— Ночью? — прохрипел из угла удивленно-раздраженный прокуренный голос. Кто — не разобрал, его лицо скрывала тень от верхней полки. — Ночью, — подтвердил я. — А кому сейчас легко? Вот вам ксивы на право хождения по городу в комендантский час. Пропуска настоящие. Почти. Для войскового патруля достаточно. Но полиция расколет, если будет придираться. Так что светите с умом, без дешевых понтов. Где взяли? Нашли на улице. На мостовой валялись. Документы были самые настоящие, но выписаны на реальных людей, умерших в госпиталях. Фотографий не имели. — И это… — добавил я напоследок. — Мне лично без разницы, как вы там местных деловых под себя нагибать будете, но завалите тему — я с Крона спрошу. А он… — не закончив фразы, я саркастически цыкнул зубом. Судя по кислым лицам адептов, огорчать регента Ночной гильдии им категорически не хотелось. Спрос в таких делах дорогого стоит. А вся «бригада» Лося и так состояла из накосячивших с точки зрения «правильных пацанов». — Вот и ладушки, — попрощался я с ними, удостоверившись, что возражений не последует. — И тихо мне тут, пока не выехали на магистраль. На будущее держите в черепе твердо, что полиция сама по себе, а мы сами по себе. Заметут по дурняку легавые, отмазывать вас никто не будет. Не то время. Закрыл дверь в купе и провернул ключ. Через тонкие доски двери услышал о себе довольно лестную в устах уголовника характеристику. — Лось, я чей-то не врубился: этот фраер какой масти? Фармазон, что ли? Ксивы подогнал ладные… — спросил хриплый голос. — Какой он тебе фраер? — донесся бас Лося. — Это он по замашкам фраер, потому как среди фраеров дела варит. Ему человека кончить, как тебе высморкаться. И за него такие люди подписываются… Н-да. Пулеметчик это… Тут на стрелке вагон качнуло, и пол под моими сапогами предательски скрипнул. Разговоры в купе разом смолкли. А я ушел в салон, переваривая свое уголовное погоняло. Сподобился. Опасался я не напрасно, так как выехать из Ставки мы смогли только с закатом. Тут охраны в Ставке двойной комплект — королевская и императорская. Только мой статус комиссара ЧК оберег меня от тщательного шмона моего состава. И то только потому, что я сразу поставил у своих вагонов караул из вооруженных егерей, у которых на все вопросы один ответ на имперской мове: «Мая твоя не понимай. Стрелять буду». Так что освободился я только после совещания с принцем и его доверенными чиновниками в ранге от майора до полковника опять-таки в моем салоне, где по определению не было чужих ушей. Принц им пообещал при мне, что в случае утечки информации их не только повесят без суда и следствия, но и все, что есть у них, конфискуют. Так что семьи их по миру пойдут. Интенданты с лица сбледнули, но никто не отказался от участия в деле, про которое еще ничего не знали. Я только мысленно воздал принцу овации — так вот на пустом месте одной фразой создать в тесном интендантском клане трех «крысиных королей». И нет им теперь пути назад. А потом младший Бисер их озадачил по самое не могу. Полковник уехал со мной на узловую — подхватить бразды правления в случае чрезвычайной ситуации, чтобы не страдали поставки в войска. Но официально — вздрючить по интендантской линии подполковника Шперле за лень, за то, что тот дал мне не общую справку, а реальные копии книг движения вагонов. А я с другой стороны надавлю на него требованием еще копий с документов… Пусть Шперле понервничает. Может, на нервах станет ошибки делать и сам подставится? Полковнику с его денщиком я отдельное купе предоставил в странном вагоне-омнибусе островной постройки. Нечего ему в моем салоне торчать. Тем более вагон пустой, после того как один взвод егерей я оставил в Будвице с особым заданием. Ну и возможным соглядатаям показать, что мы не вместе. Что полковник у меня случайный пассажир. Попутный. Майор возвращается в Будвиц. Ему принц отдельные инструкции выдаст. С глазу на глаз. Подполковник завтра уедет официальным инспектором на юг, в зону ответственности имперской гвардии. Выяснить, что там да как. Разрулить возможные конфликты между нашими и имперскими интендантами. Всех остальных в ведомстве кронпринца вроде бы играем втемную. Задача — выйти на действительный двигатель махинаций, реального главаря шайки. Главного бенефициара. Расстрелять исполнителей легко, но вскоре на их месте будут сидеть такие же перцы, разве что воровать станут осторожней, с оглядкой. А нам надо всю цепочку разом вытянуть. Ни я, ни принц не были идеалистами и считали, что воровство в интендантстве совсем искоренить невозможно. У гидры головы отрастают сами по себе. Не может человек сидеть у колодца и не напиться. Вопрос только в размере жажды. Генералиссимус Суворов, который свою стремительную карьеру честного снабженца сделал в интендантстве, когда провиантскую службу в Военной коллегии курировал его отец, любил приговаривать: «Двадцать лет в интендантах? Расстрелять без суда и следствия!» Но, по крайней мере, можно хищения в этом ведомстве ограничить какими-то терпимыми рамками. Сейчас же творится такое, что ни в какие ворота не лезет. Хапают, как за неделю до конца света южнее границ Белоруссии. По прибытии на узловую мой эшелон сразу подогнали к деревянному дебаркадеру первого пути — прогнулись, оказали почет по статусу. Перрон вровень с дверью вагона. Так что будвицкую братву пришлось выпускать на грунт с другой стороны. В претензии они не были и моментально растворились в ночи, поднырнув под соседний состав. Подполковник Шперле к очередной встрече с комиссаром ЧК подготовил «жертвенного барашка» — нашел вора в своей богадельне. Настоящего вора, без булды, с хорошей доказательной базой. Воровал лейтенант консервы и табак с трофейного склада и толкал на местном черном рынке. Ящиками. И видно, не поделился добычей. В другое время отделался бы он выволочкой от того же Шперле, «штрафом» и повышенным оброком. А тут такая оказия, что Шперле надо срочно собственную задницу прикрывать… Не повезло парню. Хотя везение это дело такое… Не повезет, так на родной сестре микроб поймаешь. Следующим утром в присутствии войск гарнизона, при стечении массы обывателей на вокзальной площади я сам зарядил дюжину винтовок и раздал их отделению жандармов. Сказал громко, чтобы все слышали: — В одной винтовке холостой патрон. В какой — сам не знаю теперь. Пусть жандармы думают, что именно в его винтовке был этот самый патрон без пули. В моем мире такой ритуал не зря придумали. Своих убивать далеко не просто, даже по закону. Зачитал приговор ЧК об увольнении этого лейтенанта с военной службы «с позором», с пояснением его преступлений и санкцией — «за пособничество врагу» смертная казнь через расстрел. Сдирание «с мясом» погон. Залп жандармов по команде и тонкая фигура с завязанными глазами, сломавшись, падает на брусчатку у глухой стены бревенчатого пакгауза. Казненному интенданту даже закурить перед смертью не дали… «Пособникам врага» не положено. Зрители, пережившие оккупацию, отнеслись к экзекуции с пониманием и даже одобрением. Хотя именно они и были основными потребителями ворованного им продовольствия. Парадокс… Я же с трудом сделал вид, что полностью доволен своим расследованием и его итогом. Тем более что Шперле за прошедшее время успел нагнать на северную ветку оговоренное количество вагонов и клятвенно заверил, что это количество будет на ней постоянно поддерживаться. Вернувшись после мероприятия в салон-вагон, я приказал никого ко мне не пускать и, закрывшись в своем купе, в одиночку надрался в лохмуты, несмотря на то, что день только начался. Первый раз по моему личному приказу убивают живого человека. Своего, не врага, не в бою. И пусть я внутренне готов был к такой работе, но оказался совсем не готов к тому, что меня к ней вынудят те, кого действительно надо ставить к стенке. А ведь поставили меня в ситуацию, что по-другому я поступить просто не мог. Интриганы чертовы… Как позже донес Лось, железнодорожники в депо бухтели, что не того надо было стрелять. Сопутствующие сплетни легли в особую папочку. А папочка — в сейф. До поры… «Бей своих, чтобы чужие боялись». Старая русская мудрость. Народная. После казни интендантского лейтенанта с чьей-то злобной подачи меня стали за глаза обзывать Кровавым Кобчиком. Ага… Именно то… «Ах, злые языки страшнее пистолета». Но и бояться меня стали тыловики до недержания сфинктера. Не стало никакой необходимости в допросах третьей степени — все стучали друг на друга сами. Я бы сказал, с энтузиазмом. А побеседовать я успел за несколько дней не только со всеми немногочисленными офицерами интендантства, но также с фельдфебелями и унтерами со складов, что так похожи были на родных российских прапоров с окончанием фамилий на «-ко». Моя фраза, сказанная в узком кругу интендантского начальства: «Кто работает — тот делает, а кто не хочет работать, ищет причины ничего не делать, так вот поиск причин ничего не делать квалифицируется как саботаж», — разлетелась по умам быстро и широко. А как наказывается саботаж в военное время, все видели сами на вокзальной площади. В течение нескольких дней фронт получил все недоимки по снабжению с начала наступления. Аршфорт передал мне свое удовольствие телеграммой. На третий день показательной инвентаризации и тряски всех складов из Ставки приехал скромный техник, который к телеграфному аппарату на вокзале приделал приставку, дублирующую ленту, выдаваемую адресату на руки. Саму аппаратную отделили от посетителей глухой перегородкой с окном, а не как раньше — только барьером с балясинами. Телеграфистов призвали на военную службу в департамент второго квартирмейстера, дали им под расписку обязательство соблюдать режим секретности и запретили передавать телеграммы с голоса. Официальных бланков еще не существовало, но сдать образец почерка на простой бумаге с текстом телеграммы был обязан каждый. Такие письменные запросы на телеграммы инструкция обязывала хранить полгода подшитыми в особые укладки, что себя оправдало в будущем. Начальником телеграфной станции стал человек Моласа. Скромный, неприметный фельдфебель-аккуратист, флегматичный и нечувствительный к истерикам и скандалам. Почту военизировать не стали. Разве что всех почтарей обязали сотрудничать с ЧК и департаментом второго квартирмейстера. Во избежание, так сказать… Мавр сделал свое дело — Мавра может уходить. Надо дать подследственным расслабиться после напряжения от моих эскапад с допросами и требованиями копий документов мне на стол. Поиграл в злого полицейского, и ладушки. Пусть теперь люди принца поиграют в добрых… Все же один мундир с фигурантами носят… Получил пять ящиков трофейных цветных сигнальных ракет и десяток пистолетообразных ракетниц царской работы. Оказывается, тут есть и такие, а я все голову ломаю, как сделать осветительную на парашютике, какая у немцев во Вторую мировую войну была. Сама сигнальная ракета царцев напоминает охотничий патрон, большой, правда, и толстый — восьмого калибра. На слона, не меньше, если пулей зарядить. Ракетница тоже увесистая. Но лучше такие иметь, чем вообще никаких… А то у нас из сигналов только цветные флажки да паровозный гудок в наличии. В поле команды подаются свистками, типа судейских на футболе. Орать бесполезно в грохоте боя. А вот свисток слышен далеко. Книга в ознакомительном фрагменте. Купить с доставкой недорого можно у партнера здесь