Часть 2 из 6 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Я успела покормить ребят, почитать им русские сказки, уложить для послеобеденного сна. Потом мы еще погуляли по саду, и я издалека увидела, как Александр, пошатываясь, налетая на предметы и чертыхаясь, направился к дому. Так что первое купание Коли и Пети в собственном бассейне случилось ближе к ночи.
А потом приехала усталая и возбужденная Василиса. Бросила яркие пакеты с покупками на пол в гостиной, крикнула Маше, чтобы принесла ей холодной воды и нарезанную дыню. Упала на шезлонг у раскрытой террасы и стала показывать мне документы и счета от пластического хирурга.
Я только ахнула. Хороший сегодня был улов у этого портняжки, который перешивает богатых дур по их самым безумным фасонам.
Василиса выбрала для себя все самое большое – губы, груди, ягодицы. Но это будет осуществляться по этапам. Стоимость этапов и была самым интересным в договоре. Для меня, по крайней мере. Результат уже предсказуем и непоправим, что очевидно. Надежда лишь на то, что не будет внутренних осложнений. Внешне это все и задумано как великое осложнение. А суммы такие, что я никак не могла приложить их к тому магнату, который проковылял недавно от бассейна по дорожке, оставляя за собой алкогольный туман. В какой области он магнат?
Интуиция мне подсказывала, что этот вопрос Василисе лучше не задавать. Она подсказывала мне и другое: рано или поздно картина сложится. Если не спрашивать Василису ни о чем и не будить ее подозрительность, обо всем проболтается сама.
Забавный момент. Я дала ей чеки на детские игрушки и тряпочки – это были очень маленькие суммы по самым нищенским понятиям, а она надулась, как от угрозы банкротства. Потом сказала:
– Ладно. Оставь. Я добавлю это, когда буду чек тебе за неделю выписывать. Но в следующий раз спрашивай, можно ли что-то купить. А то будет за твой счет.
Я кивнула, мило улыбнулась и шепнула в свой стакан с водой: «Хабалка».
Мы еще с ней посидели, потом разошлись по своим спальням. У Василисы она не просто отдельно от мужа, но в противоположном конце коридора. Она объяснила это тем, что у него бессонница и он врубает по ночам громкую музыку.
Моя комната – почти напротив его спальни. Я открывала дверь ключом и услышала мужские голоса в комнате хозяина. Один – его, другой того непонятного типа – Григория, который выгуливал в саду риджбеков.
– Сань, говорю же: я видел его сегодня в банке Лос-Анджелеса, – говорил Григорий. – Точно он. Илюха – следак из московской прокуратуры. Нос его длинный, глаза, как у шакала.
– Ты ж сказал, он в Лондоне живет?
– Так он там и живет, только что погуглил. Что-то ему тут надо.
– Он тебя узнал?
– Вроде не видел.
– Но ты точно уверен? Следак хромал. А этот?
– Так этот вообще в инвалидном кресле сидел. Забыл, что ли? Хмырь ему же позвоночник прострелил тогда, в Люберцах. Мы думали – все. А его откачали. Но позвоночник, видно, с концами, раз в кресле. Ты тогда еще сказал Хмыря убрать.
Наступила пауза, я трясущимися руками открыла дверь, закрылась изнутри и стояла долго, прислушиваясь: не выйдет ли кто-то из логова моего нового хозяина.
Да, это, конечно, магнат. Олигарх, мать его. Я в доме настоящего бандита. И он явно боится слежки и преследования – вот и причина уединенного существования. А такие бандюганы свидетелей не оставляют. Не дай бог, кто-то из них заподозрит, что я не глухая и не слепая. Черт их знает, куда подевались предыдущие няни или их тела.
Григорий
Как-то пролетели дни до моих выходных. В пятницу Василиса выдала мне чек на пятьсот восемь долларов. Добавила то, что я потратила на детские вещи.
Я села в машину и очень старалась ехать медленно. Хотелось рвануть на предельной скорости и ехать, не останавливаясь, до мексиканской границы. Спрятаться куда-то и, разумеется, забыть, что на земле есть яркий, картинный уголок Санта-Фе с бандитской малиной «а ля рюс».
Но приехала я, конечно, домой. Я безумно домашний человек. Мой дом – это подушка, на которой я уже спала, ванная, где стоят мои кремы, вешалка с моими халатами. Да, и муж, конечно. Хотя с последним все сложно. Но мы вместе с ним выбрались из такой страшной беды, что настало время изживать ее, выбраться из нее поодиночке и потом вновь пробиваться друг к другу.
Степан был на кухне, готовил ужин на двоих. Когда меня нет, он питается в главном доме, вместе с хозяином Гарри и секретарем Эби.
Он обнял меня и внимательно посмотрел в лицо:
– Все нормально?
– Да. Заплатили. Просто устала. Непростые люди. А дети хорошие, жалкие.
– Что значит – жалкие?
– То и значит. Жалко их. Отец – козел, мать – дура. Подробнее – потом, если захочешь. Мне бы забыть о них на время.
– Конечно. Мой руки, у меня все готово. А расклад с детьми не такой редкий, сама знаешь. Привыкнешь. Раз платят.
Я точно знала одно: Степану нельзя рассказывать о моих наблюдениях и догадках.
Помочь он тут ничем не сможет, только в очередной раз впадет в раздражение по поводу моей способности влипать в неприятности. Ему кажется, мы уехали на другой край земли не только от своей катастрофы, но и от возможности любых бед и сложностей в принципе. Его родственник, который нас и вызвал, сразу рекомендовал его доброму и умному Гарри, человеку тактичному и щедрому. Степану с хозяином легче, чем со мной. Да и с секретарем хозяина легче, чем со мной. Эбигейл была крупной, загорелой, жизнерадостной и наивной до степени легкого, милого слабоумия.
А у меня было два дня, чтобы подумать о том, стоит ли возвращаться в понедельник в дом Груздевых. И я думала об этом круглосуточно. И когда спала, ела, разговаривала со Степаном, Гарри и Эби. Купалась в океане. В прохладной, упоительно нежной, прозрачной и ароматной воде сердце замирало от желания уплыть вместе с волной до какого-то райского уголка. Существует же место, где будет только покой, где оживет моя радость, где смогу без страха и боли произнести слово «любовь».
К понедельнику задача была решена моим математическим мозгом. Именно бегство и есть опасность. Не говоря о том, что не смогу никогда вырвать Степана из дома Гарри, где он, кажется, нашел все, что ему было нужно.
Надо заметить, что крутить руль по красивым дорогам с живописными пейзажами ему сразу понравилось гораздо больше, чем корпеть за пыльным столом в нашем нищем НИИ, который влачил существование до близкого и очевидного конца.
Поверхностный анализ бандитской психологии выдал главный вывод. Хищники бросаются догонять именно бегущую добычу. Они сразу заподозрят, что я что-то поняла, узнала, подслушала. А пока все нормально, я спокойно гуляю с детьми, кормлю, пою с ними песни, играю в игры, я – просто мебель для них. И моя задача – быть удобной и приятной в употреблении.
Александр явно скрывается от какой-то опасности. Легко предположить какой. Украл, попался, бежал, все продолжил, раз живет богато, значит, усугубляет свои преступления. Они могут замереть так на долгие годы. И мы в Америке, где зарывать свидетелей под каждым кустом не так легко. Я даже думаю, что это очень трудно. И самая любопытная няня – не самый страшный враг.
Только в понедельник, по дороге в поместье хозяев я вдруг увидела перед собой два детских личика, Коли, старшего, с голубыми глазами, и маленького Пети – с черными, как ночь. Увидела, не смогла отмахнуться, и сердце мое затопило теплой, терпкой волной. Жалость – та великая роскошь, которую я с этого дня себе позволила.
Дом меня встретил привычной уже тишиной, обманчивой, как светские манеры Василисы, как эффект надежности добротного поместья, якобы для приличной династии.
Василиса лежала на террасе на циновке в стрингах и топлес, уткнувшись носом в монитор ноутбука. Она сосредоточенно и мучительно изучала то, что могло показаться сложными чертежами странных строений. Так оно и было. То были будущие строения ее несчастной внешности, которую уже решено перелопатить, перекроить, обрезать, растянуть. А затем живое тело набить и начинить фиг знает чем, и, главное, непонятно зачем.
Она в ответ на мое приветствие помахала мне левой ногой сорок шестого размера, не меньше. И пробормотала, чтобы я занималась детьми, а ей не мешала.
Отличная просьба, разговоры с Василисой уже стали утомлять, как все бессмысленное, например переход в ластах мелких луж.
Мальчишки мне явно обрадовались, по-своему, тихо, робко, с непривычной для них, еще недоверчивой надеждой.
Я купила по дороге яркие чудесные книжки – раскладушки со сказочными городами, зверями, дворцами, избушками. И всем этим можно управлять. Даже часы в игрушечной комнате у камина, который горел почти настоящим огнем, можно было поставить на нужное время.
Отныне то, что я им буду покупать, – это мои подарки, и только. Пусть их мамаша-жлобиха запихнет себе в ягодицы на пару долларов больше. А уж как я желаю хозяину глубокого, беззаботного алкогольного забытья – это даже словами не опишешь. Сама бы подавала ведрами и «спасибо» говорила.
Мы играли, занимались, питались, купались в бассейне. Там, у воды, со мной случилось такое…
Коля еще барахтался, а малыша я вынесла, закутала в большое полотенце. Он привалился блаженно ко мне, и я его немного побаюкала. Он повернул головку, посмотрел мне в лицо распахнутыми, изумленными глазищами, просто окатил темной горячей волной, а потом взял мою руку и легонько лизнул теплым, розовым язычком. Как благодарный, счастливый, преданный щенок.
Сердце мое загорелось и взорвалось. Не могу пока об этом говорить, но я сознательно, решительно и окончательно закрыла для себя тему детей. Тему именно этой невыносимой, ни с чем не сравнимой нежности. Вот тут-то мне бы и подумать о бегстве всерьез. Пока я в этом доме одна. Пока не приросла к этим беспомощным цветочкам, которых можно смести с земли ладонью, растоптать ногой. Но было уже поздно. На моей руке след такого поцелуя, который я всем своим протестом не смогу смыть с сердца, который может приковать меня кандалами к этому маленькому тельцу.
Я отвела детей в их комнату, уложила.
Была в такой страшной растерянности, что лишь через пару часов вспомнила, что все забыла у бассейна. Так и оставила в беспорядке игрушки, матрасики, мокрые плавки и полотенца.
Не дай бог, приплетется туда Александр, скандала не избежать. Будет орать, дети услышат в открытые окна.
Я пришла к бассейну уже в сумерках. Издалека почувствовала густой и сладкий запах марихуаны. В шезлонге лежал Григорий, а по обе стороны от него лежали риджбеки. Меня остановил их тихий, но не оставляющий сомнения рык. Это красивые собаки, нет им цены у добрых людей. Риджбеки могут быть ласковыми и добродушными. Но в руках бандита – это грозное оружие.
– Фу, лежать, – скомандовал им Григорий. Он курил трубку, набитую травой, рядом стояли пустые и полные бутылки с алкоголем. – Подходи, не бойся. Пора нам познакомиться. Я – Гриша, а ты, слышал, Ксюша. Не хочешь выпить на брудершафт?
– Нет, – ответила я. – Мы с тобой и так вроде уже на «ты». Я в доме няня. Мне с марихуаной и выпивкой тут не задержаться. Да и не люблю я все это.
– Да ладно. Хоть посиди рядом. Я тебя даже не рассмотрел еще ни разу. Ты вроде ничего. Расскажи о себе.
Я села на шезлонг, который стоял на относительно безопасном расстоянии от Гриши и его псов, и постаралась говорить без дрожи в голосе. Боялась я его больше, чем собак.
– Да, собственно, нечего и рассказывать. Просто приехали с мужем из России. Погреться, немного заработать. Там у нас кое-что случилось.
– Долг за квартиру? – нетрезво заржал Григорий. – Или от ипотеки сбежали?
– Типа того, – сухо ответила я. – Слушай, возьми собак на поводки. Мне нужно здесь детские вещи забрать, а то хозяйка рассердится. И надо бежать: дети проснутся, захотят пить.
Он лениво, растягивая удовольствие от моего страха, поднялся, прицепил поводки к ошейникам и уставился на меня.
– Я издалека думал, что ты ничего. А теперь рассмотрел: да ты красотка. Люблю таких. Локоны до плеч, глаза, как каштаны, а губы, как у Мэрилин Монро. У хозяина висит портрет. Уж не знаю, что он на него делает. Слушай, я живу вон в той рощице. Не зайдешь в гости?
– Спасибо, но точно – нет. Мне не нужны неприятности.
– Так ночью все спят. Какие неприятности. Мы могли бы договориться и по деньгам.
– Я не проститутка, Гриша, если ты не понял. Какие у тебя проблемы? Поищи в Инете, позвони, девушка к тебе приедет. Или несколько. И как Монро, и как Лиз Тейлор, и как Кидман с Пенелопой. Для русских в Америке – все Голливуд. Я – точно нет. Забудь.
– Это ты зря. Я чаще всего делаю предложения, от которых не отказываются. Когда мне идут навстречу, жизнь складывается: хозяева добрые, деньги стремятся к увеличению. Если нет, собаки сердятся, камни становятся скользкими, дети болеют. Мало ли что…
– Ах ты… – слова «скотина» и «подонок» я прикусила на кончике языка. – Не люблю, когда мне угрожают. В свете того, чего ты хочешь, это ничему не способствует. Боюсь, ты не знал человеческих отношений. Давай оба попробуем, постараемся, может, и поймем друг друга. А пока я пойду.