Увы, я не знала ответа. Возможно, надо просто принять изменения и жить дальше, приспосабливаясь к новой для себя действительности. К кровавым снам. К голосам мертвых. К дохлому беркуту на плече и волку у ног. К драугу, которого я все еще люблю. – Снова идешь к нему? – Эйтри вмиг стал серьезным, помрачнел. Насмешка слетела с его лица и стали видны горькие морщинки у губ. – Мира, ничего не получится. Никто не вернулся, понимаешь? Мы пытались много раз. Но те, кто стали драугами, перестают быть людьми. Его больше нет, Мира! – Катись к демонам, Эйтри. Я отпихнула ильха плечом, вихрем пронеслась по коридору и вылетела на улицу. Лето растекалось над фьордом медом и золотом, и за пределами Саленгварда цветы уже сменились сочными ягодами. Однажды и в этот город вернется жизнь, в этом я была уверена. – Мира, послушай… – Никогда, – четко произнесла я, обернувшись на Эйтри. – Никогда я не позволю его убить и сжечь на холме. А если вопреки моему приказу ты решишь избавить его от страданий и сделаешь это тайком, то я вырву твое сердце, а потом подниму труп и заставлю вечность чистить отхожие ямы. Понял? Беловолосый ильх изумленно моргнул. – Отхожие ямы? Вечность? Хеллево пекло, твой разум еще более извращенный, чем…его! Ярл всего лишь вспарывал врагам брюхо! – Вот именно. И не забывай, кому ты принес клятву верности, – напомнила я. – Забудешь тут… как же, – пробормотал Эйтри. – Лучше позаботься, чтобы у людей была еда. А потом напиши новые прошения. Отправь в Варисфольд и другие города. Добавь, что Саленгвард готов к торговле, в конце концов, в наших кладовых полно сундуков. А золото, к счастью, не гниет. Возможно, на фьордах найдутся смельчаки, готовые торговать с нами. И даже те, кто готов здесь поселиться. Эйтри скептически хмыкнул, но я верила в то, что говорила. Конечно, дурная слава нескоро отпустит эти земли, но рано или поздно сюда придут новые корабли. Хотя бы ради любопытства. Ведь человеческую природу не изменить. – Варисфольд и так к нам однажды явится, – буркнул Эйтри. – Посмотреть, что за новый риар теперь владеет Саленгвардом и чего от тебя ждать. Я кивнула. Да, все так. И мы должны быть готовы к этой встрече. Но все это впереди. А пока меня ждет берег и теплая волна, целующая босые ноги. И он. Так что я отвернулась от Янтаря и двинулась к городской стене. Теперь мне не нужно было через нее перелезать, камни разошлись раньше, чем я приблизилась. Каждый раз это получалось у меня все лучше. Сегодня я даже не задумалась, призвав странную и страшную силу Вёльхона. Беркут и волк остались за стеной, они не покидали пределов города. Я рассеянно подумала, что надо бы дать им имена. Или, может, называть их Вёль и Хон? В конце концов, все мы живы, пока кто-то произносит наше имя. В лесу созрела голубика, я набрала пригоршню, медленно съела. Дошла до кромки моря, постояла, вдыхая соленый воздух. Между выступающими скалами на миг показалась огромная круглая голова и тут же снова спряталась в глубине. Я улыбнулась. В тот день мой пепел все-таки помог, и кракен выжил. И я была так счастлива, увидев чудовище, что едва не расплакалась. К берегу Малыш не приближался, но я все-таки помахала ему рукой. Белый Ёрмун утих и больше не опоясывал город неприступным течением. Я надеялась, что слухов об армии мертвых будет достаточно, чтобы защитить Саленгвард от новой войны. На сгоревшие остовы хёггкаров Последнего Берега я смотреть не стала. Свернула за ясеневой рощей, миновала хлипкий мостик и оказалась в пещере. Потрясла тяжелую дутую лампу в углу, дождалась, когда внутри разгорится уголь. И лишь потом повернулась. Цепи из мертвого железа тянулись от толстых колец и сковывали ильха по рукам и ногам. Говорят, этими цепями можно удержать даже дикого хёгга. Шторм смотрел на меня, прищурившись. Изодранная рубашка еще влажная, со светлых волос падают капли. Верно, Эйтри заходил и вылил на Шторма пару ведер воды. В первые дни мы опускали Шторма в море, надеясь на исцеление, но в итоге едва его не утопили. Ильх не призывал хёгга и не оборачивался. Даже на глубине он оставался человеком, и его почерневшие глаза внимательно наблюдали за людьми сквозь толщу воды. Поняв, что глубина не поможет, его приковали в пещере на берегу. Эйтри рассказал мне, кем стал Шторм. Что он сделал, чтобы дать мне время на возвращение. Он принял столько пепла, что хватило бы на создание десяти драугов. И лучшее, что можно теперь сделать для того, кого я люблю – это развести костер, да пожарче. Но я не желала об этом даже слышать. Разложила на камне содержимое корзины, вытащила кисти. – Знаешь, Шторм, из башни риара открывается потрясающий вид на горы и море. Особенно прекрасны рассветы. Честное слово, стоило занять этот город хотя бы ради того, чтобы любоваться ими. Но пока ты не можешь этого увидеть, я решила нарисовать тебе свой рассвет. Старый Дюккаль изготовил мне желтую краску, говорит, это смесь охры и ржавчины. Должна предупредить, что рисую я ужасно, но изобразить солнце сумею. Ты знаешь, что означает древнее название этого города? Я теперь знаю… «Тихая пристань». Душевно, правда? Я думаю, солнце станет новым символом Саленгварда. Золотой круг, который будет означать новый рассвет. Который все-таки наступил. Как думаешь? За спиной никто не ответил. – Жизнь понемногу налаживается, – тише продолжила я. Макнула кисть в краску и обрисовала на стене полукруг. – Проклятие спало, туман исчез и Саленгвард оживает. Ирган на днях увидел вереск, пробившийся на скале у дворца. Те, кто выжил в битве, решили обосноваться в городе. Нашли целые дома, принесли из малахитового дворца столы и кровати. Конечно, на это решились не все. Кое-кто продолжает жить на берегу, в гротах или шалашах из веток. Я вздохнула. – Я нашла сокровищницу Саленгварда, но от золота Проклятого риара пока мало толка. Из него нельзя сварить горячий суп, когда наступят холода. Мы делаем запасы, но рук не хватает. А еще людям нужно мыло, ткани, теплая обувь и одежда. Одеяла и шкуры. Лампы с живым огнем Горлохума, бумага и куча разных мелочей. Полюбовалась на желтый круг и начала его закрашивать. – Эйтри говорит, если ничего не изменится, то придется выводить из бухты «Ярость Моря». Он хочет добраться до ближайшего города и попытаться обменять золото на что-то полезное. Вот только… твой хёггкар слишком приметный. И слишком норовистый. Эйтри не уверен, что сможет с ним справиться. Угрожающая тишина за спиной нервировала, но оборачиваться было рано. Сначала нужно дорисовать солнце. – Все ждут твоего возвращения, Шторм. Нана за все время не произнесла ни слова, но каждый день печет твои любимые пироги. Бирон вычистил твой меч и починил треснувшие ножны. Торферд ночует на скалах, и хоть утверждает, что там больше воздуха, мы знаем, что он хочет быть поближе к тебе. Даже кракен высовывается из воды каждый раз, когда кто-то появляется на берегу. Тоже ждет. Краска пахла чем-то сладко-кислым, но ложилась ровно. – А Вегард-Без-Крыши доделал лиру. Ты помнишь дощечки, которые он постоянно перебирал? Он сделал из них инструмент. И говорит, это лучшая лира за всю его жизнь. Ее песню слышно даже в незримом мире. Он играет на ней каждый день, чтобы ты мог найти дорогу обратно. Слышишь музыку? Она звучит и сейчас. Еще пара мазков, и мое солнце озарит пещеру. – Эйтри… Он тоже тебя ждет. Хоть и грозится сжечь на холме. Но я знаю, все дело в том, что ему больно. Больно видеть тебя таким. И…меня. Хотя этот мерзавец никогда в этом не признается! Последний взмах кистью, и желтый круг засиял на камнях. Получилось слегка неровно, но вина, конечно, в шероховатости стен, а не в моей криворукости! – А еще я теперь знаю, что значит Зов хёгга. И почему твои глаза порой так напоминали море… – Я запнулась, и капля краски упала на землю. Постояла, выравнивая дыхание. – Ну вот, все готово. Теперь здесь будет сиять солнце. Нравится? – Зачем ты держишь меня здесь? – хрипло произнёс Шторм, и я постаралась не вздрагивать. Когда он заговорил первый раз, я так обрадовалась, что бросилась размыкать цепи. К счастью, не успела, а рядом оказались Эйтри и Торферд. Одной рукой Шторм едва не придушил обоих. «Драуги могут говорить, Мира, – буркнул тогда беловолосый. – В них умирает все хорошее, все человеческое. Привязанности, милосердие, добро. Душа умирает. Но язык-то остается! Говорить они могут, хоть и не хотят. Да и зачем? У них теперь лишь одно желание – убивать. А еще драуги изворотливы. Они умеют притворяться теми, кого мы любим. Так что не верь тому, что он скажет. Это больше… не он». – Я держу тебя здесь, чтобы ты не мог навредить другим, – твердо сказала я, откладывая кисть. И наконец обернулась. Замерла, всматриваясь в его лицо. Впалые скулы, сжатые губы, черный знак – почти такой же, как его глаза. Вытащила из корзины пирог. – Я принесла обед. Тебе ведь всегда нравились пироги Наны. Поешь. Вложила тесто в губы Шторма, и его зубы клацнули, едва не откусив мне палец. Я отпрыгнула, а ильх выплюнул пирог и усмехнулся. – Я не хочу пирог, – медленно произнес он. – Чего же ты хочешь? Шторм склонил голову набок, губы растянулись в усмешке. – Поцелуй меня… Мира. Я глубоко вздохнула. Ладно, это мы тоже уже проходили. Ужасно, но драуг помнит имена людей. Возможно, он помнит вообще все, просто больше не испытывает человеческих чувств. Когда-то Шторм убил своего риара и почти обезумел, став Ярлом-Кровавое-Лезвие. Тогда он тоже был далек от милосердия… Но сейчас… Сейчас в Шторме пробудилось все самое худшее. Темная сторона его души взяла верх. – Поцелую, если съешь все, что я принесла, не пытаясь откусить мне руку, – ответила я. – Ты врешь. Ты боишься подойти ко мне. Ильх тихо рассмеялся. Я поежилась. Раньше я не слышала такого смеха. Встряхнулась, запрещая себе бояться, и, снова приблизившись, протянула новый пирог. – Ну? Будешь есть или я ухожу? – Не уходи. Не спуская с меня взгляда, Шторм коснулся губами краешка пирога. – Ближе, – приказал он. Я осторожно приблизилась, готовая отскочить при малейшем признаке агрессии. Но ильх выглядел совершенно спокойным. Сухие губы коснулись моих пальцев. Шторм замер, а потом лизнул кожу. Медленно. И еще раз. Его дыхание сбилось. Зрачки в черных радужках не по-человечески сузились. – Я хочу больше, Мира. Нельзя! Стоп! Не верь! В голове кто-то вопил голосом Эйтри. Но я не послушала. Медленно подошла еще ближе. Может, потому что я тоже слишком сильно хотела большего. Прикосновения. Хотя бы одного! Ощутить под пальцами ток его кожи, почувствовать, что он здесь. Что он живой. Поверить, что вернулся. Я так сильно этого хотела, что теряла благоразумие.