Задумавшись, он улыбнулся своим мыслям. Прищурил глаза. – Когда ты отказалась делать аборт, я понял, что ты лучше их всех. Я еще больше тебя полюбил. Ты будешь прекрасной матерью. Он замолчал. Закусил губу. – Ну так вот, – вернулся он к своему рассказу. – Я, кстати, с ней, с Мариной, потом помирился. Больше не работал с ней. Так, помогал иногда. Чаще ее клиентам с другой стороны. Например, это я давал советы Валентину. Еще тогда возненавидел эту мразь, когда узнал, что готовлю его для тебя. Борис с силой стукнул по рулевому колесу. – Но когда меня не нашли в первый раз, я решил заработать себе алиби. Восстановил отношения. Да, и если ты думаешь, что она, Марина, встретила тебя случайно, то это не так. Мы приятельствовали. Она ценила мою дружбу. В тот вечер я послал ее за тобой. Правда, не думал, что она такая дура и предложит тебе вынашивать чужих детей. Сказал, что ты моя студентка, которой нужна помощь. Он вздохнул. – Я так любил тебя! – Борис вдруг засмеялся. – Ей сказал, что сильно занят, а сам пошел за сахаром. Ты ведь кофе с сахаром пьешь. Лиза, застывшая в одной позе, снова начала плакать навзрыд. Обняла ладонями лицо. Захлебывалась в плаче и причитала: – Боря, Боренька, Бодичка, отпусти нас. Я умоляю. Отпусти. Родненький. Я никому не скажу. Я буду любить моего сына больше всех на свете. Никогда не предам. Не оставлю. Борис положил ей правую руку на волосы. Гладил. Успокаивал. Ребенок сзади тоже захныкал. – Знаешь, к кому мы едем? – спросил он и продолжил, не дожидаясь ответа: – Мы едем к матери. – Эта сука умирает второй раз. Теперь навсегда. Они вошли в здание хосписа. Охранники смотрели подозрительно. Все-таки поздний вечер. А тут родственники, которым разрешили посещение в такое время. На этаже было тихо. Лиза несла люльку в руке. Плакала. Борис вел ее под руку. Всем казалось, что это семейная пара, где муж, немолодой и уродливый, пытается успокоить жену, рыдающую по умирающему близкому человеку. Они вошли в палату. Там была пустая койка. Труп увезли. В палате проветрили. В ней пахло хвойным освежителем и дезинфицирующим средством. На Бориса напали сзади. Скрутили руки и надели наручники. Поваленный на пол, он истошно закричал. А потом начались судороги. Скулы на лице ходили ходуном. Глаза закатились. Слюнные железы от сокращений выдавали пену, смешанную с кровью от прокусанного много раз языка. Ноги и руки хаотично двигались, стукаясь о пол, задевая ножки кровати. Ему подложили подушку под голову. Перевернули на бок. Когда приступ закончился, он был без сознания. Его выволокли и потащили под руки вниз, в машину. С Лизой долго говорили. Собирали показания. Просили не выезжать из города. Ребенком занималась местная медсестра. Переодела его и накормила прямо в люльке. Когда все формальные процедуры были закончены, Лиза вышла за двери хосписа, онемевшая и отрешенная. Все, что произошло за прошедший день, опустошило ее, выжало, перемололо. Сергей ожидал ее во дворе. Нажал на сигнал, потом на рукоятку дальнего-ближнего света. Девушка с детским креслом в руке молча села в машину. Всю дорогу они молчали. Когда Лиза выходила из автомобиля, Сергей окликнул ее и попросил звонить, если будут трудности. Она неуверенно кивнула. Девушка пришла в свою квартиру. Не раздеваясь, прошла в свою комнату. Поставила люльку с сыном на диван. Переложила спящего малыша в кроватку. Подумала, что нужно будет разыскать больницу, в которую увезли отца. После душа, расправляя кровать, она уронила автокресло. То с грохотом упало. Обшивка треснула, зацепившись за ручку дивана. Из прорехи торчала пачка купюр. Лиза опешила. Сначала стояла долго. Потом упала на колени перед креслом и руками стала раздирать ткань. Доллары. Евро. Рубли. Среди всего – записка. «Если ты это читаешь, значит, меня нет рядом. Я хотел начать новую жизнь. Любить вас хотел. Здесь меньше, чем тебе обещала Марина. Но это все, что у меня было. Твой Б. P.S. Квартиру переписал на тебя». Прислонившись спиной к дивану и беззвучно плача среди пачек денег, Лиза просидела до утра. Эпилог Сергей не встречался с Егором ни до похорон, ни после. На похоронах они не разговаривали. Даже старались не смотреть в сторону друг друга. За полгода детектив пару раз виделся с Петровичем. Как прежде, передавал приветы жене и дочке. Петрович был благодарен. Начальство разрешило перевести квартиру в социальный наем, а затем сразу в собственность за его активное участие в поимке маньяка. Сергей понимал, что в расследовании все же было больше воли случая. Стечения обстоятельств. Его заслуга только в том, что он согласился поехать с Лизой за город в тот роковой день. Через полгода детектив вступил в наследство. Подъезжая, он открыл ворота через пульт управления, который получил от нотариуса со всеми остальными ключами и документами. Дорога перед въездом и за забором была тщательно очищена от снега. Особенно внутри. Сергей поначалу удивился, что асфальтовое покрытие выглядит так, словно снег его не коснулся вовсе. Потом вспомнил, что Анна Андреевна рассказывала ему про подогрев дорожек. Сергей увидел «Ниву» вишневого цвета, припаркованную около дома. Ее задняя дверь была открыта. Егор Ильич пытался всунуть туда свой чемодан. Детектив остановился, заглушил двигатель и подошел к нему. – Уезжаете? Тот протянул руку со связкой ключей и кивнул. – Это мой комплект. Я решил его вам отдать после. Как вещи заберу. – Вы бы не торопились, может, чаю попьем? – спросил Сергей. Егор улыбнулся слегка. – Я еще через час где-то собираюсь. Порядок хочу в маленьком доме навести. Сергей кивнул. Пошел в дом. Везде было убрано. Чисто. Сияюще. Домашняя альпийская горка ухожена. Подрезана. Полита. Ни одного увядшего листа. Детектив прошел на кухню. Отыскал сервиз. Чайную заварку. Приготовил и разлил напиток по двум чашкам. Принес в гостиную. Набрал сотовый Егора. Тот пришел. Не стал отказываться. Он сел на место, где сидел Сергей, когда в первый раз был в этом доме. Присел на край кресла. Положил ладони на колени. – Я правда думал, что вы разыскиваете ее сына, – начал он неловко. – Все-таки недоговаривала мне Анна Андреевна. Я считал, что это разные люди. Убийца ее дочери и ее сын. Она мне все рассказала в тот день, когда вы пришли, Сережа. Утром. Я потому и трубку не брал. Утром, – повторился он. – Помните? Сергей отхлебнул чай. – А почему не брали-то, Егор Ильич? Егор подбирал слова. Тяжело, поверхностно дышал. – Потому что для меня это был удар. Анна ведь с ним все время общалась. Нет, не виделась. Только по переписке. Ну, вы помните, когда ее телефон вскрыли после смерти. Все нашли. Я знал только, что он, Борис, существует. Потом она сказала, что тот пропал. Я предположить не мог, что Борис убийца. А узнал – опешил. Она мне сказала: не хотела предавать сына второй раз. Она и так всех своих детей предала. Понимала, что его нужно остановить. Но не могла это сделать своими руками. А в полицию сдать – это все равно что самой подписать сыну второй приговор. Егор вздохнул и махнул рукой. – Первый, как сказала Анна, она ему еще в детстве вынесла, когда от него отказалась. Она знала, что он творит ужасные вещи. Но ничего с собой поделать не могла. Даже когда про дочку ее все стало ясно. – Егор вытер накатившие слезы. – Она говорила, что жить не хотела, после того как он, Борис, сообщил о гибели ее дочери. От его руки. И рассказал почему. Он ее обвинял во всем. Плохо ей было. А я не замечал. Всегда видел в ней цветущую, яркую и лучшую. Он шмыгнул носом и вытер лицо широкой ладонью. – Но вы не думайте, Сережа, она мне все это рассказала только утром, в день ее смерти. Долго рассказывала. Тяжело ей было. Она совсем слабая была. Первый раз видел, как она плачет. Тихо так плакала. Слезы катились из уголков глаз, – он машинально провел пальцем по своему лицу, показав где. – Она говорила, а я слушал и не хотел верить, но знал, что все так и было. Человеку умирающему незачем врать. Она сказала, что нашла способ, как все разрешить. Узнала, кто расследовал дело о ее дочери. О вас то есть. Посчитала, что вы должны. Сергей уставился на камин, который зиял своей пустой черной дырой топки. Провел ладонью по волосам. Стиснул зубы в кривой ухмылке. – Да понимаю я, Егор Ильич, что это была моя ментовская недоработка. Урок запомню. Но винить себя за это не буду. – Он сделал паузу. – Я вас не пойму, Егор, а если бы в тот последний день оказалось еще больше жертв? Та бедная девочка, Лиза, тот банкир, не помню, как его имя… – Он щелкнул пальцами. – Еще и грудной ребенок? – спросил Сергей, уныло прищурившись. – Я все полиции рассказал. Если я виноват, то отсижу. Вина моя только в том, что Анне предан был. Восхищался ею. Но день ее смерти душу мне вытянул. Она в тот день просила меня не вмешиваться. Она хотела и не хотела в то же время, чтобы вы его поймали. Хорошо, что успела умереть раньше. Наверное, она хотела дать ему шанс, а может, себе как матери. Мне казалось, что я знал о ней все. Ошибался. Он так и не прикоснулся к чашке. Сидя в кресле, уставился влажными глазами на цветочную горку. – Что мне еще сказать? Тишина в гостиной зазвенела. Казалось, было слышно, как медленно растут цветы в горшках. Прорезают воздух своими листьями. Сергей встал, подошел к Егору. Положил ему ладонь на плечо. Тот поднял голову. Их взгляды встретились. – Да ничего не говорите, – попросил его Сергей. – Все уже в прошлом. Оставайтесь здесь жить. Мне необходим помощник. Работать нужно много, чтобы такой дом содержать, а мне за ним ухаживать некогда. Помню, как вы сказали, что дом без жильцов – что ребенок без матери. – Он улыбнулся. Егор перевел взгляд на цветы. – Знаете, Сережа, мне тут все о ней напоминает. Вот думаю, зло она, что молчала все эти годы, или просто человек несчастный? Виноватый по жизни. И из-за этой вины еще больше зла натворивший. Молчанием своим. А если она – зло, то и я вместе с ней. Ведь сколько их, убитых, оказалось? Сергей пожал плечами. – Не знаю. Следствие разбирается. Зло сегодня – это Борис. Ему, несмотря на его болезни, все равно пожизненное дадут. А остальные мертвы. Мертвых, как и победителей, не судят. Первых невозможно, вторых не за что. Поэтому оставайтесь, – добавил он.