Глава 57 Прорыв Вверх поднялись, налипнув телами на мокрый гранит. Срываясь, когтями продирали ссадины на твёрдом камне, но успевали. Вверху, на плато, ухнул взрыв. Где-то вдалеке загрохотало, заухало. Даниил задержался, прислушиваясь, и тут же продолжил двигаться. Пояснил на ходу: — До военчасти добрались. Люди шугнулись. Даниил мог себе позволить говорить, веселиться и блаженствовать от силы и радости тела, готового к войне, питающегося сладостью энергии её буйства. В миг, когда оказалась возможность зависнуть, не тратя дыхания, Алиса повернулась к товарищу: — Ты сегодня пил? Даниил приостановился, завис на одной руке, теша тело приятным потягиванием: — Ага, — и сощурился. Алиса отвернулась и вжалась лбом в холодный камень. Объяснять бесполезно. То, что так нельзя. То, что именно так и появляется боль внутри. То, что так не живут. Или это — не жизнь. Выдохнув через зубы, она рванула выше, сходу форсируя несколько метров до вершины. Рядом монастырь показался не таким сверкающе-красивым, как издалека. Серые мрачные стены, залитая светом территория вокруг — тюрьма. И мелькающие где-то на стенах, за стенами тени, полнокровные, сильные, живые… По ноздрям ударил запах горячего оружия, пота и готовности. Тут не было страха. Только знакомое чувство заряженности перед схваткой. Алиса почувствовала, как и её сердце разгоняется от желания лететь, бежать, хватать и рвать. Пить… И, останавливая темп, сама себе почти беззвучно прошептала: — Инициатор… Найти и освободить… Во имя Отца и Сына и… — Хорош канителиться, — прошипел-просвистел по-змеиному Даниил, выныривая из темноты. Он уже был другим. Тяжёлая фигура, переполненная мощью, искажённые черты лица, обременённого наросшей мускулатурой и исковерканные полной трансформацией руки. Он нетерпеливо вдохнул воздух и махнул рукой: — Пошли! — И святого духа, — стиснув зубы, твёрдо закончила Алиса. И неторопливо двинулась следом. Она оставалась тонкой, гибкой и быстрой, словно выточенной из можжевельника. Оставалась человеком, не торопясь трансформироваться. Навстречу уже бежали люди. В тяжёлых рясах, вьющихся меж ног лохмотьями ветра. С автоматами наперевес, нервно сжатыми в руках. С глазами холодными и спокойными, привитых йахасом на безмолвное несение смерти. Храмовники. Даниил зарычал, вскидывая руки, и понёсся вперёд с силой спущенной пружины. Автоматы заколотило судорогой в уверенных руках, повело по воздуху, рассеивая над землей веер серебристых шариков. Алиса упала сразу, сливаясь с землей, закрутилась вдоль земли, уходя из сектора, а вот Даниил рыкнул и рванул дальше, вперёд, напролом, рассчитывая прорвать ряды. Но не удалось. Он взвыл, когда первые пули выбили фонтанчики крови из его груди. Забесновался, бросаясь из стороны в сторону большим комком скрученных мускул и желанием добраться до стрелков. А те холоднокровно опустились на колено и продолжили стрелять уже прицельно, одиночными, гвоздя в тёмный мечущийся силуэт. Внезапный выстрелы с замка и из леса раскроили черепа пары храмовников. Остальные залегли, но стрельбу продолжили. Отстрел продолжался. Йахов. Хранителей. Алиса поднялась. Наступало время Инициатора. Она перемахнула десяток метров в пару стелящихся прыжков, помогая себе руками. Кинулась сверху вниз, до конца трансформируясь уже в полёте. Клубок сплетений напряжённых мышц рухнул на воина. Храмовник развернулся и выстрелил. Пуля вгрызлась, протыкая дыру в напряжённой руке, и ушла в небо… А йахаса ударила коротко лапай, мозжа голову человека. Выстрелы застрочили со всех сторон. Уже мало кто обращал внимание на замедлившегося где-то позади Даниила. Целились, искали. Но Алисы над мертвецом уже не было. В прыжке — на следующего. Не добив — в сторону, на другого. Загородилась третьим и отбросила, когда от металла вмиг его тело затяжелело. Труп в одно сторону, сама — в другую, на храмовника, меняющего магазин. Ударила снизу в подбородок — сломала шею. На следующего… на другого… Губы сушило жаждой. Глаза набухали и высохли, став ломкими. Тело жаждало бьющей крови — единственно способной напитать иссыхающий организм, застывший меж жизнью и смертью. Но, с ненавистью ломая сама себя, она никого не тронула когтями, не порвала. «Без крови. Без крови», — твердила она себе и каялась: — «Прости, Господи… Ведаю, ведаю, что творю, но иначе… не ведаю — как». Даниил сумел подняться и догнал её уже под стенами. Воздух резали пули. С замка стреляли храмовники, с леса — «братья», вокруг метались, отстреливаясь, монахи, оставшиеся от первой волны. И казалось, что небо вокруг внезапно обрело плотность, пронзённое сетью с мельтешащими блёснами. Боевые машины зарычали сбоку, грязным запахом горелого масла, обдавая мир. Даниил рыкнул, и толкнул подругу в плечо. — Я займусь! Прорывайся к нему! Алиса не обернулась — храмовник перед ней, пятясь к калитке, стрелял. Ей приходилось метаться перед ним, подскакивая и снова припадая к земле и скользя пауком вперёд. Пули жалили, но пока ни одна не травмировала серьёзно. Ещё рывок. И Алиса смяла воина, пробивая его горло. Кровь хлестнула, осталась на пальцах несмываемым сиропом, покатилась бусинами по кисти. — «Держаться! Держаться!» В самом проёме Алиса на миг обернулась. Пространство перед замком заливали метающиеся пятна света — на мотоциклах, поливая друг друга огнём, носились и «братья» и храмовники. Иногда без крика рушились тени, сваливая световые лучи в землю — свои или чужие — не понять. У всех оказывалась одна кровь внутри, одно чудо йахаса. На монастырь серой аморфной массой ломились беты, гонимые страхом и болью. Прыгали, в надежде спрятаться за высокой стеной, но, не в состоянии одолеть высоту, выверенную для защиты от них, скатывались по каменной кладке назад, обрывая когти и царапая гниющую кожу. Беты — йахи, у которых не оказалось проводника, но оказалось достаточно воли, чтобы не жрать человечины. Алиса стиснула зубы и посмотрела дальше, туда, где две тяжёлые боевые машины, намертво встав, воткнувшись друг друга, чадили дымом, резкими клубами в свете прожектора, казавшимся похожим на лицо… Знакомое и неизвестное. За ними ревела битва, где — она не видела, но чувствовала — носился Даниил — ревущий и страшный, словно гризли, дорвавшийся до сладости человечины. И теперь она знала — он уже понял, нашёл предел своих сил и — не остановится. Она толкнула дверь, не сомневаясь, что за ней будет шквал огня. И прыгнула наудачу. Огонь опалил тело и глаза. В кромешной темноте этой части двора белыми звёздами задрожали бьющиеся пламегасители. В полёте уже ощутила, как плющится в мышцах серебро — словно вбитые гвозди — не смертельно, но больно так, что не заставишь себя поверить в то, что этого нет. Она взвыла сквозь зубы. Ударилась о стену замка. Сгруппировавшись, рухнула. И тут же, снизу — снова вверх. Прыжком на ближайшего. Но воин уже бежал в сторону. На другого. Но и тот ушёл, словно желе из-под ложки. Ещё. Ещё. Ещё. И общая какофония выстрелов стала затихать. Зашипела, пригибая голову. Волосы поднимались дыбом, а острые тонкие зубы нежити со свистом цедили воздух. Храмовники, один защищая другого, меняли магазины. Прыгать тут как кошка на стаю мышей — бессмысленно. Алиса тряхнула распластавшимися по ветру волосами, и бросилась в сторону входа в замок. Через людей, над головами. Сзади забили пули. Прыжком — на стену. Прыжком — на землю. На стену, на землю. Теряя силы на огромных скачках. Но уходя из-под частой гребёнки летящего серебра. Прыжком влетела и в двери. Сшибала налету стража. Покатилась по паркету, неловко подламывая руки. Когда остановилась, с трудом поднялась на четвереньки и замерла, тяжело дыша, — мир вокруг кружился. Светлый, яркий, цветной, словно игрушка. Мир высоких потолков, стреловидных окон с картинками, точёных колон и десятка людей в костюмах с мечами в руках. Лезвия клинков были мутными от серебра, а рёбра по центру светились полировкой. Опустила лицо — с мокрых волос упала капля пота. Ударилась ровно в щель меж чёрной и белой плиткой паркета. Алиса подняла голову. И, сев на колени, двумя руками вцепилась в загнанный под рёбра клинок. Тяжёлый листовидный кинжал сидел в теле, вбитый падением по гарду. Рванула, прогибаясь. Со свистом втянула воздух. И склонилась к полу, сквозь прикрытые от боли веки смотря на ручеек крови, стекающий по рясе. Скосила глаза на руку. На пальцах тёмная кровь вперемешку с пылью прикрывала белую кожу. Давя тошноту, сунула ладонь в свою кровь, медленно сползающую вниз. А потом, решившись, впихнула в рот, слизав жёсткую тёрку горько-сладкой смеси с неё. Сглотнула, давя горькую слюну. В глазах прояснилось. А храмовники вокруг засуетились, двинулись. Здесь — в доме их бога — они не решались применять огнестрельное оружие. Это был шанс. Она взметнулась в воздух за миг до ударов. И, свернувшись клубком, тяжело упала уже за кругом. Поднялась на одно колено, как кошка, зашипев и сгорбившись.