Отец вскочил с дивана и замахал руками: – Даже не думай об этом! Я ничего брать не буду! – Но, послушайте, эти двадцать восемь тысяч могут помочь. Возьмите, это мои деньги. Я ни у кого их не занимала и никому ничего не должна. Отец недоверчиво посмотрел на меня. Было видно, что он даже не думал соглашаться. Скорее, он подозревал меня в незаконных делишках. В таком случае он безусловно был прав. – Откуда у моей дочери с содержанием четыре тысячи в год взялось двадцать восемь тысяч рублей? – Ха, – решила отшутиться я, – а вдруг я дружу с цесаревичем? Глаза моего отца округлились, и в них появилось нечто страшное, дикое, захотелось поскорее убежать от него и спрятаться в шкафу. – Ты в своем уме?! Даже не думай договариваться ни о чем с этими людьми! Поверь мне, они тебя подставят, а ты даже понять этого не успеешь. – Папенька, успокойтесь, – тут же попыталась угомонить его я, – я же пошутила. Не дружу я ни с какими цесаревичами, и деньги у них я не брала. Я их заработала. Помогла кое с чем герцогине, вот она меня и наградила, – врать, конечно, было отвратительно, но я оправдывала себя тем, что это может всех спасти. Он проигнорировал мои слова и продолжил гнуть свою линию: – Цесаревичи, князья, все их приближенные – одинаковые мелочные, одержимые своей властью люди. – Отец, не надо. Их семья многое для меня сделала, – попыталась вступиться я, хотя, если вдуматься, то однозначно ответить, что именно хорошего мне сделали приближенные Императора, было довольно сложно. Если не сказать невозможно. – Что они сделали? Приняли тебя во дворец? Это не их заслуга, а твоя. И точно так же, как они ничего не сделали для тебя, они ничего не сделали для своих подданых. Эта страна полна безвольных закрепощённых рабов, которые умирают от произвола богачей, пока те устраивают пиры в своем дворце. Разве я не прав? Я лишь покачала головой: – Император изо всех сил старается избегать казней. А что до рабов? Вы дали им землю, вы заботитесь о них. Они должны быть вам за это благодарны. – Я забочусь о своих душах, да. А другие помещики, думаешь, такие же справедливые? Да и казни дело такое. Зачем казнить кого-то, если можно отправить за горы и бросить умирать там? Но на самом деле это и есть казнь, просто мерзавцы называют это ссылкой. Эти разговоры были мне непонятны. Я считала дворец своим вторым домом. И даже если не все в нем было идеально, мой долг перед Императором и его семьёй был неоспорим. – Вы сами отдали меня в Институт. Зачем, если не хотели, чтобы я была к этому причастна? – Твоя мать видела, как устроен дворец, и сбежала оттуда, как только смогла. К сожалению, обстоятельства вынудили нас отправить тебя в Институт, а оттуда ты попала во дворец. Но я очень хочу, чтобы ты покинула это место как можно скорее. – Я Вас не понимаю. – Я очень надеюсь, что и не поймёшь. Глава 16 После обеда и разговоров с отцом, которые довольно быстро вновь перешли в спокойное русло, я решила навестить могилу матери. Кладбище расположилось на пригорке недалеко от имения, и заприметить его легко можно было по небольшой покосившейся церквушке, находящейся рядом. Она была такой крохотной, что людям, вероятно, нужно было приходить на службы за несколько часов до их начала, или же слушать проповедь со скромного церковного подворья. Несмотря на это, атмосфера, царившая вокруг, была лёгкой и благодатной. Нежно журчал неподалеку ручей, питающий реку за холмом, тихо посвистывали птицы в кустах шиповника, а у входа в церковь вальяжно развалилась лохматая добрая псина, лениво поглядывающая на прохожих. Кладбище было небольшим, и, возможно, как раз потому что на нём редко кто-то появлялся, оно продолжало оставаться запущенным. Я пробралась между зарослей крапивы и массивных деревянных крестов, кое-где уже поросших мхом и лишайниками и, наконец, добралась до железного креста с приделанной рядом дубовой табличкой и выгравированным на ней именем: Татьяна Демидова. Поставить такой постамент было делом недешёвым, а потому я сильно удивилась тому, что никто не ухаживал за этой могилой, словно моя мать была каким-то неизвестным французским солдатом. И если судить по обильным зарослям лещины и осоки, последние лет пять здесь точно никто не ходил. Я присела на корточки, аккуратно приминая к земле высокую траву у надгробья, чтобы хотя бы попытаться придать этому месту благообразный вид. Я не собиралась предаваться чувствам по приезде сюда, потому что от детских воспоминаний почти ничего не осталось. Меня привело сюда исключительно чувство долга, но, кажется, я не до оценила силу привязанности к этим местам. Потому что, стоило мне залезть поглубже в прошлое, выуживая из памяти каждую крупицу воспоминаний о детстве, как я ощутила такую пронзительную боль утраты, тоску и отчаяние, словно только что потеряла не только мать, но и часть себя. Казалось, секунду назад я стояла перед ней, умоляя дать совет и подсказать, как мне быть. Кому верить? И куда стремиться? И вот ее уже не было рядом. И меня поглощало тянущее ощущение пустоты, словно я осталась в этом мире совершенно одна: беспомощная, одинокая, потерянная. О том, что такое семья, я знала только из книг, а мое окружение, в котором меня воспитали и в которое я попала, развращало меня и всеми силами стремилось уничтожить. Но я не могла сбежать. Ох, как же я хотела поговорить с ней! Рассказать обо всем, что случилось со мной во дворце. О герцогине, Императрице, о Варваре, Фане и даже об Александре. Пощупав громадный булыжник, который весь день до этого заливало солнце, и убедившись, что я не замерзну, усевшись на его гладкую темную поверхность, будто в забвении, я принялась пересказывать немой тишине всё, что со мной приключилось. Когда я закончила, день начинал склоняться к вечеру. Солнце больше не припекало, жара не сушила слезы, а на душе внезапно стало свежо. Оставаться здесь больше не имело смысла. Пустота, которая все это время была моим верным спутником, услышала уже и так больше чем достаточно, а потому я направилась обратно. Погрузившись в свои мысли, я вновь проходила мимо бревенчатой церквушки, как вдруг из нее мне навстречу выскользнула немолодая женщина: – Госпожа Анна? Вы ли это?! – воскликнула она. Женщина явно не была знакома с правилами этикета, раз позволяла себе обращаться ко мне столь просторечно. – Вы не помните меня, сударыня? Я жена нашего батюшки. Вижу, решили вспомнить про нас и отца своего и посетили наши скромные края. Я уж и забыла, каково это, говорить с простыми людьми. На удивление это ничуть не смутило меня, потому я заулыбалась и произнесла, кивая в сторону кладбища: – Конечно, и матушку тоже надо было проведать. На этом моменте в глазах женщины заиграли крохотные огоньки: – Да, проведывать ушедших – это конечно хорошо. Вот только не на пустой могилке. На секунду я потеряла дар речи, но быстро взяла себя в руки и, списывая все на свои предрассудки, переспросила: – Как это понимать? Что значит пустая могилка? Собеседница совершенно точно успела пожалеть о своей чрезмерной болтливости и сейчас, вероятно, просчитывала пути отступления. Но было поздно, и ей пришлось отвечать: – Послушайте, сударыня, я не знаю ничего толком. Это все слухи, ей Богу. – Рассказывай, – приказала я властно. Любопытство и тревога на время переплелись, и предвкушала неприятности. – Ваше благородие, – начала издалека женщина, – Ваша матушка умерла, как известно, от чахотки. Светлейшая душа, замечательная госпожа, – она рассыпалась в комплиментах. И хотя я прекрасно понимала, что меня изо всех сил пытаются умаслить, заставить ее говорить лишь о том, что мне было нужно, оказалось не так просто: – А причем здесь пустая могила? – напомнила я женщине, не давая улизнуть от ответа. – Как я уже сказала, я ничего не знаю током. Но дело вот в чем. Вашу матушку никто не видел в гробу. А когда она умирала, Ваш отец не позвал ни соседей с ней простится, ни родственников, ни даже святого отца. А где это такое видано, чтобы покойник на этот свет без исповеди посылать. Вот и вышло, что на помине был только ваш батюшка, да мой муж. Земле предали закрытый гроб. А после никто даже не появился на той могиле. Не по христианским традициям это. – Это все? – спросила я недоверчиво. История ее больше была похожа на сельские сплетни. – И да, и нет, – прошептала соседка, словно рассказывала мне сказку на ночь, – по здешним краям тогда шатался всякий сброд и все расспрашивал, про матушку Вашу, про батюшку. Мы, конечно, ничего, никому. Но было такое, – артистично вздохнув, сказала она, – В ночь, когда, сударыни не стало, царствие ей небесное, вся околица видела здоровенных мужиков. Ей богу, – причитала женщина осуждающе, – пришли посреди ночи в Ваш дом, я только мужа отправить хотела проверить все ли хорошо, смотрю – выходят. А после больше никто не видел ни их, не матушку Вашу. Я фыркнула. Это звучало так нелепо. Какие-то деревенские мужики, пустой гроб, исчезновение матери. Чего только не придумают эти крестьяне для развлечения? – Что ж, спасибо за столь увлекательную историю, – вежливо поблагодарила я женщину за информацию, надеясь, что она не расслышит саркастичные ноты в моей интонации. Но она, кажется, услышала: – Не верите? А так все и было, – сказала она, трижды перекрестила меня и одарив снисходительной улыбкой, направилась к церкви. Я тоже не собиралась задерживаться. Спускаясь с холма, я думала о том, какой живой может быть фантазия у людей, если их жизнь скучна и однообразна. Но едва я ступила на дорогу у подножия, ведущую к дому, услышанная история начала несколько переосмысляться. «А уж не связаны были эти странные люди с теми долгами, которые обременяли нашу семью?» – думала я, не по-девичья шаркая ногами о песок. Вариант с бандитами был куда более логичным, нежели растрата огромного состояния на лекарства от чахотки. И тогда вполне понятно, почему отец предпочел не говорить мне об этом. Отец ждал на крыльце, и мое появление на горизонте не осталось незамеченным. Ещё издалека я уловила еле различимые запахи жареного мяса, а когда нога моя переступила порог дома, белая кухарка, совмещающая также должности буфетчицы и моей бывшей кормилицы, уже накрывала стол в гостиной. Мы сели ужинать. Разговоров было немерено. Отец рассказал мне о своем хозяйстве, садах, которыми когда-то занималась мать, и которые пришлось продать соседу. Я же старательно пыталась пересказать отцу, что произошло со мной с того злополучного ноябрьского дня за годы Института и службы во дворце: – Тебе нужно бежать оттуда, – уверено произнес он, услышав историю подкинутого Еленой письма. – Если я убегу, откуда у меня будут деньги, чтобы восстановить наше доброе имя и не потерять дом? – Титул имеет смысл лишь тогда, когда есть перед кем им гордиться. В наше время дворяне так замарали это понятие, что быть дворянином скоро станет позорно. А за деньги ты не должна переживать, это не твоя проблема. Ты и так сделала очень много, – он кивнул в сторону горшка с георгином. Я расценила этот жест, как знак того, что он принял мою помощь. – Отец, я хотела спросить Вас. Он отпил вина из хрустального бокала и посмотрел на меня. – Я встретила жену священника, когда была на кладбище. Она наговорила мне, будто Вы хоронил пустой гроб без матушки, и будто Вы связались с бандитами, которые ее убили. Я не поверила, конечно. Но все же я хотела спросить, почему вы не приглашали никого из родных? Даже я узнала о ее смерти в письме почти через год после! Реакция на мои вопросы была довольно предсказуема. Отец был недоволен. Не любил он разговоры, в которых кто-то хотя бы на секунду допускал, что он может быть не прав. – Я говорил тебе не верить слухам! Вот оно, императорское воспитание! Твоя мать была больна. Вопреки мнению, что чахоткой болеют лишь люди страстей, я склонен думать, что она может быть опасна для других. Потому и не звал никого. Да и кого звать было? Родственников нет, а те, что есть, живут за сотни миль. – А бандиты? – на всякий случай заикнулась я. – Не знаю, кого эти сыщики приняли за разбойников, но в ту ночь кроме врача, да его лакея с кучером, у нас никого не было. Я удовлетворенно кивнула, и мы вновь принялись за еду. Но почему меня так пугало воцарившееся молчание? Неужели я все еще в чем-то сомневалась? Или, быть может, меня просто волновала та необъятная гора проблем, что до сих пор нависала над нашей семьей. Едва я подумала об этом, как в дверь трижды постучали.