О месте, куда мы ехали, я не знала практически ничего. Перед отъездом Варвара успела шепнуть мне, что господа, коих мы собирались навестить – люди весьма специфичных нравов, и понятие о банкетах у них свое. Это мало чем мне помогло, ведь то же самое я могла сказать почти про любого высокопоставленного человека. Мы выезжали в обед, поскольку поместье графского рода Литвиновых находилось далеко от города. Наталья Литвинова давно приглашала Марию навестить их скучный и унылый двор, по крайней мере, именно в таких выражениях она его описывала. Наверное, поэтому наша герцогиня всегда находила веский повод, чтобы увильнуть от вечеров в их компании. Однако в этот раз намечалось нечто действительно грандиозное. На эти мысли меня натолкнула излишняя суматоха, царившая последнюю неделю во дворце, и мероприятие у Литвиновых было чуть ли не единственной темой разговоров. При этом приглашены на него были далеко не все. Вероятно, такая избирательность гостей и стала поводом для дискуссий. Когда мы, наконец, подъехали, я ожидала увидеть громадное поместье в классическом стиле, каких полно было в каждой губернии. Однако строение, около которого мы очутились, можно было описать каким угодно словом, но только не «классическое». Вместо громадного дворца с лепниной и колоннами нас встречала скромная на первый взгляд усадьба в два этажа. И хотя двор при ней содержал еще несколько построек, в том числе и отдельный дом для знатных гостей, сказать, что это поместье принадлежало несметно богатому роду, было невозможно. Все изменилось, стоило мне лишь оказаться внутри. Едва я отодвинула бархатную занавеску, за которой скрывался главный зал, как погрузилась в мир таких развлечений, о которых до сего момента даже и помыслить не могла. В отличие от привычных дворцовых приемов, во время которых зал пестрил ярко одетыми господами, в этом помещении количество прилично одетых людей явно не превышало и половины. Нет, это был далеко не обычный бал. Да и зал, в котором расположились гости, походил скорее на театральный, за тем лишь отличием, что вместо зрительских мест у сцены стояли десятки игральных столов. Часть мужчин, не занятая азартными играми, предпочитала уединяться на небольших алых диванах с дамами определенного положения. Сперва я не была уверена, что это именно то, о чем я подумала, но стоило мне ненароком увидеть, как они без стеснения позволяли мужчинам себя касаться, у меня тут же пропали все сомнения. Другая часть столов ломилась от кушаний и напитков. С первой секунды я заметила в центре гигантское блюдо мясное блюдо – оленина, по всей видимости. Вокруг него чуть более скромно стояли подносы с зайцами, гусями, перепелами и голубями. Здесь была черная и красная икра, раки, угри и несколько громадных запеченных с травами щук. Сложно было представить, на какое количество гостей они рассчитывали, заготавливая все это! Проходя вглубь зала и старательно лавируя между игровыми столиками и полуобнаженными девушками, мы, наконец, оказались у нужного стола. За ним расположились хорошо известные мне люди: Константин и Александр, прикуривающее вонючие сигары, граф Равнин –неприятнейшая на первый взгляд личность, тот самый барон Даниэль и его сестра баронесса Наталья. Кроме меня герцогиня взяла с собой на сие мероприятие Варвару и Ольгу. Мы вежливо поклонились господам, чем вызвали у них гадкий приступ смеха. Граф Равнин оценивающе смерил меня взглядом. В отличие от сыновей Императора, которым многое можно было простить за их красоту, Равнин был совсем непривлекателен. У него были впалые глаза, кажущиеся еще меньше на фоне громадных щек, непропорционально большие губы и нос картошкой. Кроме того, как бы он ни старался демонстрировать свой статус и великолепие, я испытывала к нему лишь жалость и пренебрежение. Он ехидно улыбнулся мне и подмигнул, чем только усилил нарастающее во мне негодование. И все же я предпочла просто пропустить все двусмысленные знаки внимания и переключила внимание на Литвиновых – хозяев этого вечера. Я представляла их совсем иначе. Чопорными, бесстрастными и холодными как Мария Павловна, а главное, я полагала, что они гораздо старше. Вместо этого я увидела еще совсем юных парня с девушкой, примерно моего возраста или даже младше. Такой острой неприязни, как граф Равнин, у меня они не вызывали. Веснушчатое лицо Натальи Литвиновой было кругленьким и пухленьким, но полнота эта, скорее, была приятной глазу. Ее брат был крупным и весьма крепким парнем. Опущенные веки только усиливали ощущение тяжелого и мрачного взгляда. Однако с момента, как мы подошли, он не переставал смеяться, что никак не вписывалось в его суровый образ. – Ох, как я соскучилась по тебе, Мария! – воскликнула Наталья, едва мы подошли, – садись со мной, я хочу посплетничать с тобой о свадьбе господина Бубнова. Ох уж и смеху было, когда мы оставили его без штанов! – ехидно закончила девушка и потянулась за громадной папиросой. – Вы можете ступать. Если кто-то из вас мне понадобится, я пришлю за вами, – вежливо обратилась к нам Мария. Казалось, в ней проснулась заботливая мать, оберегающая свой неразумный пернатый выводок. На самом же деле она просто потрясающе играла на публику, и это было единственной причиной ее заботы. Мы поклонились и собирались было уходить, как вдруг я услышала, что один из мужчин, сидящих за столом, невнятно прикрикнул: – Постойте! Я, Варвара и Ольга мгновенно обернулись, потому что не поняли, кого из нас хотели остановить, а главное – кто. К моему несчастью, это оказался граф Равнин. На его лице вновь появилась гаденькая ухмылка, и я еле сдерживала себя, чтобы не закатить глаза от неприязни. – Может, вы желаете остаться? – обратился он к нашей троице. Все присутствующие посмотрели на него с интересом, вероятно, пытаясь понять, что он задумал. – Я знаю, мы не представлены друг другу, но разве это проблема? – произнес он, хитровато поглядывая на Ольгу. Без раздумий она мгновенно подсела на диван рядом с графом. Какими же они мне все показались отвратительными. Передо мной сидела дворцовая элита, самая верхушка высшего света, но от них разило хуже, чем от пьяниц в придорожном трактире. Клубы дыма, которые Константин выдыхал прямо мне в лицо, проникали в легкие, где частички пепла словно выжигали все внутренности. Александр лукаво поглядывал в сторону танцовщиц, игриво перешептываясь с Натальей, и приобнимал девушку за плечи. А смех Литвинова едва ли добавлял желание заводить с ними разговоры. Этой компании не хватало только появления тех самых бордельных девиц, что я видела у входа, но я была уверена, что и за этим не станется. Я понимала, что мне не место среди них. Да и желание Равнина посидеть в моей компании было вызвано явно не стремлением узнать побольше о фрейлинской жизни. Вероятно, мы просто были забавным экспериментом, как и тот танец, который был у меня с Констанином. Мы переглянулись с Варварой. Я была уверена, что, как и я, она просто мечтает поскорее покинуть сие помещение. Однако к моему большому удивлению, в ее глазах читалось нескрываемое желание провести вечер в компании светских персон. – Останемся? – шепнула она одними губами, придвигаясь ближе к столу. Я пристально посмотрела на Марию Павловну, в надежде, что она подарит мне очередной предостерегающий взгляд, но она смотрела, как и все остальные – плутовато и заинтересованно. И хотя часть меня все же хотела рискнуть и еще раз попробовать завоевать их симпатию, здравый смысл подсказывал, что ничем хорошим это не закончится. – Ну, каким будет ваш ответ? Присоединитесь к нам? Варвара словно ждала, что Равнин вновь предложит ей присесть, потому она без раздумий юркнула за стол. Как я понимала, с таким подходом к делу выбора у меня уже и не было. Ольга и Варвара теперь во всю поглощали жирненькую утку, прельщенные вниманием графов, и теперь мой отказ выглядел бы, как неумелая попытка набить себе цену, или просто расценен, как неуважение. – Ваше Благородие, все ваши подруги сделали правильный выбор, не будете же вы коротать этот вечер в одиночку? Хоть в чем-то Равнин был прав. Шататься здесь без компании было не просто неприятно, но еще и небезопасно. Вот если бы у меня была другая компания… И тут меня осенило! – Прошу прощения, ваше Сиятельство, я была бы рада составить вам компанию, но меня уже ждут за другим столом. – Неужто вы предпочтете нас другой компании? Я заметила, как в компании этих пижонов некоторые ехидно переглянулись, словно уже уличили меня во лжи. Но я собиралась гнуть свою линию до конца. Очень кстати мое внимание привлекла девушка в необычайно элегантном платье, сидящая в углу. В отличие от грузных бархатных нарядов на гостях, платье на этой незнакомке было из легкого, струящегося шелка, а на рубиновой ткани у подола и рукавах красовалась незатейливая серебряная вышивка. Меня поразило, что кто-то из присутствующих здесь еще помнит, что такое красота! Девушка сидела за столом в одиночестве и скучающе подглядывала на выход. Рядом с ней стоял бокал красного вина, но она едва ли притронулась к нему. – Сожалею, Ваше Сиятельство, приглашение уже было принято. Я пойду, спасибо за проявленное внимание. Я быстро развернулась и направилась прочь от столиков, в надежде, что пока он будет в замешательстве, я смогу уйти подальше, скрываясь в углах темного зала. Однако спиной чувствовала, что Равнин все еще наблюдает за мной. «Что ж, ладно», – подумала я, приближаясь к столу незнакомки. Издалека я почти не видела ее лицо, поскольку девушка сидела в самом уединенном углу зала, да еще и не особо следила за развивающимися около игральных столов событиями. Если бы не ее элегантный наряд, я бы вообще не заметила ее среди десятков других посетительниц мероприятия. – Ваше Благородие, могу я присесть? – поинтересовалась я, но дожидаться ответа не стала и в следующую секунду нагло уселась рядом с этой особой. На вид незнакомке было немногим больше, чем мне, и от того она вызывала необъяснимое доверие. Аккуратные черты лица, широкий лоб, светлые, заплетенные в тугой пучок волосы. Я присмотрелась еще внимательнее. И тут… «Фаня!» – вдруг осенило меня. Я было и не признала на первый взгляд в этой особе свою институтскую подругу. В первые секунды ее лицо было такое же угрюмое, как и после того вероломного вторжения в ее личное пространство. Я даже на миг испугалась, а не спутала ли я ее с кем-нибудь? На лице девушки явно читалось, с какими трудностями она столкнулась, пытаясь вспомнить, кто я. Это было очень похоже на Фаню, ведь она никогда не запоминала лица людей. Я могла бы мучить ее полвечера, но решила, что разумнее будет освежить ее память. – Была у тебя когда-то подруга Анна Демидова. Помнишь такую? – поинтересовалась я с усмешкой. Лишь тогда в ее глазах отразилась яркая вспышка озарения, и она тоже позволила себе улыбнуться. – Не ожидала тебя здесь увидеть, – с искреннем удивлением произнесла она, но я была так счастлива видеть ее здесь, что даже не дала договорить. – Я невероятно рада тебе! И ты просто не можешь вообразить, насколько…— произнесла я, бросая скорый взгляд на столик Равнина и компании. Но никому уже не было дело до меня и места моего нахождения. – Я тоже очень рада тебе, – улыбнулась мне Фаня в ответ. Она всегда была сдержана в своих эмоциях, и это мне в ней нравилось. – Правда, я не ожидала, что ты станешь столь дерзкой, чтобы подсаживаться за стол к незнакомым господам. Впрочем, быть может, дворец меняет людей. – Дворец вообще оказался не таким, как я думала, – произнесла я со вздохом, – но ничего не поделаешь. В моем положении тоже есть свои преимущества. – Да? И какие же? Вместо дочери какого-нибудь барона ты укладываешь спать цесаревича? – усмехнулась Фаня, но в ее тоне не звучало упрека, скорее, сочувствие. Я хотела было возразить ей, но она продолжила: – Впрочем, это все уже неважно. Мы там, где мы есть. Но в последнее время я все больше убеждаюсь в том, что именно Институт был нашим лучшим временем. Едва она сказала это, как меня мгновенно унесла волна воспоминаний далеко минувших дней. Ноябрь 1828 Я крайне плохо помню то, что происходило со мной первые два года обучения в Институте. Однако те впечатления, что остались в моей памяти никак нельзя было назвать счастливыми. Первое время, конечно, было невероятно тяжело. Я не провела ни дня, чтобы мои глаза не были полны слез от тоски по дому, и, чтобы хоть как-то унять боль от пережитой разлуки, приходилось жить мечтами о скором возвращении. Однако проходила неделя за неделей, и никто так и не вернулся за мной. Старшие девочки, которых всегда ставили в пример как неповторимый идеал и образец совершенства, казалось, уже вовсе не помнили о своих родных. По крайней мере, все их разговоры, которые мне ненароком удавалось подслушать по утрам в столовой, сводились к императорской семье, моде и лишь изредка к обсуждению уроков. На публике старшие всегда были живыми и веселыми, и мне казалось, словно в их жизнях не было ничего, кроме абсолютного счастья. Но для меня новая жизнь была циклом бессмысленных действий, порочным кругом, в который меня сослали самые близкие. Зачем все это? Кто все эти люди, отчаянно пытающиеся навязать мне свою волю? Но главное, почему мои родители так легко отдали меня им? Я часто вспоминала, как мне обещали университет в Англии, путешествия по горам Франции и далекие моря Италии. Мне рассказывали, что я никогда не буду знать страданий, но все сложилось иначе. И мне ничего не оставалось, кроме как бесцельно существовать. Спустя пару месяцев, когда чувства немного притупились, на место страха и обиды пришло чувство бессилия. Но как бы глубоко во мне ни сидело это ноющие чувство одиночества, я прекрасно понимала, что, сдавшись окончательно, просто не выживу в стенах Института, где даже за одеяло или лишний кусок хлеба дочери высочайших лиц Империи могли знатно друг друга поколотить. Первые пару месяцев из дома не было ни одной весточки, и когда я совсем устала ждать и даже начала делать первые шаги навстречу местным правилам, одна из преподавательниц равнодушно вручила мне письмо. Оно было вскрыто совершенно бесстыдным образом и так небрежно, что от него даже был оторван один край, на корешке которого красовалась дата месячной давности. К моему ужасу, я понимала, что не испытываю ровным счетом никаких эмоций, когда мадам Жуковская протягивала тот белоснежный, будто январское утро, конверт. Было гораздо легче думать, что меня просто бросили, чем чувствовать слабую надежду на то, что скоро меня заберут из этой тюрьмы. Я долго смотрела конверт, прежде чем все же решилась прочитать письмо. Но едва я коснулась шершавой поверхности, меня вновь обуяла тоска. Тысячи воспоминаний разом накинулись на меня, жадно утягивая в прошлое. «Дорогая, любимая Анна. Мы с отцом всегда хотели для тебя лишь одного: чтобы ты была самой счастливой, ни в чем не нуждалась, жила достойно и обеспечено. Но для того, чтобы все так и было, тебе необходимо получить лучшее образование. В этом поможет Институт. Учись хорошо, будь умницей, и тогда все у тебя будет, как ты мечтала». Прочитав эти строки, я испытала, наверное, самое большое разочарование и потрясение, которое испытывала за всю жизнь. Попытки матери объяснить, ради чего меня оставили совершенно одну среди чужих мне людей, трактовались мною совершенно иначе. Я не понимала, почему она называет Институт «лучшим местом», если в реальности он был ужасен! Полон детских слез, уныния и однообразия. Почему меня отправили сюда для достижения высших целей, если финансы и положение родителей могло обеспечить мне все это и без Института? И от незнания становилось еще больнее. * * *