И потому уронила пирог в корзину и положила ладонь на грудь Шторма. Туда, где в прорехе белел шрам от ножа. Застыла, впитывая его тепло. От ильха слабо пахло морем и травами. Даже сейчас… И я так безумно по нему соскучилась. Так безумно, что порой теряла разум. Я боялась того, что может произойти, если Шторм не вернется. Захочу ли я уничтожить всех, кто пришел в тот день к изножью белой лестницы? Подниму ли я армию мертвых, чтобы найти риара Дьярвеншила и его голубоглазого а-тэма, Вереса из Аурольхолла, и каждого воина, вынудившего Шторма выпить целый бурдюк проклятого пепла? Стану ли я безжалостной, как Ярл-Кровавое–Лезвие, или превзойду его? Стану ли я безумной, если его потеряю? Я боялась это узнать. – Ты мне нужен, – прошептала я, не сдержавшись. – Не смей сдаваться. Не смей уходить! Просто вернись, слышишь? Вернись, раздери тебя кракен! Рискуя остаться без языка, я прижалась к ильху и поцеловала его. И он ответил – сразу же. С силой и яростью, жестко, почти болезненно. В каждом движении губ – злость и желание. Ярость, которая может быть такой чувственной, что пожаром сжигает тело. Я вцепилась в его плечи, пытаясь удержаться, пока Шторм просто имел меня языком. Так распущенно и порочно, с таким возбуждающе-хриплым стоном, как будто никогда не знал слова «стыд». Хотя почему «как будто»… Он и не знал. И сейчас терзает мои губы снова и снова, прижимается бедрами. Его возбуждение снова окунает меня в лаву, стоны толчками вырываются из горла. – Отпусти меня. Я знаю, что нельзя. Я знаю… Жестокие Перворожденные, как же хочется поверить. Словно сон, в котором ты счастлив. От которого так не хочется посыпаться… – Нет. – Отпусти. Меня. Он снова истязает меня поцелуем. Так жадно, так сладко. И так больно. Проклятье! Я обхватила его лицо ладонями. Закрыть глаза и позволить себе просто его целовать… – Я понял, почему затуманные люди это делают, – медленно прошептал ильх. – Твои губы заставляют чувствовать себя живым… Я зажмурилась изо всех сил. Глаза обожгло невыплаканными слезами. Это слишком жестоко. Слышать его голос со знакомыми насмешливыми нотками, ощущать запах моря и трав. Чувствовать под пальцами тепло и силу его тела. А потом видеть черные глаза драуга и понимать, что все это лишь обман. Даже после всего, что мы сделали, даже после всего, кем мы стали. Это слишком жестоко! Порой я понимала желание Эйтри сжечь Шторма на холме. Отчаяние и боль стерли остатки благоразумия, и я ударила ладонью по груди ильха. А потом снова – двумя руками. – Проклятый мерзавец! Хочешь, чтобы я отпустила тебя, да? Хочешь освободиться, чтобы разорвать меня? Этого ты хочешь? Так получай! Яростно схватила ключ от стальных оков, повернула, освобождая руки Шторма. – Этого ты добива… Я отлетела в сторону, отброшенная невероятной силой драуга. И пока я пыталась подняться, Шторм просто выдрал из скалы цепи, сковывающие его ноги. Повел плечами, разминая их. Я прислонилась к стене, с ужасом понимая, что это конец. Я поддалась чувствам и сделала глупость. Ну что ж. Она будет последней. И я не сдамся так просто. Подняла ладони, и Шторм рухнул на колени, когда его схватили выбившиеся из-под земли истлевшие руки. Я понятия не имела, чьи захоронения покоились в этой пещере, но сейчас мне пригодится любая помощь. За стеной Саленгварда призыв к мертвым давался труднее, на берегу было слишком много живой силы воды и земли. Но и моя злость оказалась неплохим топливом! – Как тебе это, драуг? – рявкнула я, когда из рыхлой почвы в углу выбралась почти неповрежденная медвежья туша и, тяжело перебирая лапами, бросилась на Шторма. Крупные желтые клыки сомкнулись на его плече и откинули ильха в сторону. Тот пролетел через всю пещеру, перевернулся в воздухе и мягко опустился на ноги. Рана от медвежьего укуса затянулась почти мгновенно. Пепел продолжал исцелять Шторма. Не спуская с меня взгляда, ильх кинулся на медведя, оторвал его голову и отшвырнул. А потом повернулся ко мне. Я вжалась в камни, изо всех сил призывая мертвых. Но в этой пещере остались лишь бесполезные столетние кости, слишком хрупкие, чтобы защитить меня. Несколько быстрых шагов, и Шторм остановился напротив. Я вскинула голову. Страха не было. Только невыносимая тоска. – Ну, чего ты ждешь? – прошептала я. Он положил ладонь мне на шею. Провел большим пальцем по бьющейся под кожей жилке. Нахмурился. Снова погладил пальцем, словно вслушиваясь в ощущение. Я почти не дышала, не понимая, что происходит. И почему драуг до сих пор не задушил меня. Второй рукой Шторм провел по моим волосам. Сжал пряди в кулак, дернул. Скользнул ладонью на затылок, притягивая меня ближе. К своему лицу, к своим губам. Неужели проклятый демон собирается меня загрызть? – Ты дал мне клятву, а-тэм! – рявкнула я. – Клятву защищать своего риара! Слышишь меня? Я приказываю тебе вернуться! *** Музыка не давала покоя. Она звучала и звучала, без конца и края, вливалась в уши студеным потоком, злила. Эта музыка ему не нравилась, она раздражала, потому что заставляла двигаться. Куда? Он не понимал. Он блуждал в тумане, пока не услышал эту музыку. А потом пришла кошка. Она казалась смутно знакомой, полосатой, почти такой же, как пряталась в бороде какого-то старика… Но как его звали, он не помнил. И лица не помнил…Лишь исходящую паром миску похлебки в сухих старческих руках… Но это было столь мимолетно, что совсем не трогало. Вот только кошка приходила снова и снова. Таращила желтые кошачьи глаза, смотрела с презрительным высокомерием. Чистила усы. И куда-то вела, порой поглядывая с недовольством. Кошка и музыка тянули его сквозь туман, заставляли двигаться. Он хотел плюнуть и на назойливые звуки, и на плешивую зверюгу, но тут вспомнил что-то важное. Кого-то. За пеленой белесого сумрака его кто-то ждал. Кто-то очень нужный. Очень любимый. Тот, о ком он тосковал, даже не помня. И Шторм шел, шаг за шагом вспоминая ту, ради которой он захотел вернуться. А когда туман рассеялся, он увидел ее лицо. Кьяли. Мира. Его беспощадная стихия. Ее слова отозвались внутри нежностью и яростью. – Приказываешь, значит? Шторм улыбнулся. Темнота под его веками переливалась ртутным блеском. И голод драуга все еще бурлил в крови. Требовал насыщения – убить, разорвать… Прижать крепче. Стянуть с белого плеча ткань. Ощутить губами узор на женской коже… *** Черные глаза блеснули насмешкой. Я прижалась к стене, не понимая, что происходит. Почему я все еще жива. И захлебнулась вздохом, когда драуг стянул с моего плеча ткань платья. Какого демона он делает? – Мой риар? – Да… – Значит, приказываешь? – Он склонился ниже, тронул губами мочку уха, посылая вдоль позвоночника колкие искры. – Беспощадный риар… – Под стать а-тэму… – Вот как? Но скажи, разве а-тэм может любить своего риара ТАКОЙ любовью? – Такой?… – Да. Боюсь, мой риар, мои мысли о тебе очень… непочтительные. Я бы даже сказал, что они очень… порочные. И развратные, мой риар. Он провел сухими пальцами по узору драконьей крови, впечатавшемуся в мою кожу. А потом прикоснулся губами. К шее, к ямке горла. К уже обнаженной груди. Лизнул медленно, зацепил зубами. Подхватил меня под ягодицы, приподнял. Демоны, что происходит? Жуткий драуг задумал убить меня особенно изощренным способом? И почему я не пытаюсь вырваться или остановить его? Почему позволяю поднимать мне платье, обнажая ноги. Почему таю от новых прикосновений… Жду их.