— Ты это… Подходи сюда к пяти часам, ладно? * * * В пять часов ворота были широко раскрыты, и на выезде со двора стоял сверкающий светло-серый «Мерседес» с темными стеклами, а возле него трое амбалов, среди которых был и тот, уже знакомый. Он приветливо махнул Валентину рукой, приглашая в свою компанию. Но в этот момент все амбалы вдруг зашевелились, один обежал вокруг машины, открыл заднюю дверцу и застыл неподвижно. К Валентину быстрой семенящей походкой приближался радушно улыбающийся бородач в длинной, до пят, коричневой дубленке и шапке из какого-то длинноворсового серебристого меха. Протянул руку, и тотчас пальцы Валентина оказались словно в стальных клещах. — Я уж думал, что ты и знаться со мной не хочешь! — проговорил он насмешливо, приблизив свои глаза-буравчики в красных обводах к глазам Валентина и затем кивком указал на машину: — Усаживайся, поедем водку пить. — Утренний знакомец Валентина услужливо захлопнув за ними дверцу, уселся на переднее сиденье, другой амбал занял место за рулем, а третий остался во дворе. По дороге Валентин спросил Иконникова про Анютку: оправдались ли надежды на коньки, которые тот ей сделал. — Хорошо пошла, — кивнул тот, не поворачивая головы. — Настроилась в чемпионате Европы кататься, — и примолк. — И что? — не дождавшись продолжения, спросил Валентин. — Какая-то сволочь во время отборочных сперла у нее коньки, те самые, — не сразу, после долгой паузы ответил Иконников. — Шестое место заняла. И все, сломалась. Ушла совсем из спорта. — И что теперь делает? — спросил Валентин. Ответить Иконников не успел — «Мерседес» остановился у подъезда большого, выкрашенного в горчичный цвет дома. В прихожей их встретила миловидная блондинка лет двадцати трех — двадцати пяти, в пушистой розовой кофточке и узких коротких брючках. Валентин решил, что это и есть Анютка собственной персоной (видеть ее прежде ему не приходилось), но Иконников сразу внес ясность: — Наташа, моя жена, — и шутливо предупредил: — Не вздумай приударить, а то на всю жизнь останешься холостым. При этом Наташа, покраснев, бросила на мужа укоризненный взгляд. — Водка, закусь на столе? — спросил у нее Иконников. — Проходите, все готово, — сказала она. Квартира была шикарная, начиная с просторной, облицованной деревом прихожей. А в комнате, куда они прошли, две стороны занимала высокая, под потолок, «стенка» черного матового дерева с таким же матово-черным навесом в половину потолка. Напротив «стенки» стоял кожаный диван, а перед диваном — низкий длинный черный стол, заставленный тарелками и вазочками со всевозможной «закусью»: солеными огурчиками, красной и черной икрой, балыком, бужениной, твердокопченой колбасой… А в бутылках — водка «Абсолют». За стол сели Иконников, Валентин и утренний знакомец Валентина Сашурик Наташа даже не зашла в комнату. Водитель «Мерседеса» тоже пропал из виду. Прежде чем приступить к трапезе, Иконников включил с помощью дистанционного управления телевизор с огромным экраном. Выпили за встречу. — А я все думал, куда ты запропал, — сказал Валентин Иконникову, закусывая водку янтарным, тающим во рту балыком. — Вон, оказывается, как живешь… — Творческий труд теперь в цене, — философски заметил тот, подхватив вилкой из вазочки комок красной икры, и добавил с усмешкой: — Если сумеешь продать. А тебя опять в общагу воткнули? — Да уж, не повезло. «Откуда знает?» — Я тебе еще когда советовал жениться, сейчас бы горя не знал, — наставительно заметил Иконников, подливая в рюмки. — А теперь и семейному квартиру за просто так не получить, нужны денежки и немалые. Хотя у тебя есть возможность, только пальцем пошевелить. — Что ты имеешь ввиду? — спросил Валентин. Иконников нацелился на него вилкой с пластиком семги: — Чего бы тебе не жениться на Ираиде? Мужик ты видный, такие на дороге не валяются. И она в самом соку, а квартира-то какая! — Иконников вздохнул печально. — Жаль мужика ее, хороший был директор. И человек золотой, царство ему небесное! Девку-то не нашли, из-за которой он порешил себя? Валентин пожал плечами: — По-моему, никто ее и не думает искать. — Да понятно, им бы только протокол составить, — сказал Иконников. — Лодыри, — и посмотрел внимательно на Валентина: — А может, тут другое? Люди всякое болтают, поди слышал… — Да нет, никто мне ничего не говорил, — соврал Валентин. — Будто Ираида заяву в прокуратуру отнесла: дескать, убили моего, а не сам он себя порешил. — Мы с ней редко видимся. Может, и отнесла, не знаю. Не говорила она мне ничего… — Может, и врут люди, — рот Иконникова скривила хорошо знакомая Валентину сатанинская улыбка. «Не верит». Наполнив рюмки водкой, Иконников предложил помянуть Андрея Никитича Орлинкова. — Хороший был директор, — повторил он. — И лично для меня много сделал. Это же надо: целое производство на базе моих изобретений организовал. Новый цех должны были вот-вот пустить. По производству медицинских инструментов, которые я изобрел. И тут на тебе: сперва главного технолога отключили, тоже был мировой парень, работящий и умница. За ним директор помер. Энтузиастов-то совсем мало осталось. Но мы все равно пустим цех… — Думаешь, узелок вокруг нового цеха завязан? — спросил Валентин. — Кто его знает, — уклончиво ответил Иконников. — Что-то ты семужку совсем не жалуешь, возьми-ка ее всю себе! — собрав своей вилкой оставшиеся пластики, он бросил их Валентину на тарелку. — И подумай всерьез над тем, что я сказал. — Что ты сказал? — Женись на Ираиде. Вы ж с ней с каких еще пор знакомы, не чужие поди… — Нет, не чужие, — подтвердил Валентин. — Другого-то случая не будет. — Уж как-нибудь разберусь… — буркнул Валентин, опустив глаза в тарелку. — Смотри, потом жалеть будешь! … К общежитию этим вечером он подкатил на «Мерседесе» Иконникова. 21. Смятение Этой ночью он долго не мог уснуть. На душе было тревожно и пакостно. Он чувствовал себя совершенно беззащитным в этом мире, где ему с некоторых пор предопределено крошечное, насквозь просвеченное пространство, где каждый шаг его, каждое движение, а может и мысли отслеживались и анализировались неизвестными посторонними людьми. Букашка в стеклянной банке: наведи лупу и рассматривай во всех подробностях. Откуда Иконников знает об их давнем с Идой знакомстве? Валентин никого не посвящал в свои сердечные дела. Хотя, впрочем, сама Ида в разговоре с Филиппом могла что-нибудь такое сболтнуть, а Филипп сказал Иконникову? Спрашивается, зачем? А зачем он настоял на встрече Валентина с Иконниковым? Сдается, что эта встреча была заранее согласована, и его, Валентина, проверяли, прощупывали… Опять же, на какой ляд? И что может связывать Филиппа с этим странным человеком, который еще совсем недавно делил с Валентином стойло площадью в восемь квадратных метров, а теперь живет в шикарной квартире, женился на молоденькой, ездит на «Мерседесе» да еще и с шофером… Так-то вроде бы Иконников мужик ничего И об Андрее неплохо отзывается. Говорит, что цех несмотря ни на что будет пущен. Значит, заинтересован продолжать дело, которое начал Андрей… Но почему так пакостно на душе? Неужели оттого, что Иконников не изъявил ни малейшего желания что-нибудь для него сделать, а вместо этого начал сватать его к Иде? «Смотри, потом жалеть будешь!..» И этот сатанинский взгляд… К черту! Надо снять напряжение и побыстрее уснуть. Утро вечера мудренее. Все будет хорошо. Расслабиться и ни о чем больше не думать. Дышать ровно и спокойно. Ровно и спокойно. Ровно и спокойно… Однако еще какое-то время он продолжая мусолить в голове события минувшего дня и уже в полудреме подумалось: а может, не случайно его поселили в одной комнате с милицейским работником? Вполне возможно, что Олег отслеживает каждый его шаг и сообщает кому следует. Тем, кто убил Андрея… Потом он уснул и будто бы проснулся среди ночи. Сквозь белые занавески в комнату просачивался голубоватый свет луны, и в этом слабом призрачном свете Валентин разглядел неподалеку от своей кровати раскладушку, на которой кто-то спал, завернувшись до макушки в одеяло. За этой раскладушкой стояла еще одна. И еще… Вся комната была тесно уставлена раскладушками, на которых спали какие-то люди, вздыхая и постанывая во сне, посвистывая носом и храпя. Повизгивали пружинки-растяжки, когда кто-нибудь переворачивался с боку на бок. Недоумевая, сердясь и чувствуя в груди неприятный холодок безотчетного страха, Валентин стал пробираться к двери. Это было непросто, так как раскладушки стояли впритирку и приходилось ступать прямо по спящим людям, путаясь ногами в одеялах и балансируя руками, чтобы не потерять равновесия. Он только хотел потянуть на себя дверь, как она сама распахнулась. На пороге, загораживая проход, возникла молодая жена Иконникова Наташа, закутанная в белую простыню как в тогу. Валентин хотел спросить, что все это значит, но Наташа приложила палец к губам: «Тс-с!.. Пашка…» При этом глаза озорно и зловеще сверкнули. Махнув рукой в сторону окна и гортанно выкрикнув какое-то слово не по-русски, она побежала по спящим, а простыня плескалась и щелкала у нее за спиной, как плащ мчащегося во весь опор всадника. Валентин в ужасе выскочил в распахнутую дверь и очутился в небольшой комнате, где тускло, как в подвале, горела под самым потолком затканная паутиной лампочка, вдоль стены стоял обшарпанный клеенчатый диван с круглыми откидными валиками, а в углу — стол, заставленный грязными алюминиевыми мисками, пустыми бутылками и гранеными стаканами. Окно в комнате было раскрыто настежь, и за ним на фоне бархатно черного неба метались какие-то отсветы. Валентин перегнулся через подоконник и увидел стоящие вразброс легковые машины, в промежутках между которыми были раскинуты палатки и горели костры. Сидевшие у костров люди пели задавленными голосами тягучую, жалостливую песню. А у стены соседнего дома, в палисаднике на клумбе с засохшими цветами, лежала раскинув руки какая-то женщина с обнаженной грудью, до пояса укрытая ватным одеялом. Каким-то непонятным образом Валентин оказался возле этой женщины и теперь, вглядываясь в ее лицо, с горестным удивлением, находил в ней сходство с Изольдой. Она была старше Изольды и не так красива, но у него почему-то не было сомнения в том, что это именно Изольда. Дотронувшись рукой до ее голого, твердого и холодного как лед плеча, он понял, что она мертва, и дико, страшно закричал, но не услышал своего голоса, только спазмы сдавили горло да так, что стало невозможно дышать… * * * Утром, он позвонил по номеру, который дал ему для связи Филипп. В трубке послышался знакомый голос опера. — Мишка, когда в баню пойдем? — спросил Валентин. Это был пароль.