— Алисссса… Она с трудом оторвалась от порванной вены и мутным взглядом посмотрела вперёд. На горе тел, не придавливая их и не отбрасывая теней, стоял человек в чёрной тоге. И он казался смутно знакомым. Может быть потому, что кожа его была почти меловой, а зубы за сизой улыбкой очень мелки и остры. А может быть потому, что волосы спадали сивыми прядками, обрамляя изувеченной белыми рубцами лицо с серыми, едва просачивающимися цветом, глазами. Знакомый, да, но не памятью, нет, а чувством не поддающемся осознанию, тянущемся огненной струной из внезапно ставшего жарким озерца под сердцем. Но ей было не до осознания чувств. Голод мучил тело, крюча и корёжа, иглами холода входя в ладони и стопы, болью отдаваясь в хребте и веках. И ничего не интересовало больше, чем кровь, до которой — всего один рывок. Алиса сжалась и, глядя исподлобья, показала зубы незнакомцу. «Моё!» — говорил оскал белых острых зубов, очерченных кровавыми струями. Неизвестный почти неслышно засмеялся, махнул рукой и отступил. И пока она пила, утоляя небывалый голод в попытке выгнать из вен прижившийся там холод, смотрел за ней пытливо и добродушно. А её кружило небывалое чувство насыщения. Чувство счастья, разливающегося теплом и любовью ко всему миру, по венам. … Глава 31 Пробуждение Губы жестко раздвинули, разорвав спёкшуюся смычку, и мясо провисло пыльной бахромой. В ряды вытянувшихся острых зубов ударило стекло. И полилась тёмная жижа, спёкшаяся до сметаны. Полилась, просачиваясь через щёлки меж зубами и выплёскиваясь из уголков рта. — Пей. Пей, — шептал Данила, придерживая голову Алисы и продолжая поить из бутылки. Когда горло девушки вздрогнуло, и по телу пошла дрожь, он отодвинулся. И вовремя. Алису выгнуло дугой. Одеревенелые руки забили по кирпичу, словно костяные ноги нашпиленного на иголку жука. Но глаза не открывались, сердце не билось, а изо рта вытекала кровь. Девушка ударилась о стены склепа раз, два и застыла, нелепо искривлённой фигурой. Данила подождал, но ни трансформации, ни пробуждения не последовало. Снова прислонил к губам горлышко бутылки. — Пей! Пей! Кровь потекла в рот, и она расслабилась, опадая на дно склепа. Даниил наклонился ближе, щекой прикасаясь к её губам, — дыхания не было, но рябь мелких судорог бежала по мышцам, шелестя расправляемой кожей. Он закупорил почти опустевшую бутылку и сел рядом со склепом, обессилено прислонившись спиной и закинув голову. Прикрыл глаза. Плечи остались напряжёнными, а тонкие высушенные голодом пальцы, подрагивая, сжимали рукоять ножа. Он ждал, чутко прислушиваясь. Где-то просачивалась сквозь фундамент, набухала каплями и срывалась вниз вода, в углу шуршали крысы, а стены периодически гудели от движения большого транспорта. Обезображенная кожа, более похожая на хорошо измятую, а потом расправленную бумагу, ёжик едва отрастающих волос, и мучительно сухие губы — таким он стал. И лишь лихорадочный, мятежный блеск глаз оставался прежним. Алиса вздрогнула и, открыв глаза, резко села в гробу. Ломкие красные волосы мотнулись, обрамляя лицо спутанной всклокоченной копной. Даниил, смотря снизу вверх, в полумгле разглядывая белое иссушенное тело, облизал губы. Девушка-йах казалась скрюченной, усохшей, словно уродливая карлица. Её лицо, обтянутое тонким пергаментом кожи, неживо замерло. — Как ты? — Данила сглотнул. В ответ она, не глядя, потянулась к нему. — Да, сейчас, сейчас, — зашептал он, подавая бутылку. Пока она жадно допивала остатки, он нашарил в рюкзаке тушку. Сунул ей в руки: — Возьми. Алиса держала в дрожащих руках пушистое тельце белое с серым пятном на спине и без выражения смотрела на поникшую мордочку задушенной кошки. — Ешь, — Данила подтолкнул к ней тушку и настойчиво повторил: — Ешь! Ты должна есть! В этом жизнь. Но она молча смотрела на выдающийся из серого облака меха хребет. Не отзывалась и не двигалась. — Пожалуйста, — Данила потянулся к её лицу и тронул растрескавшуюся кожу щёк. — Ешь. Иначе всё бесполезно… Слышишь? Губы Алисы вздрогнули, обнажая ряд острых зубов. Сморщившись, она потянулась к тушке и стиснула челюсти на вялой шее. Рванула, заглатывая сразу большой кусок. Сплёвывая шерсть, налипающую на рот, начала жевать. Давясь и вздрагивая всем телом, проглотила кусок и тут же схватила следующий. Одновременно и урча от насыщения и сдерживая тошноту, сглатывая шерсть, мясо и кровь. Тело её изгибалось, щёлкали суставы, выправляясь до естественного состояния. — Вот так, вот так, — тихо шептал Даниил, смотря на то, как выгибается, мучительно морщась, девушка. Трансформация ещё шла, когда за гулом проходящего вдалеке транспорта, Даниил услышал нечто, заставившее его напрячься всем телом. Он вытянулся в сторону коридора, до дрожи стиснув нож и наклонив голову, вслушиваясь. — Монахи, — облизав губы, повернулся он к Алисе. — Надо уходить. Сейчас. Брови Алисы сошлись, а изо рта послышалось тихое шипение. — Уходим! — Данила протянул к ней руки. Но Алиса оттолкнула его. Волосы стали приподниматься у корней, обламываясь от сухости. — С-с-с-саааам… — зашипела Алиса, отталкивая бета. — Нет, — Данила обошёл её руки и прижался к рыжим сухим волосам лбом. — Вместе. И, обняв, помог вылезти из кирпичной кладки. Алиса, скрипя зубами, двигалась к выходу, с трудом перемещая закостеневшие за время спячки конечности. Поддерживая её, Данила постоянно оглядывался, но тащил вперёд — в тёмный угол, где в стене над кучей битого камня чернел провал норы. В коридоре стал хорошо слышен звук размеренных шагов. — Полезай, — подтолкнул Данила к провалу норы. — За стеной коридор бомбоубежища. Тебе нужно налево. Там лабиринт, ориентируйся на запах улицы. Выйдешь возле помойки — сразу беги в гаражи. Там разберёшься. Давай. Алиса повернулась к нему, с трудом преодолевая одеревенелость. — Ты? Данила уже не смотрел на неё, он стискивал нож и вытягивался в сторону входа в зал, откуда слышался гул шагов. — Уходи. Сейчас. И он пошёл обратно к склепу. Алиса смотрела в высохшую спину, на короткий ёжик — чёрно-седой, словно кто-то запятнал белыми материками странный ершистый глобус — и чувствовала напряжённую пружину, сжатую в пространстве обстоятельствами судьбы. И эта пружина дрожала, готовая сорваться из-под неловких пальцев и ударить. Монахи молчаливыми тенями замерли на входе в зал. Один Инквизитор — старик, но всё ещё крепкий — и трое послушников, зрелых мужей, проходящих обучение. Инквизитор среагировал быстро: — Кондрат! К отцу Амвросию! Мы его задержим! — и сам двинулся на бета, насторожено вытягивая из ножен клинок. Один тут же ринулся обратно в коридор, а двое оставшихся послушников заучено отступили от Инквизитора в разные стороны, единой шеренгой отсекая нежити путь к коридору. Замелькали короткие клинки в ладонях — серебрённые, затемнённые, с рубинами по рукоятям. А на лица словно приросли маски равнодушного ожидания. Им нужен был всего один момент — двинется ли бет, отступит ли, бросит взгляд в сторону — любое движение, когда его внимание будет рассеяно. Но Даниил не двинулся. Стоял сгорбленно возле разрушенного склепа криптобиоза и ждал. Только теперь Алиса поняла, что происходило. Здесь для людей было слишком темно. Они хорошо видели бета, стоящего прямо напротив освещенного коридора, в потоке мутного света, но не могли разглядеть её, стоящую в темноте возле обрушенной стены. И потому люди приняли бета за восставшего из «неживой дрёмы» упыря. И готовы были сражаться, как с настоящим альфа. У Алисы перехватило дыхание, когда попыталась вскочить на ноги, но тело, вместо пружинистой мощи движения, дёрнулось в ответ на желание. Она не могла сражаться! Бет перед Инквизиторами оставался беззащитен. Она ещё имела возможность на остатках сил рвануть в нору и уйти незаметной. И этого, наверняка, хотел Даниил, не спешащий к действиям, тянущий время… — Йахас! — повелительным, «особым» голосом заговорил Инквизитор. — Брось нож и встань на колени! Он не угрожал, не уговаривал, слишком хорошо понимая, что либо приказ подействует на йаха, либо вызовет ответную агрессию. Но Даниил не двигался. Оценить его жизнеспособность Инквизитор не мог. А рисковать жизнью своей и послушников, если «альфа» в силе — не хотел. И потому люди не торопились, ожидая подкрепления. Данила, же сгорбившись, исподлобья оглядывал то одного послушника, то другого. Не встречался взглядом лишь с Инквизитором и — ждал. Алиса напряглась, заставляя тело трансформироваться, но вместо ломки, получилась лишь крупная дрожь, сворачивающая мышцы. Стиснув изувеченные губы зубами, заставила себя сжать кулаки — боль стучалась в сознание как отголосок далёкого набата, едва заметно, бледно. Но всё-таки это уже было хоть какое-то чувство тела. Взгляд Даниила метнулся в её сторону — чёрный, глубокий, — и за пеленой настороженности, Алиса увидела в нём сожаление. В следующий миг бет бросился. Кинулся на послушника, махнул ножом, стремясь достать. Подготовленный воин прикрылся запястьем, защищённым под рукавами наручем, и тут же напал сам. Через мгновение вокруг Даниила уже вращалось торнадо чёрных силуэтов, размазанных быстрыми движениями в следы огромной кисти. Торнадо закружилось, разламывая людей и нежить. Кровь из взрезанной вены ударила по стене недалеко от Алисы, чёрными смоляными каплями повисла, поползла вниз. И тут же из вихря вырвался человек, держащийся за кровоточащее горло. Рухнул на колени, стал заваливаться. Ноздри девушки затрепетали — воздух вокруг насытился тяжёлым запахом, сладко возбуждающим её. Она чувствовала в этом запахе природный запрет, словно кто-то властный ставил перед ней ладонь и шептал, — нет, кричал прямо в лицо — «Нельзя!», но в нутре шевелилась дикая упрямая тварь, которая не желала покоряться этому голосу. Её тянуло к бусинам крови, стекающим по рукам человека. Алиса сделала шаг вперёд. Второй. И вздрогнула, осознав, что движется мягко, пружинисто и легко. Запах не просто кружил голову, не просто принуждал забыться. Он заставлял тело оживать. Она посмотрела на стекающие капли, потом — на кружение драки. Данила зажался в углу, огрызаясь клинком. Он стоял твёрдо, упрямо прижимая подбородок и споро плетя перед собой стальную паутину ножа. И только дрожащие голени выдавали — чего ему стоило играть роль альфа… Инквизитор и послушник атаковали не в полную силу, выматывая в ожидании помощи. И было ясно, что помощь близка.