– Как поживает ее милостивое величество, милорд? – Королева пребывает в отменном здравии, – сказал Эвиан с набитым ртом. – Чрезвычайно занята приготовлениями к вашей свадьбе. Ожидается великолепное празднество. – Но несомненно… – нахмурилась Клодия. Он махнул пухлой рукой: – Конечно, у вашего отца не было времени рассказать вам, что планы изменились. – Изменились? – Клодия похолодела. – Ничего ужасного, дитя, не о чем беспокоиться. Сдвигается дата, вот и все. Граф вернулся из Академии. Она постаралась держать себя в руках, не показывая тревоги. Но видимо губы все-таки напряглись, а костяшки пальцев побелели, потому что отец плавно встал и обратился к слуге: – Проводи его светлость в комнату, Ральф. Старый слуга поклонился и распахнул скрипучую дверь. Эвиан неловко поднялся, с камзола дождем посыпались крошки и, упав на пол, испарились с краткими вспышками. Клодия мысленно ругнулась: черт, это тоже не пройдет незамеченным. Отец и дочь молчали, прислушиваясь к тяжелым шагам по певучим ступеням, почтительному бормотанию Ральфа и гудению толстяка, искренне восхищавшегося лестницей, картинами, китайскими вазами, дамасскими драпировками. Когда голоса постепенно затихли где-то в залитых солнцем покоях дома, Клодия взглянула на отца: – Вы перенесли дату свадьбы. Он поднял бровь: – В этом году, в следующем – какая разница? Ты знала, что это произойдет. – Я не готова… – Ты уже давно готова. Он шагнул к ней. Серебряный кубик на цепочке часов сверкнул в луче света. Клодия попятилась. Если бы отец сбросил официальную сдержанность Эры, стало бы совсем невыносимо: исходящая от него угроза леденила кровь. Но он держался в рамках. – Позволь объяснить. В прошлом месяце пришло послание от сапиентов. Они сыты по горло твоим женихом и… попросили его покинуть Академию. – За что? – нахмурилась она. – Обычные пороки. Выпивка, наркотики, буйство, беременные служанки. Извечные грешки молодых идиотов. Образованием он не интересуется. Да и зачем? Он же граф Стинский и в восемнадцать лет станет королем. Он подошел к обшитой панелями стене и взглянул на портрет веснушчатого толстощекого семилетнего мальчика в гофрированном коричневом камзольчике. – Каспар, граф Стинский. Наследный принц Королевства. Превосходные титулы. Его лицо не изменилось, не правда ли? Тогда он был всего лишь наглецом. Теперь он ленив, никчемен, груб и полагает, что ему подвластно все. – Смотритель повернулся к дочери. – Твой будущий муж – крепкий орешек. Она пожала плечами, прошелестев платьем: – Я с ним справлюсь. – Конечно справишься. Я все для этого сделал. Он приблизился и впился в Клодию оценивающим взглядом. Та смотрела ему прямо в глаза. – Я создал тебя для этого замужества, Клодия. Наделил вкусом, умом и бессердечием. Ты получила самое строгое и полное образование, лучшее в Королевстве. Языки, музыка, фехтование, верховая езда – я взращивал любую способность, которая проявлялась у тебя хотя бы намеком. Расходы – ничто для Смотрителя Инкарцерона. Ты наследница огромных поместий. Я вскормил тебя как королеву, и ты ею станешь. В каждой семейной паре один ведет, второй следует. И хотя с династической точки зрения для графа это мезальянс, лидером будешь ты. Она подняла глаза на портрет: – Каспара я приструню. Но его мать… – Королеву предоставь мне. Мы с ней понимаем друг друга. Он взял ее за руку, слегка сжав безымянный палец. Она застыла, стараясь сохранить спокойствие. – Будет не так трудно, – прошептал он. Из окна в раскаленную тишину комнаты ворвалось голубиное воркование. Она осторожно высвободила руку и собралась с силами: – Итак, когда? – На следующей неделе. – На следующей неделе?! – Королева уже начала приготовления. Через два дня мы уезжаем во дворец. Убедись, что готова. Клодия промолчала. Она чувствовала себя опустошенной, оглушенной. Джон Арлекс направился к двери: – Ты здесь неплохо справлялась. Эра соблюдается безупречно, если не считать этого окна. Пусть переделают. – Как жизнь при дворе? – спросила она, не двигаясь. – Утомительна. – А ваша работа? Как Инкарцерон? Долю секунды он молчал. Сердце гулко билось в ее груди. Потом обернулся и ответил с холодным любопытством: – Тюрьма в совершенном порядке. Почему ты спрашиваешь? – Просто так. Клодия постаралась улыбнуться, умирая от желания узнать, как он отслеживает жизнь Тюрьмы и где она находится, поскольку шпионы докладывали, что отец ни разу не покидал королевского дворца. Впрочем, тайны Инкарцерона теперь – самая малая из ее тревог. – Ах да, чуть не забыл. Он подошел к столу и открыл кожаную сумку: – Я привез тебе подарок от будущей свекрови. Вытащил и поставил на стол какой-то предмет. Шкатулка из сандалового дерева, перетянутая лентой. Клодия неохотно наклонилась, но он сказал: – Погоди. Достал палочку-сканер, провел над шкатулкой – на поверхности вспыхнула и погасла череда картинок. – Безопасно. Открывай. Он спрятал палочку. Клодия подняла крышку. Внутри оказалась эмалевая миниатюра в рамке из золота и жемчужин. Черный лебедь на глади озера, эмблема ее семьи. Она достала картину, против своей воли залюбовавшись нежной переливчатой синью воды и элегантным изгибом птичьей шеи. – Какая прелесть! – Да, но смотри дальше. Лебедь двигался. Сначала как будто мирно скользил, но вдруг взлетел, хлопая великолепными крыльями. Из-за деревьев вылетела стрела и пронзила грудь птицы. Та открыла золотой клюв и запела – жуткий, ненатуральный звук. Потом рухнула в воду и исчезла. – Действительно прелесть! – заметил Смотритель с ядовитой улыбкой. 3 Эксперимент обещает быть смелым и наверняка рискованнее, чем мы рассчитывали. Но Инкарцерон должен стать системой величайшей сложности и интеллекта. Более доброго и сострадательного опекуна для его узников просто невозможно представить. Мартор Сапиенс. Отчет по проекту