Прошло две недели с тех пор, как мы с Александром навещали Жуковских. Постепенно гомон вокруг произошедших там событий начал утихать. По крайней мере в коридорах теперь снова обсуждали балы и приемы, а не только покушение на Великого князя. Однако я знала, что дело на этом не закончится. Император был зол, и теперь вся полиция стояла на ушах в поисках ниточек к заговорщикам. При дворе, казалось, все должно было быть как обычно, но я чувствовала, что все менялось. Не было в воздухе той беззаботности и легкости, которая витала еще летом. И черные тучи, что ползли по февральскому небу над вечно сияющим дворцом, несли перемены. Я стала чаще общаться Жуковскими. Поездка к ним произвела на меня неизгладимое впечатление, смешивая во мне страхи и предрассудки. Отныне я тревожилась за них не меньше, чем когда-то за имение своего отца. В одно мгновение потерять двух сыновей, место в обществе и не иметь возможности это изменить. Неужто такая судьба уготована столь добросердечным людям? Каждое письмо, что я получала от госпожи Жуковской, я читала с особой жадностью, словно выискивая между строк скрытые послания, но она всегда была сдержана, потому и меня ей успокаивать приходилось гораздо чаще, чем мне ее. А вот письма господина Жуковского были куда более красноречивыми. Из них я узнала кое-что о деле по покушению на Александра. Жуковским в любой момент могли предъявить участие в сговоре. Однако ничего доказать не могли. «Еще бы… – писал Жуковский, – им невероятно хочется повесить на нас это дело. Уже шестой раз мы имеем дело с тайной полицией. Каждый раз задают одни и те же вопросы. Сперва мне, затем жене. Записывают. Потом уходят. Затем снова возвращаются. Полагаю, на разговорах дело не закончится. Но не переживайте, Анна Георгиевна, в мире всегда так. Кто-то должен стать первой жертвой несправедливости, чтобы показать остальным – несправедливость вещь малоприятная. Ее нужно искоренять, с ней нужно бороться». Но не успевала я впасть в уныние, как он резко переключался на рассказы о дочерях, литературе или вспоминал дни бурной молодости. И тогда я звонко смеялась от его искрометных шуток, которые он мастерски вплетал в столь тяжелый текст. Жуковский строил планы на следующее лето, обещал показать нам с Александром по весне семейный вишневый сад, а дочерей планировал отправить на обучение в Лондон. И все это было так хорошо, так сказочно. Но от чего же мне тогда было так больно? От чего сжималось сердце и печалилась душа? Уж не от того ли, что я на самом деле знала – этим планам никогда не суждено сбыться? * * * Шла вторая неделя марта. На улице все еще было холодно, снежно и невыносимо мрачно. В один из таких унылых вечеров, которые я собиралась провести в одиночестве, отвечая на письма Фани и Жуковских, меня неожиданно позвали на театральную премьеру новой пьесы, что ставил именитый итальянский постановщик. Сперва я отлынивала от этой затеи. Не доставляло мне удовольствия лицезреть Александра в компании Марии Павловны и других его не менее влиятельных спутниц. Мне хватало их общества и на балах. Однако в тот вечер мне стало особенно тоскливо, и я чувствовала, что лучшим способом отвлечься от навязчивых мыслей будет выход в свет. Потому я быстро собралась и направилась в театр. Когда я вошла в зал, как и предполагалось, не услышала ни восторженных оваций в мою честь, ни завидного шепота, ни даже пристальных взглядов. Я быстро нашла свое место, присела рядом с Варварой, а затем обежала взглядом аванзалу в поисках знакомых лиц. Александр сидел на отдельной ложе рядом с Марией Павловной. Там же, недалеко от них, расположился Константин, распорядитель балов Эдвард с двумя прусскими графинями и Елена, которая каким-то чудесным образом затесалась в их компании. Впрочем, почему меня это еще удивляло? Елена могла пролезть куда угодно. Мы с Варварой сидели в ложе для гостей менее знатного происхождения. Однако даже отсюда мы легко могли наблюдать за тем, что происходит на местах для высшей знати. Я с особым старанием пыталась заставить себя не глядеть в сторону Александра, но мало что помогало мне отвлечься. Казалось, будто мои глаза жили отдельной жизнью, так и норовя хоть на секунду зацепиться за угольно-черный фрак Александр и еще раз изучить каждую черту его лица, каждую особенность, каждое движение и каждый взгляд, брошенный украдкой ни то в нашу сторону, ни то куда-то в пустоту. Герцогиня грациозно вырисовывала в воздухе мудреные фигуры, вероятно демонстрируя Елене свою эрудированность. Александра ее истории мало заботили, он увлеченно общался с братом. Они и правда были такие разные с Марией. Он общительный, самовлюбленный сын Императора, жаждущий, чтобы его любили и внимали каждое слово с глазами полными искреннего интереса. Он обожал быть единственным и неповторимым мужчиной в сердце каждой женщины. Любил, когда им восхищались и боготворили. Но больше всего он любил зажигать во взглядах искры. И главная проблема их с герцогиней отношений состояла в том, что эту женщину невозможно было зажечь. Это было так же бессмысленно, как пытаться развести огонь из глыбы льда. Освещение в зале начало тускнеть, постепенно погружая партер в полумрак, а я в задумчивости продолжала изучать императорский балкон. Константин не переставал смеяться, наверняка повествуя Александру о своих победах на любовном фронте. Елена и Эдвард также шептались о чем-то секретном, судя по их серьезным лицам. И вот... рука Марии легла на запястье Александра. Я отвела взгляд и устремила его на сцену. * * * Когда мы с Варварой вышли в фойе театра, я наткнулась взглядом на вечно счастливого Александра, непринужденно беседующего с Софией Павловной, сестрой герцогини. Мною вновь завладело чувство тоскливой беспомощности. С этим отнюдь неприятным ощущением я была знакома со времен игры в вист. Тогда я впервые узнала, что такое ревность. Но эта была вовсе не та ревность, от которой возникает непреодолимое желание сразить на дуэли всех конкуренток. Моя ревность родилась не от злости, она родилась от боли, что медленно, но упорно, разъедала меня изнутри. Когда я видела его в компании других, я ненавидела не их, я ненавидела себя, за то, что позволила себе чувствовать эту боль и обиду. Но куда страшнее было другое. Моя надежда. Я надеялась, что значу для него хоть немного больше, чем другие, и вместе с этим мучительным чувством жило понимание – это все самообман, пустая иллюзия, позволяющая мне не сойти с ума в мире, где я никому не нужна. Ведь, чтобы быть с Александром, мне пришлось бы избавиться от всего женского рода и, даже оставшись со мной наедине, с единственной женщиной в мире, он наверняка нашел бы мне замену. Я невольно сравнивала взгляды и прикосновения, которые он, словно невзначай, дарил другим, с теми, что были между нами. Я подмечала каждый его мимолетный взгляд и каждый едва заметный жест, если он был адресован другой. Я научилась понимать его по незначительным изменениями во взгляде и голосе. Я знала и считывала буквально все: его скуку, беспокойство или просто желание поболтать. А когда он оставался ворковать с барышнями, я научилась понимать, кого он выделял больше, а к кому был равнодушен. Но если бы он только знал, с какой болью я сталкиваюсь каждый раз, когда вижу его с другой. С каким отчаянием я пытаюсь понять его и разгадать. И с каким безумием я хочу стать хоть каплю ближе к нему. Но каждый раз, когда он кладет свою руку поверх руки Марии Павловны, я понимаю, что, на самом деле, ничего о нем не знаю. – Дамы и господа, прошу минуту вашего внимания, – в центр фойе грациозно выплыла фигура господина Эдварда, – я прошу вас пока не расходиться, будущий наследник, его Императорское Высочество, Константин Николаевич, хочет произнести важную речь. Эдвард был как никогда серьезен и взволнован, что для него отнюдь не было характерно. Он частенько устраивал гостям неожиданные спектакли прямо на балах, выскакивая на центр зала и травя пьяные байки. Однако на этот раз он явно не стримился привлечь дополнительное внимание. Что еще за важная речь, которая заставляет его так волноваться? – Ты бы знала, как мне все здесь наскучило, я ничего не хочу. Мне кажется, в мире нет ничего, что заставило бы меня снова радоваться, – заявила мне Варвара, явно не придавая значения словам Эдварда. – А ты пробовала полюбить кого-нибудь? – спросила я первое, что пришло в голову. – О, нет. Я никогда не смогу полюбить. Я стала холодной и равнодушной. И даже романы о любви кажутся мне сборником глупостей. Я пыталась найти что-нибудь, что увлекло бы меня больше книг, но все бессмысленно. Я просто существую. Мы продолжали медленно продвигаться по переполненному фойе театра. Казалось, никому здесь нет дела до внезапного заявления Константина, которое он собирался сделать. – Ты не знаешь, что такого важного хочет нам сказать Константин? – спросила я у Варвары, отвлекая ее от мрачных мыслей. – Нет, – произнесла она, надменно поворачивая ко мне голову, – да и тебе не все равно? – спросила она равнодушно, – лучше расскажи, как прошла твоя поездка к концу. По приезде ты об этом и словом не обмолвилась. Я немного опешила от ее вопроса, ведь прошло почти полгода с тех пор, как я была в его поместье. Так и с чего это вдруг Варвара решила заговорить об этом сейчас? – Ты знаешь, хорошо, – ответила я, растягивая каждое слово, – спасибо, но это было так давно, я бы с радостью съездила навестить его еще раз. – Ну ты даешь, – она наигранно усмехнулась, поднесла к переносице театральный бинокль и, внимательно вглядываясь в двери зала, из-за которых выходил императорский оркестр, продолжила: – Прошло каких-то три недели. Мария Павловна и так была недовольна твоему отъезду, не думаю, что она в восторге от твоих путешествий. А в те выходные она знатно натерпелась. Покушение на Александра, его разъезды неизвестно где. Кстати, недавно пополз слушок, что он был не один, – хитровато подмигнула мне Варвара. Теперь я окончательно сообразила, о чем шла речь. Я уже понимала, что Александр предпочтет не рассказывать об этом путешествии никому из приближенных, но оправдать мой отъезд в глазах других поездкой к отцу, не сказав мне, было крайне безрассудно с его стороны. Впрочем, даже если бы правда неожиданно вскрылась, он бы отделался неприятным разговором с Марией Павловной, в то время как я прямиком отправилась бы замуж за первого встречного в самую дальнюю губернию Империи без шансов вернуться в столицу. Я фальшиво засмеялась над словами Варвары, но выглядело это совсем неубедительно. – Просто поездка была такой короткой, словно ее и не было вовсе. Да и стоило мне вернуться, сразу столько дел появилось, вот я и забыла об этом. – Надеюсь, ты хорошо провела время, рада за тебя, а вот я по-прежнему вынуждена сидеть здесь... – к моему счастью, Варваре было слишком все равно на все что происходило не в ее жизни или не касалось ее лично. Поэтому она предпочла тут же забыть о моих попытках оправдаться и вернулась к мыслям о своих страданиях. Тем временем, мы остановились в углу парадного фойе, оставляя гостям возможность легко лавировать между нами. – Дамы, – вдруг услышала я знакомый голос, и тут же что-то острое вонзилось мне в сердце и сковало дыхание, когда я поняла, кому он принадлежит. – Александр Николаевич! – Варвара мгновенно изменилась в лице. Зажатость и скованность движений испарились быстрее, чем звезда падает с неба. Расслабленная поза, словно перед ней стоит не Великий князь, а обычный холоп, придавала ей вид одновременно и спокойствия, и равнодушия. И я бы даже подумала, что Александр вовсе не интересует девушку, если бы не ее манера все время задевать его локоточком. – Александр Николаевич, я так рада видеть вас в добром здравии, – начала она так, словно Александр был неизлечимо болен, и она уже давно отправила его на тот свет, – с тех пор как вы вернулись из того ужасного путешествия, нам так и не удалось поговорить. Вы уже знаете, кто посмел совершить такое злодейство? Александр смотрел на нее с ухмылкой, казалось, он еле сдерживался, чтобы не рассмеяться. – Варвара Федоровна, не беспокойтесь, преступник был убит на месте, – спокойно произнес он. – Но его приспешники?! Его осведомители?! Совершенно очевидно, что он был не один. Я слышала вся тайная полиция сейчас на ушах. Это правда? Было видно, что Александр не особо хотел делиться подробностями расследования о покушении на собственную жизнь с кем-то посторонним, но Варвару ничто бы не остановило от допроса. Князь это явно понимал. – Да, он был не один. Но нападавший был лишь исполнителем, ничего сам не решал. Пока непонятно сколько человек участвует в этом, но вы можете быть спокойны, со мной и с вами все будет хорошо. Хотя к моему большому сожалению, похоже, во главе всего стоят далеко не крестьяне. На последнем предложении мне почему-то стало нехорошо. Уж не подозревает ли он сам в организации нападения Жуковских? У них действительно был бы очень веский мотив, если бы не одно но... Жуковские слишком благородные и добросердечные люди, чтобы опускаться до убийства своих недругов. – О Боже! – воскликнула Варвара манерно, прикрывая рукавом краешек губ. – Как же я переживаю за вас! А если они придут во дворец? И это снова повториться?! Нападения на дворян учащаются. Вот в соседском имении, матушка моя писала, задушили ночью барина! Представляете страх какой?! Нет им прощения! – фрейлина болтала без умолку, пытаясь доказать Александру, что этот мир совершенно потерян. Первые пару минут я действительно старалась слушать ее, но с каждой секундой все больше и больше теряла суть разговора. Варвара была такой же наивной, как и я, еще примерно год назад. Она жила при дворе в роскоши и ни в чем не нуждалась. Ее близких не отягощали долги, и она не знала людей, которые столкнулись с другой стороной жизни. Она не была там, где была я. Не слышала историй Жуковских, не видела имения моего отца и большинство деревень дальних губерний, где царил произвол помещиков. Все это время Варвара продолжала причитать и настойчиво требовать от Александр полной истории недавнего происшествия. Не нужно было хорошо разбираться в людях, чтобы понять –девушка изо всех сил пытается произвести на него впечатление, но вместо этого только усугубляет свое положение. В голове роились миллионы мыслей, но едва я переводила взгляд на Александра, от страхов не оставалось и отголоска. Я задумчиво рассматривала бледную, гладкую кожу на лице князя, и незаметно, даже для самой себя, вдруг представила, как неспешно и аккуратно, я коснусь когда-нибудь его щеки своими холодными пальчиками. И он позволит мне гладить его столько, сколько мне вздумается. Как же тепло становилось от этих мыслей, словно я на самом деле была в его горячих объятиях. Голос Варвары звучал все дальше и дальше, а я проваливалась в пучину сладких мечтаний, когда меня вдруг подцепил на крючок и резко достал из водоворота нелепых мыслей, стремительный взгляд Александра, брошенный украдкой. Я смущенно покосилась в пол, словно он уличил меня в чем-то ужасном, а затем также невинно вновь подняла на него глаза. Александр продолжал смотреть на меня, ни на секунду не позволяя себе переключиться на Варвару или любого другого гостя. Он смотрел так, будто я была для него каменной стеной, а он пытался пробить в ней брешь, залезть ко мне внутрь, и прощупать каждый камешек в основании этой крепости. Я знала об Александре столько, сколько, пожалуй, он сам не знал о себе. Видела все, что он чувствовал или испытывал по отношению к другим людям. Но только не ко мне. Когда он смотрел на меня, я ощущала только собственное сердцебиение в висках и дикий страх, от того, что это чувство вот-вот погубит меня. Я не была уверена, что смогу выиграть у Александра в сей несогласованной зрительной битве, поскольку все во мне в такие моменты словно жило отдельной жизнью, и я мало контролировало свое тело. Невербальная атака продолжалась около минуты, когда я, наконец, не выдержала. Он будто прощупывал меня всю. Словно читал как книгу. Словно давно понял и принял каждую мою мечту и фантазию о нем. И словно, будучи частью меня, он усмехался над моей наивностью. Я заморгала и вновь глянула в пол, боясь, что, когда я опять решусь посмотреть на Александра, он окажется разочарованным мною, как соперником для зрительной битва. Морально я уже подготовила себя к тому, что он быстро переключиться на нудные речи Варвары и забудет о том, что было пару секунд назад. Но когда я вновь осмелилась посмотреть на князя, то поняла – Александр продолжал осматривать меня, довольно улыбаясь. От этой улыбки и мне стало легче, и я позволила себе улыбнуться ему в ответ. – Так что, вы согласны со мной? – Варвара легонько дернула меня за кружевной рукав платья, привлекая к себе внимание. – Что? Ах, насчет безопасности его Высочества. Да, думаю, твое мнение имеет право на существование, – ответила я вежливо, стараясь больше не смотреть на Александра, но так или иначе чувствовала на себе его взгляд. Думаю, Варвара прекрасно понимала, что я не особо слушала ее, но мое мнение ее, вероятно, и не интересовало, потому что она тут же переключилась на князя. – А вы, Александр Николаевич, согласны со мной? – она смотрела на него серьезно, поджимая губы и показательно скрещивая на груди руки, идеально отыгрывая образ умной барышни. На мой же взгляд она больше производила впечатление сварливой и истеричной девицы. Гости шныряли вокруг нас по мраморному фойе, которое служило для них пересадочной станцией между буфетом, партером и отдельной гостиной для особо привилегированных чинов. Мария удалилась в свои покои сразу после премьеры. Елена и Ольга тоже исчезли, чему я была безумно рада. И все же я была искренне удивлена, что Александра до сих пор не увели к другим приглашенным, поскольку ему явно не пристало проводить столько времени рядом с юными незамужними девицами. Внезапно из противоположной части зала послышался гомон. Гости почтительно расступались в стороны, уступая кому-то дорогу. Спустя несколько минут на небольшой постамент, стоявший в центре фойе и огороженный с четырех сторон мраморными ступенями, непринужденно и расслабленно взошел будущий наследник престола – Константин. Он был пьян, хоть и старался всеми силами скрыть это. Впрочем, даже алкоголь не мешал ему выглядеть по аристократичному солидно. С трудом стоя на ногах, он каким-то магическим образом заставлял людей видеть в нем то, чем он не являлся. Было отчетливо видно, что они с Александром связаны кровно. Этот талант завораживать и обольщать одним лишь взглядом, был свойственен только им. Тем временем собравшиеся вокруг публика заметно притихла, ожидая долгожданной речи цесаревича.