— И ведь никто не видел, никто не помнит, кого ни спросишь! Вот ведь… — Ида завершила фразу выразительным непечатным словечком. — Но, может быть… — Ну да, блин, все может быть! И помереть эта похотливая сучка могла в тот же самый день и час, когда не стало Андрюши. Или сошла с ума от горя, и ее заперли в психушку. Наконец, сделала аборт и на том успокоилась. Пока что единственное свидетельство ее существования — эта писулька. — И платок. — И платок. Но я все-таки женщина. Значит, должна была бы загодя почувствовать здесь, — она провела по груди ладонью, — что у меня появилась соперница. Хотя много чести называть своей соперницей всякую… (непечатно). Ничего не чувствовала! Понимаешь? Ни-че-го! Но ведь не такая же я чурка! — Ты хочешь сказать… — Я хочу сказать, что письмо могли подбросить! — Какое настроение было у Андрея в то утро? — Вот я как раз и хотела сказать: хорошее у него было настроение! Отлично помню, как он плескался под душем и распевал во весь голос. Как всегда, жутко фальшивил, я не выдержала и попросила его убавить громкость. А он в ответ: «Не могу: руки мокрые!» — Что он распевал? — спросил Валентин и почувствовал как напряглись нервы. — Песенку из детской радиопередачи: «Друзья, закутайтесь в плащи, труби протяжно рог, и с нами встречи не ищи бандит с больших дорог…» Дальше забыла… — Ну, словом, не любовный романс? — Нет, не любовный. И еще помню самые последние его слова, когда он уже одевался в прихожей, чтобы ехать на завод. Я вышла из комнаты проводить его. Он чмокнул меня и сказал: «Нос чешется. К чему бы это?» И так хорошо рассмеялся… Я тоже засмеялась: «Вот именно, к чему бы?». Все, дверь захлопнулась… — Ты следователю это говорила? — Да нет, как-то даже в голову не пришло. Валентин прикрыл глаза. И вновь как наяву увидел Андрея с поднесенным к голове пистолетом. И опять почувствовал: что-то тут не так. — Слушай, Андрей ведь был левшой? — Был, — сказала Ида. — И что? На полу пистолет валялся по правую сторону от кресла. И пуля вошла в голову с правой стороны. Но ведь тогда Андрей должен был держать пистолет в правой руке… — Посмотри, — Валентин подошел к письменному столу, уселся во вращающееся кресло Андрея и приставил к голове указательный палец правой руки. — Стрелять в себя он мог только так и не иначе. — Ну, я не знаю! — Ида покачала головой. — Правой рукой он мог только ложку держать… Ну, еще расписывался правой рукой… — Значит, и пистолет ему подбросили! — Валентин выбрался из кресла, в котором чувствовал себя не слишком уютно, и перешел опять на диван. — Я же говорю: его убили! — воскликнула Ида. Сначала поскалечили Мишу Ионина, а потом и до Андрюши добрались. — Тогда никакой Дины не было, и если он явился домой так рано — значит, не знал, что поезд опаздывает! — Выходит, не знал. — Странно. Ведь Лина должна была проверить через справочное и сказать ему. — Говорит, проверяла и сказала Андрюше, что поезд опаздывает. — Тогда почему он приехал домой так рано? — Спроси что-нибудь полегче… — И как убийца мог знать, что Андрей именно в этот момент окажется дома? Ида беспомощно пожала плечами. — Что ты собираешься делать? — спросил Валентин. — Пойду к Сан Санычу и возьму его за жабры! Валентин сделал попытку подняться с дивана, однако Ида ухватила его за руку и удержала на месте. — Валька, ты поможешь мне сочинить заявление! — Прямо сейчас? — А чего тянуть? Сразу после выходных и отнесу. Вот садись за Андрюшин стол, бери бумагу и пиши. 8. Заявление подано Вечером первого в Новом году рабочего дня он звонил Иде несколько раз. Номер ее домашнего телефона долго не отвечал. Наконец, взяла трубку и велела немедленно приезжать. — Господи, как я измучилась! — вместо приветствия с надрывом вырвалось у нее, когда они встретились, и на секунду припала лбом к его плечу. — Ну что, как? — спросил Валентин. — Подожди, — она достала из бара початую бутылку «Смирновской». — Надо расслабиться, а то меня всю трясет… Где-то еще огурчики оставались… — она сходила на кухню и принесла нарезанный толстыми дольками лимон и два яблока. — Все огурцы сожрали, вот ведь народ… — Обойдемся, — сказал Валентин. — Рассказывай… — Ну так, значит: вручила я этому хмырю болотному наше с тобой сочинение. «Присаживайтесь». Села. Читает. Морда кислая. Я молчу. Кончил читать и тут же кому-то позвонил: «Ты один?» Поднялся из-за стола, попросил меня выйти в коридор, запер кабинет и куда-то поковылял. Я как дура битый час проторчала в коридоре, пока он не вернулся. Ну, и дальше… Знаешь, минуты три не проговорили, как я сделала для себя вывод: на говно мы, Валька, с тобой наступили… — Ида, пожалуйста только без комментариев!.. — поморщился Валентин. — Это чтоб ты поостерегся, когда он тебя вызовет на допрос, — с невозмутимым видом пояснила Ида. — Знаешь, что он мне сказал? Напрасно, говорит, вы все это затеяли. Если, говорит, дать ход вашему заявлению, то вы с сожителем — это он тебя так назвал — можете оказаться в числе главных подозреваемых. Ах ты, думаю, говно!.. — Ну дальше, дальше! — Эх ты, сожитель мой! — Она протянула руку и с застенчивой развязностью взъерошила ему волосы. — Хоть бы разок поцеловал, что ли… Ладно, сиди, я сегодня не расположена к нежностям. С сегодняшнего дня мы с тобой подозреваемые. Чувствую: надо срочно приглашать хорошего адвоката. Дорого, стервец, запросит. Придется заплатить. Ну, я женщина, слава Богу, пока что обеспеченная. Короче говоря, под конец аудиенции он мне посоветовал: пока не поздно, забрать обратно заявление. Дескать, хлопот и неприятностей будет выше крыши, а раскрыть это убийство — если Андрей действительно убит, а не покончил с собой — скорей всего, не удастся, потому что… Я так и не поняла почему. Дескать, за давностью времени уже ни следов, ни улик не осталось. Версию с убийством надо было, говорит, сразу, по горячим следам прорабатывать. Ах ты, говорю, сучий потрох, кто ж как не ты нюхал горячие следы!.. — Так и сказала?!. — Мысленно. Жалею, что не вслух, — Ида подлила еще водки. — Вслух-то я ему вежливо, с этакой ехидной улыбочкой: вы ж, говорю, на другой день после убийства приняли дело, кто вам мешал? Представляешь: даже глазом не моргнул. Как не слышал, мерзавец! Нет, вру: ни черта я ему не улыбалась… — Я так и подумал. — Меня трясло от одного его вида. От его лоснящихся щек, от вонючего рта, от… А ну его на…(непечатно). Извини, больше не буду. Давай выпьем… — Кажется, тебе уже хватит, — сказал Валентин. Ида презрительно усмехнулась: — Ему кажется… Откуда на мою голову свалился такой трезвенник? — Ну, так чем закончился разговор? — спросил Валентин. — Он не закончился. Продолжение следует. Я сказала, что мой покойный муж никогда не простит мне, если я спасую перед каким-то… Ну, немножко не так, успокойся! Я просто сказала, что не намерена забирать обратно свое заявление. И катись он в задницу, этот… (непечатно), — тут она посмотрела на Валентина виноватыми глазами: — Извини, что решила за нас обоих, не посоветовавшись с тобой. Потом уже подумала, что ты, как мой сожитель… — Ладно, чего теперь, — сказал Валентин. — Если считаешь, что так надо, пусть так и будет. Ида ухватила его за руку. — Валька, как мне повезло с тобой! Мне кажется, Андрюша предчувствовал беду…. Может, ему тоже были звонки. Может ему даже угрожали по телефону. — Может? — Мне он ничего не говорил. Как видно, оберегал… Мне кажется, когда он решил позвать тебя, он и обо мне тоже думал. Что бы я теперь без тебя делала! — она все еще держала его руку в своей, и Валентин чувствовал короткие энергичные пожатия. — Мы теперь крепко привязаны друг к другу. Мне кажется, это судьба… Валентин осторожно высвободил руку и взглянул на часы. — Ого! — и поднялся. — Пожалуй, надо идти. — Куда, в свою общагу? Тебя там кто-нибудь ждет? Нет? Ну, и слава Богу! Тогда садись и больше не возникай, мы ведь еще кофе не пили. А потом надо же решить, как действовать дальше. Я так поняла, что это говно собирается уже завтра допросить тебя. Валентин равнодушно пожал плечами: — Тогда нечего и голову ломать. Перед допросом что требуется? — он улыбнулся. — Наверное, только одно: хорошенько выспаться.