Нет здесь никаких друзей. Есть преступники, которым нужен пепел. Есть пленница. И этот ильх, который умеет очаровывать, ласкать водяной струей, завлекать лазурью в глазах. И целоваться, чтоб его демоны сожрали! Я выдернула из его рук ладонь. Шторм смотрел мне в лицо, словно хотел утешить, но не знал, что сказать. Но все его утешения – пустой звук. Саленгвард проклят, лишь боги знают, что еще таится за его стенами. А тысяча щепотей – действительно очень много. Теперь я это понимаю. Вздернув подбородок, я смерила его презрительным взглядом. – Кажется, я поняла, что значит знак на твоем лице. Из рук одного убийцы я попала в лапы другого. Волна ударила в лодку с такой силой, что едва ее не перевернула. Море вокруг нас потемнело, забилось злой рябью. – Рад, что ты все поняла, чужачка, – медленно, почти растягивая слова, сказал Шторм. – Ненавижу тебя! – Я вскочила, сжимая кулаки. В этот момент мне хотелось его ударить. – Лучше бы ты меня не спасал! – И правда, лучше! – рявкнул Шторм. – Зря клюнул на слезные мольбы о помощи неблагодарной девы! Таким, как ты, не место на фьордах. – Я бы с удовольствием их покинула! – огрызнулась я. – Заплатишь долг Последнему Берегу, и я лично отволоку тебя за Туман! – яростно прошипел ильх. – Негодяй! – Ты даже не представляешь, какой! – Да ты… ты! – Я задохнулась словами. Эмоции – острые, сильные, перченные – бились внутри, не давая дышать и думать. Хотелось кричать и даже топать ногами, хотелось крови. Но ильх не дал мне возможности продолжить. Он выпрямился во весь рост и, без всплеска скользнув в воду, ушел в глубину. А я осталась, размышляя обо всем, что не успела сказать мерзавцу, о мертвом городе, поцелуе и проклятом убийце. А еще о том, как мне добираться до берега без весла. Глава 11 Фьорды согрелись. Вода теплее с каждым днем, утренний туман уже не кусает кожу, а ласкает ее, словно рука нежной девы. Скалы посветлели от молодой зелени, а скоро станут пестрыми от цветов. Время любви и игр для каждого дитя фьордов. А особенно – для тех, кто рожден от Зова Ньордхегга. Время, которое Шторм ненавидел. В это время его жизнь менялась и почему-то снова – в худшую сторону. Он ушел в глубину. Туда, где властвует вечная стужа. Туда, куда не добраться лучам солнца. Туда, где нет жизни, ни одной плоской пучеглазой рыбёшки, ни одной надоедливой каракатицы. Где можно свернуться кольцом и смотреть на мертвые, одинокие скалы. Где нет места воспоминаниям и прошлому. Как и фьорды, они оживают с приходом лета. Правда, сегодня на стылую глубину Шторма загнало вовсе не паршивое прошлое, а такое же паршивое настоящее! Девчонка, которую он по глупости спас. Словно пустоголовый малек, попался на наживку. На длинные и тонкие ножки, вокруг которых плескался шаловливый ветер, теребя подол юбок. На стройную фигурку, идущую ко дну. На мольбы о помощи. И ведь даже подумать не успел, рванул сквозь толщу воды в одном желании – вытащить, защитить! Вот же безмозглый… А ведь он всегда считал, что теплые воды на него не влияют. Что отжило то, что поддается силе и власти согревающихся фьордов, что ушло в незримый мир вместе с теми, кто мертв. И вот же! Кинулся на призыв, вытащил, спас. Только спрашивается – зачем? Он не из тех, кто спасает тонущих дев! Дева в воде годится лишь для игры – погонять в свое удовольствие по мелководью, пощекотать волной, а потом – затащить под скалы, прижать нежной спиной к мшистому камню. Получить сполна то, что может дать юное и красивое женское тело. Дать сполна то, на что способно тело его – разбитое и опустошенное. А после – оставить там, где нашел, и забыть в тот же миг. Так он всегда и поступал. Тело еще не успевало остыть от ласки, как Шторм призывал хёгга и уходил в глубину, ни разу не обернувшись. Иногда девы кричали что-то ему вослед, просили вернуться, сулили новые наслаждения. Но их крики значили не больше, чем вопли надоедливых чаек, кружащих над скалами. И бросаясь на помощь чужачке, Шторм намеривался поступить так же. Положить на тёплые камни да развлечься, на радость им обоим. И зачем потащил деву к Последнему Берегу? Неблагодарную, капризную чужачку из мертвых земель! Яростную, как ядовитый угорь! Неблагодарную! Но это он уже говорил… Шторм со злостью врезал хвостом по скале, выбивая крошево и поднимая со дня ил. Любая дева фьордов знает, что Зов хёгга, звучащий лично для нее – это самое прекрасное, что можно услышать. Что Зов дарует красоту, молодость, долголетие. И что игры в теплой воде и платой-то не назвать, слишком хороши они для обоих! Награда это, а вовсе не плата! И для дев тоже, не зря ведь они каждый раз так просят Шторма вернуться! А эта что же? Не буду с тобой плавать! Ненавижу. Да даже обезумевший хёгг не сунется в Белый Ёрмун по своей воле! А он вот полез. И что в награду? Водный хёгг яростно заколотил хвостом, разбивая камни. Вокруг него закрутилась черная воронка, над толщей воды с криками разлетелись птицы. Все дело в том, что чужачка не понимает. Она другая, затуманная. И мысли у нее другие, и чувства. Неожиданно накатила усталость. И хёгг упал на дно, натужно дыша. Плавники обвисли. Глупец, что спас ее. Судьбой чужачки было остаться на дне моря, в объятиях Белого Ёрмуна. Это решение Перворожденных или тех богов, которым поклоняются люди из мертвых земель. Может, сами фьорды воспротивились гостье и решили от нее избавиться? А Шторм пошел наперекор, спас. И значит, теперь не только дева его должница, но и он в ответе за хрупкую жизнь, отнятую у незримого мира. Должен беречь, даже если хочется ткнуть языкатую деву головой в ил! Вот про язык он вспомнил зря… Очень зря. Потому что усталость смыло теплой волной, хотя откуда бы ей взяться в стылой глубине? Да и по телу разлилась истома. И хёгг заволновался снова, топорща плавники и порываясь рвануть вверх, туда, где видна тень от узкой лодки-скрёбы. Шторм едва его удержал. Или себя? Все же даже здесь, во тьме и холоде, он ощущал вкус ее губ. Порочное, запретное прикосновение из жутких мертвых земель! И зачем он попробовал ее вкус? Раньше такого тоже не случалось. Ни с одной из дев он не хотел испробовать то, что однажды увидел. В пекло деву! Фьорды согрелись, и в водах полно тех, кто готов подарить ему ласку. Кто слышит его Зов и благодарит за него как должно. С кем можно играть, а потом оставлять на скалах. И никогда, никогда не вспоминать. *** Посреди моря я болталась недолго. Проклятый ильх все-таки решил не рисковать сомнительным здоровьем своего приобретения, то есть – меня. И когда я уже вознамерилась бросить лодку и добраться до суши вплавь, суденышко вздрогнуло, приподнялось на хребте волны и понеслось вперед. Я вцепилась в борта, пытаясь не смотреть на извилистое тело морского змея, который тащил меня к берегу, пока лодка не ткнулась носом в камни. Я выбралась из ненадежной посудины, обернулась. Но увидела лишь хвост уходящего в глубину змея. Снова разговаривать со мной Шторм не пожелал. – Ну и крабы с тобой, – буркнула я, направлялась к «Медузе». Моя одежда почти высохла, за теплый воздушный поток надо бы тоже благодарить Шторма, но думать о мерзавце я не хотела. Каждая мысль о нем вызывала внутри слишком много эмоций, я терялась в них, словно в бушующем море. Ну уж нет, только не это. Походив по берегу и окончательно проголодавшись, я завернула в таверну Наны. – Вы гляньте! Живая дева! – заорал Торферд-Коряга, стоило мне войти. Рядом с ним сидел вчерашний пленник Ульф и несколько незнакомых мне ильхов. И все они насупились при виде меня. – Жаль, что живая. Я на ее кончину свои сапоги поставил. – А я нож! – с досадой отозвался другой. – Теплое одеяло продул! – возмутился третий. И все с таким недовольством уставились на меня, что я даже подумала, не извиниться ли за то, что посмела выжить. – Нет, ну кто мог знать, что девчонка вернется? Проклятый город ее не забрал, Шторм не прибил. Удивительное дело! А может, и не ходили они за стену? В гроте порезвились, да и дело с концом? Я осмотрела таверну, вытащила из мешочка на поясе кость, показала. – Советую в следующий раз поставить на мою жизнь, – громко сказала я. – И Саленгвард, и Шторм подавятся, если попробуют меня укусить! Секунду висела тишина, а потом таверна взорвалась от хохота. – А дева то ядовитая! – Торферд ударил кулаком по столу, и взлетели наполненные тарелки и кубки. – Такая, может, и выживет! – Такая еще и вас переживет, – буркнула я, усаживаясь за пустым столом. От кулаков великана точно следует держаться подальше. А то пришибет и не заметит. Нана притащила мне толстую жареную рыбину, обложенную корешками, мочеными ягодами и тонкими стеблями молодой травы. Совершенно непозволительное блюдо. И, конечно, к нему не полагалось никаких приборов. Минуту я смотрела на рыбу, рыба таращилась на меня. И обе мы выглядели слегка озадаченными этим жизненным поворотом. Потом я вздохнула, отломила кусок рыбины и сунула в рот вместе с корешками и травой. Зажмурилась. Сочное, сладкое, с брусничной кислинкой мясо, восхитительно хрустящее сверху и обволакивающе-нежное внутри. Настолько вкусное, что я замычала, а из глаз, кажется, потекли слезы. Единый! Неужели еда может быть такой невероятной? Когда я вернулась из своего гастрономического путешествия, то заметила, что Торферд с приятелями задирают какого-то тощего паренька, а к выходу идет Верман. Тот самый, чей хёггкар все еще покачивается у Последнего Берега. А что, если… Забыв про еду, я вскочила и бросилась за ильхом. Не выпуская варвара из вида, я кралась за ним между валунами, составляя в голове смутный план. Верман повернул за «угол» дырявой лодки и… пропал. Я выскочила следом, пытаясь понять, куда он делся. И тут меня пихнули, дернули и прижали спиной к трухлявым доскам. – Зачем следишь за мной, дева? – в мое горло уперлось лезвие. Верман навис сверху. – Или… – Его взгляд пробежал по моему лицу и нервно вздымающейся груди. – Или понравился? Одного водного хёгга тебе мало? Я решила не спорить насчет «одного». Какая разница, что думает обо мне этот варвар? Главное – убраться отсюда. Я осторожно подняла руку и отвела нож от своего горла. – У меня к тебе предложение, Верман-хёгг.