоброжелатели? Орлинков усмехнулся. — Как без них? Но поди их распознай, они же не вешают на грудь таблички со словами: «Ионин и Орлинков — мои заклятые враги». Разумеется, есть люди, которым не нравится то, что происходит на заводе, и они этого не скрывают. — А что происходит? — спросил Филипп. — Завод имеет хоть небольшую, но прибыль, а рабочие аккуратно, без задержек, получают зарплату, причем по нашим временам весьма приличную. — Это известно, — сказал Филипп. — И кому же такое не по душе? — Указывать на конкретных лиц — значит, их обвинять. Но у меня нет доказательств. Только предположения. — От этих людей исходит опасность? Вы ее чувствуете? — Да. — Опасность для вас лично? — Что значит, для меня лично? Или лично для Ионина. Пострадал Ионин — пострадает и производство. У нас с Иониным много единомышленников, но есть и теневая оппозиция, которая вынашивает свои планы. Не так давно узнаю, что кто-то исподтишка начал скупать акции «Ориона». Причем, в неограниченных количествах и по хорошей цене. Вы представляете, чем это может грозить? Скупают у наших же работников. Ведь при акционировании каждый, включая пенсионеров, получил по десять акций… Дивиденды не выплачивались, не было у нас таких возможностей, да люди особо не обижались, довольны были и тем, что хоть зарплату вовремя получали. Но представьте себя на месте владельца не приносящих вам ни копейки акций. Вы на меня, директора, не обижаетесь — напротив, искренне считаете меня хорошим директором. Но вот некто вам предложил за ваши бесполезные бумажки по двадцать пять долларов — вы что, не продадите? Десять акций — это двести пятьдесят долларов! Для пенсионера это сколько же месячных пенсий? Нет, я не в обиде на тех, кто решил продать акции, это их право. Однако нам пришлось принимать авральное решение… Вам не нравится коньяк? Филипп виновато улыбнулся: — Я на работе. Не обращайте внимания. — Ну хорошо, а мне не помешает полечиться, — и Орлинков наполнил свой опустевший стопарик. — Вам удалось выйти из положения? — спросил Филипп. — Пришлось принимать авральное решение, — повторил Орлинков, держа в руке полный стопарик. — Мы объявили о том, что начиная с этого года по акциям будут выплачиваться дивиденды. Ну, разумеется, не по двадцать пять долларов, а лишь по десять, но люди-то в большинстве своем сообразили, что теперь им нет никакого расчета продавать акции. В итоге у скупщиков возникли проблемы. — Где ж вы деньги взяли? — Попросили у банка. Думаю, нынче уже вернем. А как пустим новый цех — тогда и без кредитов сможем обходиться.
— Полагаете, скупщики откажутся от своих планов? — Поживем — увидим, — сказал Орлинков. — Будем держать ухо востро. Сейчас у меня голова болит за кадры. Много на заводе специалистов, которые по старой привычке лишь отсиживают на работе свое время, хотя талантов вокруг — пруд пруди. Тоже где-то отсиживают свои часы, а могли бы горы сворачивать, если создать им условия. Будем таких приглашать. Будем создавать условия. Зарплата — соответственно способностям и практической отдаче. — Это ваши работы? — Филипп прошелся взглядом по доскам с резьбой, висевшим на стенах. — Нет, куплены. Вот этот портрет приобрел на выставке, — Орлинков развернулся в кресле и указал пальцем на Паганини, игравшего на скрипке. — Потом познакомился с художником и стал выбирать, что нравилось, прямо у него дома… Хороший коньяк, вы напрасно. Филипп сделал глоток. — И правда. Орлинков посмотрел ему в глаза: — Вы сможете хотя бы приблизительно выяснить, что это было — уличный грабеж или целенаправленное покушение? — и тут же оговорился: — Я понимаю, чтобы преступников арестовать и привлечь к суду, потребуются улики, весомые доказательства, которых может не оказаться в нужном объеме, но ведь какая-то оперативная информация так или иначе попадет вам в руки… — Будем надеяться, — сказал Филипп, прилагая усилие, чтобы выбраться из кресла, ему это удалось только со второй попытки… — Может, уже завтра что-то прояснится. Но до завтра дожить надо. Однако ни дополнительный осмотр места происшествия, ни дополнительные опросы жильцов, ни подключение к делу тайных осведомителей ситуацию не прояснили. Ни завтра, ни через неделю, ни через месяц. На четырехгранном металлическом стержне, которым ударили Ионина, отпечатков пальцев не оказалось. По найденным окуркам установить в миллионном городе личности грабителей также было делом совершенно безнадежным. После разговора с Орлинковым Филипп готов был допустить и такую версию: нападение на Ионина было заказным, лишь имитированным под уличный грабеж. Возможно, кому-то на «Орионе» главный технолог и впрямь сильно мешал. Если так, то заказчики скорее всего работают на «Орионе», а исполнители… Исполнители могут находиться где угодно. Возможно, что их уже и в городе нет. Время шло, а по делу Ионина не удавалось выявить даже подозреваемых. Такие дела нередко попадают в разряд нераскрытых. И не обязательно потому, что их в принципе невозможно раскрыть. Многое упирается в опыт оперативника и время, которое он в состоянии посвятить этому делу. Опыта Филиппу не занимать, а вот что касается времени… Ведь помимо дела Ионина, у него в работе немало еще и других дел, одни удачно раскрываются, другие повисают на шее тяжелым грузом, но и те, и другие требуют времени, времени, времени. А сколько писанины — нужной и ненужной, но всегда одинаково обязательной! По мере того как дело Ионина «остывало», времени для него оставалось все меньше. Однако Филипп продолжал собирать крохи информации, имеющей к этому делу хоть какое-то отношение и терпеливо ждал, когда появится возможность поговорить с потерпевшим, который, не исключено, видел лица напавших на него преступников. Между тем состояние Ионина оставалось стабильно тяжелым, в сознание он так и не приходил. 1. Дурное предчувствие В последнюю ночь поезд, следовавший до сих пор точно по расписанию, неожиданно и по непонятным причинам выбился из графика. Прибыл он в Екатеринбург почти с трехчасовым опозданием — не в пять девятнадцать, а в восемь ноль семь вечера по местному времени. И хотя Валентин успевал по своим делам, все же сказалось нервное напряжение, которое не отпускало его в последние дни ни на минуту. Почему-то увиделся в этом опоздании недобрый знак, и до конца пути Валентин не мог отделаться от смутного предчувствия какой-то неотвратимой и непоправимой беды. А на сердце и без того кошки скребли, уж слишком крутой вираж намечался в его судьбе. Нежданно-негаданно позвонил ему в сибирское захолустье из Екатеринбурга однокурсник Андрей Орлинков, теперь уже генеральный директор завода с красивым названием «Орион». Позвонил, чтобы предложить хорошую работу. Так и сказал: «хорошую», а на вопрос Валентина: «Что за работа — конкретно?» — ответил: «С вокзала заваливай прямо ко мне домой — там и потолкуем», — и велел записать адрес. «А как насчет жилья?» — осторожно поинтересовался Валентин. «Ключи от твоей квартиры у меня в кармане, — ответил Андрей, — Так что скорее выписывайся из общаги и садись на поезд». Валентин обещал подумать. Они не были друзьями, хотя в студенческие годы прожили около двух лет в одной комнате — у каждого была своя компания. После института оба получили назначение в небольшой сибирский город Торск, на инструментальный завод, но там их дорожки и вовсе разбежались: Андрей, сделав блестящую карьеру в отделе главного технолога, года через три сменил отошедшего в мир иной шефа, а еще через пару лет приказом по министерству его перевели в Екатеринбург, главным инженером «почтового ящика», после чего Валентин потерял его из виду. Лишь однажды — еще в студенческие годы — их с Андреем пути пересеклись, да так, что вся жизнь Валентина после этого пошла наперекосяк. Был он тогда влюблен в красивую зеленоглазую бестию, студентку института народного хозяйства Иду Зараменскую, и уже собирался признаться ей в своих чувствах, да, видно, не судьба: Андрей увел девчонку у него из-под самого носа. …Через пару недель после телефонного разговора с Андреем (были еще звонки, но переговоры вела уже, по поручению шефа, его секретарша Лина) Валентин подал на увольнение и купил билет на поезд. Вплоть до самого отъезда он старался не думать о предстоящей встрече со своей первой (и увы, кажется, последней) любовью, а если и думал, то как-то отстраненно, скользом, нехотя — все, что было, давным-давно уплыло, перегорело, рассеялось как дым. И лишь когда поезд тронулся, когда монотонно запостукивали на стыках рельсов колеса, когда нежданная встреча стала приближаться стремительно и неотвратимо, вот тут она и явилась — запоздалая мысль о том, что вся эта история с вызовом крайне унизительна для него. С горечью подумалось: а может, Ида и в самом деле тогда по-своему, по-бабьи, мудро поступила, ведь с Валентином не жить бы ей в большом городе, не зваться бы директорской женой. Хотя неизвестно, как повернулась бы его жизнь и как сложилась бы у него карьера, стань Ида его женой. Но она выбрала Андрея. На здоровье! Но лучше бы им никогда больше не встречаться. Неясное предчувствие беды и осознание того, что он совершил непростительную ошибку, приняв предложение Андрея, становились все более навязчивыми и мучительными по мере приближения к Екатеринбургу. Может, надо было сойти на ближайшей станции и вернуться в свой заштатный городишко. На свой дышащий на ладан заводик. В свою общагу, где провел без малого девять лет без всяких надежд когда-нибудь получить отдельную квартиру. Однако с поезда он не сошел. Мосты были сожжены. В конце концов, терять ему теперь нечего, и если уж представилась возможность сыграть ва-банк с самою судьбой — грешно упускать такой случай. А что касается предчувствий, так это нервы. Это пройдет. Все будет хорошо. Дышим спокойно и ровно. Дышим медленно и глубоко. Сердце бьется ритмично. Оно бьется совсем спокойно. Все тело расслаблено. Полный покой. Все будет хорошо. Полный покой… Однако предчувствие не обмануло его. 2. Встреча
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!