Я замолчал, глядя в резвящиеся языки пламени. Маша вздохнула: — Fac officium, Deus providebit. Кивок. — Я и делаю всё, что должно. И свершится то, что должно. Уверен, что мои предки делали то же самое. Кому-то прилетело табакеркой в висок, кого-то взорвали бомбой, а кого-то просто убили. Не говоря уж о том, сколько раз нас с тобой пытались убить за последние четыре года. — Какое-то у тебя мрачное настроение, не находишь? — Более чем. — Мне это не нравится. Жена демонстративно вытащила из лежащей на столике папки чистый лист бумаги, начертала на нём: «Мрачное настроение и хандра», скомкала страницу и швырнула её в огонь. — Гори они огнём, сомнения твои. Бокал коньяка вылечит тебя окончательно. Оставь благоглупости психотерзаний своим подданным. У тебя нет права на слабину. Хочешь творить будущее? Так твори и не мешай сам себе. Тебе уже удалось свершить куда больше, чем всем твоим предкам. Прекращай сопли и разрушительные потуги самокопаний. Иди вперед. А мы все пойдем за тобой. И если потребуется, я лично изо всех сил буду толкать тебя в спину, чтобы ты не остановился на полпути в сомнениях. Ты — гений. Безусловно. А гению нужна рядом верная жена-подруга, которая верит в него, разделяет его взгляды и мечты, поддерживает его в трудный час сомнений и в час ударов судьбы. Так что тебе повезло, мой любимый гений. Я не дам тебе раскиснуть, ты меня знаешь. Иди. Я с тобой. В голосе любимой женщины уже проскальзывает раздражение и жёсткие нотки. Не любит она, когда я в таком настроении. И почему я не ранимый поэт, которому прощают поклонницы и влюблённые женщины всякую творческую хандру? Пожимаю плечами. — Что ж, ты права. И как сказал бы Федя Меркурьев в данном случае: «Продолжим шоу». * * * ЯПОНСКАЯ ИМПЕРИЯ. СЕВЕР КОРЕЙСКОГО ПОЛУОСТРОВА. 16 ноября 1921 года. Борис только что вернулся с секрета. Вот, спрашивается, ну какие-такие секреты в тылу? Так мог бы рассуждать унтер Норкин во времена Великой войны. Но мог ли так рассуждать подпоручик Норкин, практически прошедший учебный центр Сил специальных операций? Вот, казалось бы, он, ветеран войны, проведший на войне так или иначе, но три года, может ли вдруг оказаться в ситуации, когда все его знания и опыт стоят меньше, чем мало? Две недели ада в учебном центре ССО. Их, ветеранов, гнобили так, как не гнобили в их времена новобранцев. Каждое утро, ни свет ни заря, бегом-бегом-бегом!!! Вперёд, крокодилы косолапые! Бегом. С полной выкладкой. Полоса препятствий. Мордой в грязь. Стрельбище. «Колено!» Выстрел. Две двойки и тройка. «Присед!». Снова две двойки. «Лежа!» Три тройки по мишеням. «Змейка влево!». Снова короткая очередь. «Змейка назад!». Очередь. «Змейка вправо, хоп, и влево!» Снова отполз, перекат, очередь, вновь движение. Всё в грязи. Разгрузка. Бронежилет. Все мешает. И не так чтобы слишком помогает. Тот же бронежилет довольно громоздкий и тяжелый. Конечно, не такой, каким был панцирь в Великую войну, но пулю из винтовки не держит всё равно. Листы металла, войлок, асбест. Так называемый «пакет». Намного легче панциря, осколки держит довольно добротно, но вот пули… Каска новой формы. Горжет. Разгрузка. Автоматы. Многое появилось и усовершенствовалось за последние два-три года. Было видно, что в штабах не зря получают свои усиленные довольствия с пайками. Но, как всегда это бывает, последний вердикт вынесут солдаты на полях сражений. Две недели они бегали, стреляли, совершали марш-броски, учились ездить на всякого рода броне, стрелять с неё, спрыгивать с неё в бою и выпрыгивать при подбитии, спасать и спасаться, стрелять, стрелять и стрелять. Идти на штурм. В составе взвода, отделения, тройки или пары. Прикрывать товарища и доверять свою спину товарищу. Бросок. Вновь бросок. Разбор полётов. Отхват пряников. Послеобеденный марш-бросок с полной выкладкой. С лопатами и ящиками со взрывчаткой. Как говорит унтер Пришибеев: «Солдат без лопаты, что курсистка без юбки. Протерял лопату? Так найди. Купи, обменяй или укради. Солдат, который не умеет и не может окапываться, хуже свиньи. Свинью хоть можно съесть. А убитый по своей дурости солдат не годен ни на что и достоин всяческого порицания. Его не жалко. Копайте. Пожалейте сами себя». И копали. Каждый день и вечер. И мужики копали, и вчерашние курсистки. До мозолей. До крови. Каждый божий день. Лопатами и кирками. Взрывчаткой ломая промерзшую почву. Блиндажи, перекрытия, стоки для воды, всё прочее, что полагается по Уставу. А кто не успевал, тому Бог судья. Или унтер Пришибеев. Норкин приблизился к костру, у которого колдовал его товарищ по несчастью прапорщик Углов. Хворост весело трещал в яме, на палке над жаром висел котелок с каким-то варевом. — Проголодался небось? Углов участливо зачерпнул в миску своего колдовства и протянул Норкину. Тот кивнул и принялся за похлёбку. — Ну, что, курс заканчиваем, да, брат? Борис кивнул. — Ну, вроде того, да. Прапорщик усмехнулся. — Так-то оно так, но вскоре наступление, так что отдыхай пока. Там будет хуже. Норкин удивленно вскинулся. — Наступление? Какое наступление? Все же говорят, что не ранее весны. Углов хохотнул. — А ты точно фронтовик? С каких пор ветеран верит в генеральские сказочки? Попомни моё слово, не пройдет и двух недель, как япошки умоются кровушкой. Или с меня четверть самогону. — А если не будет ничего? Прапорщик задумался, а затем четко сформулировал предмет пари: — Если умоются япошки кровушкой, то с тебя четверть. А если не будет ничего, то с меня. Лады? — Лады. Они ударили по рукам и рассмеялись. Затем Норкин криво усмехнулся. — Вот зато там точно не будет унтера Пришибеева! Углов покосился на «Писателя». — А он и не унтер, и, тем более, не Пришибеев. Нравится ему так драконить «мясо». — А кто же он? Хмыканье. — Он? Он — штабс-капитан ССО барон Амолов Александр Евгеньевич. Герой войн и спецопераций, кавалер Георгия III степени и Золотого Оружия за храбрость. Так что как-то так. Других инструкторов тут нет, это же ССО. Норкин от неожиданности даже запнулся. Затем уточнил осторожно: — А всех прибывших так учат? Хохоток. — Нет, конечно. Сам подумай, откуда взяться такому богатству?! Через центры ССО проходит только пополнение Лейб-Гвардии. На всех остальных не хватит ни учебных центров, ни унтеров Пришибеевых. Так что повезло нам с тобой. * * * ИМПЕРСКОЕ ЕДИНСТВО РОССИИ И РОМЕИ. РОМЕЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. КОНСТАНТИНОПОЛЬ. ДВОРЕЦ ЕДИНСТВА. КВАРТИРА ИХ ВЕЛИЧЕСТВ. 16 ноября 1921 года. — И когда ты думаешь заканчивать эту войну? Пожимаю плечами. — Ну, годик, наверное, ещё повозимся. Если Бог даст. Маша удивлённо на меня смотрит: — Погоди, ты же сам говоришь, что исход войны практически предрешён, и тут вдруг такое. Как тебя понимать прикажешь? — Ну, … — я потягиваюсь сладко, — … может и не предрешён исход, но он, в целом, ясен. Партия будет ещё длинная, но и я никуда не тороплюсь. Это последняя война уходящей эпохи. И я должен её использовать на всю катушку. Уходят времена, уходят эпохи. Сегодняшние капитаны и полковники будут формировать новую Россию и её вооруженные силы. К середине 30-х Империю нужно полностью обновить, однако без молодых героев реальной войны это сделать будет очень трудно. Мы уже по итогам Великой войны (и не только мы, кстати) видим острую проблему засилья старых генералов и старых элит, которые чего-то там когда-то выиграли. Молодым лидерам дорога наверх практически заказана. И пока, когда-то потом, Империя не умоется кровью, никто их наверх не подпустит. Поэтому решать проблему обновления нужно сейчас. А без войны это малореально. Альтернатива — наш собственный вариант 1937-го года, с массовыми расстрелами. Война позволит нам провести обновление без показательных массовых расстрелов. Сотни и тысячи генералов, адмиралов и чиновников по итогам этой битвы получат ничего не значащие должности, какую-то свою синекуру с громким названием или, в большинстве своём, уйдут на почётный покой. А может и на каторгу. Тут уж кто насколько накосячил и насколько нагло воровал. Причём, говоря о генералах, я лишь обозначаю вершину айсберга перемен. Так сказать, то, что явно на виду, что будет бросаться в глаза и служить предметом пересудов. Но главное останется вне общественного внимания. Подумаешь полковник Иванов или статский советник Петров подали прошение об отставке. Дело житейское. Бывает. А то, что таких вот «житейских дел» будет десятки и сотни тысяч, об этом никто судачить не будет, поскольку никто не понимает и не видит реальный масштаб происходящего. Ты сама прекрасно знаешь, сколько мы готовим новых кадров, какие программы отбора и отсева существуют в военном ведомстве, в гражданской службе, в медицине, науке, образовании. Ведь Звездный лицей, Звездный универ, Пажеский корпус и Смольный институт — это лишь явная вершина айсберга. Империя избавится от балласта прежних эпох, все напыщенные бестолочи должны уйти в небытие, в пыль архивных страниц. В новой Империи Служения и Освобождения, как бы пафосно это не прозвучало, им просто нет места. Поэтому мне нужна эта война. Тысячи и десятки тысяч нынешних капитанов получат шанс. Новая армия. Новый флот. Новые вооружения и рода войск. Стимул к бурному развитию технической и научной мысли. Даже коммерция перестраивается на новые рельсы, отбирая всё самое действенное и эффективное. Именно Третья Тихоокеанская война должна стать тем самым трамплином, который позволит России осуществить рывок в будущее. Потрясающий по силе и красоте рывок, гордость и пример для будущих поколений восхищенных и окрыленных молодых людей с горящими восторгом глазами. Смотрю в весело пляшущие в камине язычки пламени. Императрица улыбнулась: — Знаешь, иной раз мне кажется, что я всё о тебе знаю. Уже привыкла к мысли, что я жена попаданца из будущего. Но всякий раз я поражаюсь тебе. Вот ты сейчас говоришь о горящих восторгом глазах молодых людей. Однако, только вот не зазнавайся, без лишней скромности я скажу вот что: тебе всякий раз удается удивлять меня, рождать в моей душе гордость и в глазах тот самый восторг. И я поняла для себя, почему я, не взирая ни на что, не только всё ещё могу жить с попаданцем под одной крышей, но и быть счастливой женщиной и матерью.