— Конечно. — Иноземцев повеселел. Булавин и Иноземцев вышли из бункера на поверхность. Пограничник оказался прав. Норвежцы ходили по острову как по пляжу, отгоняли моржей к берегу моря, несколько человек забивали металлические колья в землю. — Идем! — приказал Булавин и направился к своей палатке. Они прошли мимо двух норвежских моряков, которые удивленно посмотрели на них, но ничего не сказали. Вошли в свою палатку. Канистры, как и прежде, стояли в углу палатки. — Больше ничего не надо? — спросил Булавин. — Нет, вся посуда там есть. Вдруг в палатку заглянул бородач: — Ва виль ду? — резко спросил он. — Да вот, казан забыли, — ответил Булавин и улыбнулся норвежцу, держа в руках казан. — Хей! — бородач небрежно махнул рукой, вышел из палатки. — Неси канистры, — Булавин вышел из палатки. Иноземцев шел впереди, в руках две канистры, сзади него Булавин, автомат на плече наперевес. — Иди спокойно, не беги, — посоветовал ему Булавин. Только подойдя к бункеру, офицеры спокойно вздохнули. — Я подумал, не получится, — Иноземцев виновато улыбнулся. — Все всегда получается, если ты владеешь инициативой, — объяснил Булавин, — спускайся в бункер. К нам идет парламентер. К ним со стороны норвежского лагеря приближался капитан корвета с бородачом. В руках бородач держал белый платок, подвязанный к палочке. — Два часа истекать. Мы вам предлагать добровольно проследовать на наш корабль. — Норвежский капитан сказал это таким тоном, словно предлагал туристам совершить морскую прогулку. — Ответное требование: немедленно покиньте остров! — Это есть ваш последний решение? — норвежский капитан посмотрел на Булавина, сощурив взгляд. — Да, это наше последнее решение. Другого не будет. — Ви виль. — капитан удовлетворенно кивнул головой. Было заметно, что такой ответ был для него ожидаем. — Я ценить ваш национальный чувство. Но предлагать: снимите сами свой флаг, — он показал рукой на развивающийся на радиомачте российский флаг. — Мы этого не будем делать, — Булавин приподнял подбородок, с улыбкой смотрел в глаза норвежцу. — Тогда мы сами это сделать. — Мы вам этого не позволим. — Вы нам будете мешать? — Конечно! Любой, кто дотронется до флага на мачте, будет расстрелян. — О-о-у, — лицо норвежского офицера вытянулось. Видимо, к такому повороту событий он не был готов. — Это отчень опр-о-мет-чиво с вашей сторона. — Слово «опрометчиво» он сказал по слогам, для него оно было сложно в плане артикуляции. — В таком случае ответственность будет ложиться на вас. Точно, как наш Самойлов, мелькнуло в голове Булавина. — Я вас предупредил, честь имею, — Булавин козырнул, резко отвернулся от норвежских парламентеров, стал спускаться в бункер. Глава XX Завтрак проходил в обстановке напряженной. Все ели молча, старательно прожевывая гречневую кашу с молоком. Никто не спрашивал, что будет дальше, хотя этот вопрос висел в воздухе столовой и буквально давил всех. Булавин послал Малышкина к выходу из бункера следить за норвежцами на острове, чтобы тот мог заблаговременно предупредить группу ликвидаторов о возможных непредвиденных шагах норвежцев, могущих повлиять на шаткий баланс сил, сложившихся между российскими военнослужащими и норвежскими нарушителями. «Не боитесь, Ульрих, что он перебежит к норвежцам?» — насмешливо спросил Самойлов Булавина. «Если бы он захотел к ним сбежать, то давно бы это сделал», — объяснил Ульрих Романович. — Что сейчас будем делать, товарищ подполковник? — спросила Ольга Беленко Булавина, отодвигая тарелку с недоеденной гречневой кашей. — Работаем по плану, — спокойно объявил Ульрих Романович. — То есть спускаемся и продолжаем дезактивацию? — Конечно. Мы идем вниз втроем. Ты, Кирилл, с Малышкиным ведешь с наблюдение. При любом приближении противника, даешь предупредительный выстрел в воздух и сообщаешь нам. — Что, за время службы не наигрались в войну, подполковник? — иронично спросил Самойлов. — А вам я советую из бункера не выходить, — жестко сказал Булавин Самойлову, — с медведями у вас контакта не получается, — насмешливо добавил он. — Да поймите вы, им давно уже известно об этом ОВ на острове. — Если бы они точно знали, то не приехали бы сюда, а мы бы давно получили ноту протеста. — А вы упертый солдафон, Ульрих, — злобно произнес Самойлов, — никакой фантазии и гибкости. — Гибкость надо проявлять в спортзале и с женщинами, а при выполнении приказа нужна твердость. — Товарищ подполковник, — в кухню-столовую вбежал взволнованный Малышкин, — они лезут зачем-то на радиомачту! — Кто из вас хорошо стреляет из калаша? — Булавин посмотрел на Крутихина и Иноземцева. — Я всегда неплохо шмалял, — признался Крутихин. — Быстро бери автомат и за мной! — Булавин резко встал из-за стола. Они подошли к выходу из бункера, когда какой-то моряк-норвежец достиг уже середины мачты. Он двигался наверх довольно резво. — Интересно, как он не соскальзывает с гладкой мачты? — удивился Булавин. — Я читал где-то, что у них в НАТО для моряков изобрели какие-то специальные перчатки на липучках, чтобы во время шторма их не смыло за борт. — Значит так, Николай, когда до флага останется метр, стреляй поверх его головы. — Может, сбить у него с головы шапочку? — Не надо. Еще вместе с шапочкой в комплекте собьешь и голову, тогда нам точно придется принимать неравный бой. Займи удобное положение и прицелься хорошо. — Есть товарищ, подполковник, — весело отозвался Крутихин. Норвежец на радиомачте напоминал черную гусеницу. Он двумя руками поверх головы схватывался за мачту, затем, изгибаясь, подтягивал тело, закреплял тело двумя ногами на стойке мачты, и снова выкидывал тело вперед. Внизу стояли командир катера и моряки, подбадривали товарища. — Давай, Коля! — прошептал Булавин пересохшими губами. Короткая автоматная очередь. Было слышно, как пули звякнули по корпусу мачты. Резко закричали чайки и взмыли в воздух. Человек-червяк на мачте застыл, повернул голову в сторону бункера. Булавин встал во весь рост около входа в бункер, смотрел на группу норвежцев. Некоторые моряки вскинули короткоствольные автоматы в сторону Булавина. Тот стоял неподвижно, словно изваяние, издалека он сейчас был похож на монумент. Капитан корвета вышел из толпы моряков, несколько секунд смотрел на Булавина, затем приложил указательный палец к виску, покрутил им у головы. Поднял голову наверх, что-то крикнул своему моряку на радиомачте. Тот быстро спустился вниз на землю. До норвежских моряков было метров пятьдесят, но Булавин физически почувствовал, как от них исходят враждебные волны. — Первый тайм мы выиграли, — Булавин хищно улыбнулся Крутихину. — Уходим, — спрыгнул на пол бункера. Рядом с Крутихиным уже стоял Иноземцев. — Занимай позицию, — приказал ему Булавин, — а мы идем работать. Глава XXI План «ухода» родился не сразу. Идея возникла так ярко и неожиданно, что он даже испугался. Стал взвешивать все «за» и «против». «За» перевешивало. Сначала возникла цель. Цель выкристаллизовалась, затем проступили контуры плана, потом детали. Это как картинка на фотобумаге, когда ее бросают в проявитель: появляются слабые очертания, затем они превращаются в бледную картинку, и, наконец, в четкую фотографию. Но здесь нужно выбрать правильный момент, когда фотографию надо вынуть из проявителя; если задержишься с выемкой, то все фото почернеет. А Арнольд Мстиславович не хотел черной картины, он решил переписать жизнь набело. Почва для побега была, что называется, унавожена: придирки начальства, неудовлетворенность карьерным ростом, постылая семейная жизнь. Норвежские нарушители не произвели на него отталкивающего впечатления. С «командиром» Булавиным вели себя достаточно корректно, не хамили, на острове не сорили. Вполне приличные люди! Да и момент удобный. Вряд ли такая возможность еще когда-либо представится.