Глава XIII Он был страшен и одновременно жалок. Лицо, полностью заросшее до подглазных скул; волосы на голове, длинные и грязные, свисали сосульками до плеч. Ногти на руках черные, были обкусаны или обломаны. Одет в рваный и грязный бушлат, в котором с трудом угадывалось его армейское происхождение. Всем своим видом и позой он напоминал маленького волчонка, загнанного в западню и ожидающего неминуемой расправы. В палатку, где шел допрос, вошел Булавин. Подполковник Самойлов сидел на пустой канистре, а солдат стоял перед ним и затравленно смотрел на старшего офицера, который, как показалось Булавину, выглядел довольным. В руках Самойлов держал маленький диктофон, видимо для фиксации допроса. — …Рядовой Малышкин, я повторяю вопрос, — голос Самойлова казенный, с металлическим оттенком, — с какой целью вы дезертировали из расположения вашей части и зачем направлялись в Норвегию? — Я не хотел. Камзараков меня уговорил. Говорит, там нас примут, а обратно в Россию не сдадут. Сказал, дадут политическое убежище, ну, и… там жилье, хорошую работу. — Беглец говорил плачущим голосом, шмыгая носом. — Расскажите подробно, как вы осуществили побег с Земли Франца Иосифа? — На причале была моторка. Мы во время обхода нашего участка, сели в моторку, Камзараков завел мотор, и мы поплыли. — То есть моторная лодка была без присмотра? — Там никого не было, Лодка была на цепи. Камзараков ее, цепь эту, ночью подпилил. — Дальше. — Ну, мы сели и поплыли. Часа два проплыли нормально, потом кончилось топливо. Мы сели на весла, потом начался шторм. Мы уже подумали, все, хана нам. А тут увидели землю. Перед берегом лодку чуть не перевернуло, один автомат утонул. Мы добрались до берега. Думали, это Шпицберген, а это вообще безлюдный остров, необитаемый. — Что вы делали дальше? — Мы обследовали остров. Случайно нашли спуск в бункер. Потом спустились вниз. Нашли какое-то складское помещение. Там была тушенка, несколько ящиков, какие-то пакеты с кашами. Но пакеты были все разорваны крысами, и в них был крысиный кал. Камзараков сказал, что очистит каши и сварит их. Я есть отказался, а он съел и отравился, Он так мучился…, — лицо солдата-дезертира передернула судорога отвращения и ужаса, — потом умер. — Ясно. И ты труп положил на нижний этаж. — Да, я думал, там нет крыс, но они его нашли и всего его объели. — Скажи-ка, солдатик, — вмешался Булавин, — у тебя по географии в школе была, наверное, тройка, не так ли? — Да, а вы откуда знаете? — солдат удивленно посмотрел на Ульриха Романовича. — Любой школьник, хорошо изучавший географию, знает, что от земли Франца Иосифа до Шпицбергена четыреста пятьдесят километров. До него на большом катере-то доплыть проблема, а вы на моторной лодке. То, что вы наткнулись на Викторию и остались живы, это вообще чудо. — Товарищ подполковник, разрешите мне закончить допрос подследственного, — холодно попросил Самойлов. — Да, конечно, Арнольд Мстиславович, продолжайте, — усмехнулся Булавин, вышел из палатки. К нему сразу же подскочил капитан Крутихин: — Ну и что? — Дезертир из вашего погранотряда. — Это с заставы Сучкова. Он из-за этих дезертиров получил строгий выговор. И что теперь с ним делать? — Не знаю. Сдавать его надо, вот только куда? — Не беспокойтесь, Самойлов его определит. — Конечно, — усмехнулся Булавин, — и еще орден получит за пойманного дезертира. Перед ужином, на экстренном совещании Самойлов торжественно, сообщил, что им пойман дезертир, рядовой Малышкин, ради которого он и прибыл на остров. Со слов Самойлова, его руководство, велело дезертира взять под стражу и охранять как опасного преступника. — И как вы себе это представляете? — поинтересовался Булавин. — Необходимо запереть его в каком либо помещении и это помещение охранять. — У нас нет ни одного помещения, которое запиралось бы. — Тогда его надо поместить на нижний этаж, где склад, а один человек будет блокировать выход наверх. — А кто будет охранять солдатика? — Лейтенант Иноземцев. — Послушайте, товарищ подполковник, мы не на зоне, а на необитаемом острове. Здесь нет заборов, колючей проволоки, охранного отделения, контролеров и прочих тюремных атрибутов. А лейтенанту Иноземцеву необходимо выполнять свои должностные обязанности. — Что вы предлагаете? — спросил Самойлов Булавина, сощурив взгляд. — Во-первых, этому солдатику надо объяснить, что он совершил серьезный проступок, за который ему будет наказание, и что от его дальнейшего поведения зависит размер этого наказания. Только не надо его пугать… — Послушайте, товарищи офицеры, — в спор вмешалась Беленко, — я включаю его в свою бригаду. Он будет с нами работать на складе. Все офицеры настороженно посмотрели на женщину-химика. — А вы представляете, Ольга Вячеславовна, какую ответственность вы на себя берете, — вкрадчиво спросил Самойлов. — Прекрасно представляю. Мы выбились из графика. И нам надо как можно быстрее закончить дезактивацию ОВ. — То есть вы берете на себя ответственность за этого дезертира? — Выходит так, — Беленко безмятежно улыбнулась. — Хорошо, тогда напишите расписку о том, что я вам передал дезертира Малышкина на период его нахождения на острове. — Давайте бумагу. Но сначала я поговорю с ним. В это время сам солдат-дезертир уплетал гречневую кашу с тушенкой, не обращая внимания на собрание офицеров, которое обсуждало его судьбу. После короткого разговора с Малышкиным Беленко села писать расписку, Самойлов ей подсказывал фразы, которые надо вставить в текст документа: — «… обеспечить круглосуточное наблюдение за рядовым Малышкиным А. М. в период его нахождения на острове Виктория, а также…, — Самойлов на несколько секунд замолк, устремив взгляд на лампочку над столом, — беру на себя ответственность, за возможные диверсионные действия дезертира Малышкина, выражающиеся в порче имущества и оборудования, находящегося на острове Виктория… — А это еще зачем? — возмущенно воскликнула Беленко, — дезертир и диверсант — понятия разновеликие. — Ольга Вячеславовна, не забывайте, Малышкин сбежал с особо режимного объекта в страну нашего предполагаемого противника. Сбежал с оружием… — Товарищ подполковник, у меня создалось впечатление, что этот солдатик, совершил побег по глупости, что, безусловно, не красит его. Но, прежде чем вешать ярлыки, надо бы все-таки разобраться в мотивах и в условиях, в которых было совершено оставление части. — Этим будут заниматься следственные органы. — Правильно, но здесь нет следственных органов. Вот поэтому нам надо ему доходчиво объяснить, что он натворил, и как ему сейчас себя вести, чтобы не ухудшать своего положения. А брать на себя организацию каких-то противодиверсионных мероприятий я не буду, да и физически не смогу. Если бы он хотел совершить диверсию против нас, то давно бы уже это осуществил. Я включаю его в свою бригаду, значит, уже беру на себя всю полноту ответственности. И писать я ничего не буду. — Хорошо, можете не писать, — согласился Самойлов, — но я вас устно предупредил, при свидетелях, — подполковник Генштаба обвел рукой присутствующих за столом группу офицеров. Крутихин встал из-за стола, громко произнес: «Бред какой-то!». Булавин наклонился к Иноземцеву: — Ты сообщил руководству погранотряда? — Ульрих Романович, не могу наладить связь, большие атмосферные помехи. — Завтра утром обязательно сообщи. — Конечно. Булавин тоже встал из-за стола, подошел к Малышкину, который облизывал ложку: — Наелся, сынок? — Так точно, поел. — Что произошло у вас в части, из-за чего вы сбежали? — Нас с Камзараковым записали в рабы. Деды всю черную работу повесили на нас: сортир, уборка в комнатах, ну, там всякие поручения дедов… — Почему не доложили Сучкову? — Деды предупредили: вякнешь начальству — сгноим. — Да уж! — крякнул Булавин.