Джулия глядела то на обломки стула, то на профессора. «Надо же, стул сломал. Металлический». Габриель смотрел на нее, и в глубине его синих глаз она ясно видела странное и опасное спокойствие. Дракон был у себя в логове, а Джулия явилась к нему безоружной, если не считать рюкзака. — Любую другую аспирантку я сегодня же выгнал бы со своего потока. Услышав его голос, Джулия вздрогнула. Как и глаза, голос был спокойным и даже мягким, будто шелк, прикасающийся к коже. Зато в паузах между словами ощущалось ледяное дыхание и скрежетала сталь. — Я впервые вижу, чтобы взрослый человек столь вызывающе демонстрировал свое инфантильное поведение. Это называется «подростковое хамство», терпеть которое я впредь не намерен. Я уж не говорю о чудовищной лжи, навороченной вами вокруг имени Полины. Больше никогда не смейте так о ней говорить. Я понятно выразился? Джулия молчала, глотая слюну. — Повторяю вопрос: я понятно выразился? — Да. — Мое самообладание небеспредельно, и я очень не советую вам испытывать его на прочность. И еще. Если вам угодно и дальше воевать со мной, извольте вести войну самостоятельно, не втягивая в нее Пола. У него хватает своих проблем. Джулия рассматривала узоры на ковре, не решаясь поднять голову. Профессорские глаза, как настоящие лазеры, жгли ей затылок. — Мне думается, вам хотелось, чтобы я вышел из себя. Вы ждали, когда же я потеряю контроль над собой, начну орать и топать ногами. Тогда бы у вас были все основания вскочить и убежать. Иными словами, вам хотелось, чтобы я повел себя как агрессивный самец из низкопробного триллера. Должен вас разочаровать: я отличаюсь от агрессивных самцов, и такого поведения вы от меня не дождетесь. Джулия снова взглянула на обломки стула — милого шведского стула, который за свою короткую жизнь никому не сделал ничего плохого, — а потом посмотрела на профессора. Но не возразила. Габриель облизал пересохшие губы: — Для вас это что, игра? Я даже знаю, откуда вы позаимствовали сюжет. Из оперы Прокофьева. Пол — это Питер. Я — волк. А вы кто? Вероятно, утка?[24] Джулия покачала головой. — То, что сегодня произошло на моем семинаре, больше никогда не должно повториться. Это вам понятно? — Да, профессор. Джулия, которая до сих пор так и стояла у двери, нажала дверную ручку. Дверь была заперта. — Я извинюсь перед аспирантами, — тихо сказала Джулия. — И станете мишенью для новых сплетен? Ничего подобного вы не сделаете, если не хотите бед на свою голову… До сих пор не могу понять, почему вы так упорно и упрямо отказывались разговаривать со мной? Один телефонный звонок. Одна встреча. Я даже согласился бы говорить с вами через дверь. Но вам почему-то захотелось говорить со мной на публике! На виду у всего моего долбаного семинара! — Я обнаружила конверт с моим лифчиком в почтовом ящике… Я подумала… — Значит, плохо подумали! — огрызнулся он. — Если бы я отправил вам его почтой, появился бы след. Это было намного опаснее, чем опустить безымянный конверт вам в ящик. И ваш iPod я не собирался оставлять на крыльце, где его легко могли стащить. Слова про iPod показались ей и вовсе лишенными логической последовательности, но она решила не усугублять свое положение узницы профессорского кабинета. — Я сделал чудовищную глупость, поменяв направление лекции. Зато ее концовка — целиком ваша, Джулианна. Это было равнозначно взрыву водородной бомбы… Вы никуда не уйдете с моего потока. И не мечтайте. Ясно? Вы не будете менять тему диссертации. Сделаем вид, будто этого «прорыва стихий» вообще не было. Большинство аспирантов не собираются заниматься Данте и мало знакомы с подробностями его жизни. Надеюсь, у них есть более насущные заботы и инцидент вскоре забудется. Джулия молчала. — Подойдите ближе, — велел Габриель, указав глазами место на ковре. Она сделала несколько робких шагов. — Вы уже подали официальный отказ от гранта? — Еще нет. Декан факультета заболел свиным гриппом. — Но вы договаривались о встрече с ним. — Да. — Значит, на это вежливости у вас хватило. А вот на то, чтобы послать эсэмэску из двух слов, когда я места себе не находил, беспокоясь за вас… на это ваша вежливость не распространяется. Джулия моргала. — Вы отмените встречу с деканом. — Но я не хочу брать эти деньги, и… — Вы отмените встречу, возьмете деньги и будете держать язык за зубами. Вы устроили дикий хаос, который мне теперь придется разгребать. — Он мрачно поглядел на нее. — Это понятно? Джулия неохотно кивнула. — Ваше электронное письмо было не просто набором дерзостей. Это была пощечина, которую вы мне отвесили после всех моих посланий. Кстати, вы их хотя бы слушали? Или сразу удаляли? — Слушала. — Вы их слушали и не верили моим словам. И не считали нужным на них отвечать. Зато вы сочли нужным вбить в свое письмо словечко «домогательство». Чего вы, черт вас дери, надеялись этим достичь? — Я… я не знаю. Габриель подошел к ней почти вплотную: — Не удивлюсь, если кто-то уже посмеивается и довольно потирает руки, наткнувшись на ваше письмо. Я его тут же удалил, но где гарантия, что его не успели скопировать? Запомните, Джулианна: электронные письма вечны. И больше вы не будете писать мне никаких электронных писем. Это понятно? — Да. — Вы единственная, кому удается нажать на все мои кнопки одновременно. Я не преувеличиваю. Джулия с тоской оглянулась на дверь. Ей хотелось бежать отсюда, бежать без оглядки. — Смотрите на меня, — тихо потребовал Габриель. Когда их глаза встретились, он продолжил: — Я вынужден принять ряд «аварийных мер». Кристе я уже вправил мозги и думал, этим все ограничится. Но из-за вас мне теперь придется разбираться и с Полом. Криста — особа, не блещущая умом, зато весьма опасная. Я бы ее с удовольствием отчислил хоть завтра. А Пол был хорошим лаборантом. «Был?» — мысленно ужаснулась Джулия. — Прошу вас, не выгоняйте Пола. Это я виновата. Я не хотела, чтобы он шел к вам, но не смогла настоять. Он никому ничего не скажет. — Пол — это ваш выбор? — ледяным тоном спросил Габриель. Джулия молча теребила лямки рюкзака. — Я задал вам вопрос. — Я пыталась. — И? — И ничего. — Судя по тому, как вы обнимались возле почтовых ящиков, я бы этого не сказал. Какое уж тут «ничего»? Парень стучится в мой кабинет, словно рыцарь, готовый ради вас сражаться со мной. Почему вы не можете прямо и честно сказать, чего вы хотите? Почему, Джулианна? Или вы отзываетесь только на Крольчиху? — ледяным голосом, полным сарказма, спросил Габриель. У Джулии округлились глаза, но она в который уже раз промолчала. Она не знала, что говорить. — Прекрасно. Я отступаю. — Он пренебрежительно махнул в сторону двери. — Отныне Пол может безраздельно владеть вами. Джулия побрела к двери. Она шла с опущенной головой, сгорбившись, похожая на бабочку с оторванными крылышками. Ее оставили в университете. Ее оставили на потоке. Слабое утешение на фоне только что пережитых потерь. Габриель молча следил, как она возится с дверью. Сейчас Джулия напоминала ребенка, готового захныкать из-за собственного неумения повернуть рычажок задвижки и открыть дверь. Не выдержав, он сам подошел к двери, встал за Джулией и протянул руку к задвижке. Его рука ненароком коснулась ее левого бедра. Джулия не вздрогнула, не отодвинулась. Тогда Габриель наклонился к ней и прошептал: — Значит, все раны, которые вы нанесли мне в аудитории… вы даже не знаете, зачем вы это сделали? Ее спине стало жарко. Тепло, исходившее от груди Габриеля, жгло ей лопатки. Его шелковый галстук терся о ее волосы, потом стал тереться о ее шею, отчего та мгновенно покрылась пупырышками. — Вы дали повод для злобных сплетен о нас и тоже не знаете зачем? — Вы были жестоки ко мне. — А вы ко мне. — Вы сделали мне больно. — И вы — тоже. Неужели месть — это все, о чем вы мечтали? — Габриель продолжал шептать, обволакивая ее щеку своим теплым дыханием. — Вы из Крольчихи превратились в разъяренного котенка. И сегодня, мой котеночек, вы очень сильно меня поцарапали. От каждого вашего слова у меня шла кровь. И как, вы довольны? Рады, что прилюдно унизили меня, раскрыв все мои тайные пороки? Вы соорудили из них славный костер и умело подожгли его, как заправский инквизитор. — Он прижал губы почти к самому ее уху, и Джулия невольно вздрогнула. — Вы трусиха. — Нет, не трусиха. — Но ведь это вы уходите, а не я. — Вы отправляете меня к нему. — Отправляю, черт побери, и что? Или вы послушно выполняете все, что вам скажут? Куда же делся мой сердитый котенок?