– Михаил Росс, – после небольшой заминки ответил посыльный. – Не удивлён, – хмыкнул под нос Егоров и указал на торчащую у края пирса парочку. – Он там. Попрощавшись со старым знакомым и договорившись встретиться вечером, Юра вернулся в свою каюту на борту сухогруза. Собрав вещи в вещмешок, встретился с насмешливым взглядом стоящего на пороге Михаила. – Судя по всему, тут наши дорожки расходятся? – уже зная ответ, спросил Егоров. – Я надеюсь, что ненадолго, – ответил Росс и выразительно взмахнув распечатанным пакетом. – Но сейчас перед нами и вправду стоят разные задачи. – Элизабет? – Поедет со мной, – кивнул Росс. – Ты и так это знаешь. Ой! Я только сейчас заметил, – он указал на лежащий на кровати пакет, – ты ещёе не знаешь о своей дальнейшей задаче? – Вскрою, когда буду один, – скрипнул зубами Юра, – сделаю по инструкции… – Хорошо. – Михаил примирительно протянул раскрытую ладонь для прощания и улыбнулся. – Думаю, пара месяцев у тебя ещёе есть. Если ты ещё не передумал отправиться со мной… И, чуть не забыл, Кравцову привет передавай… Не дожидаясь ответа, Росс по военному развернулся на каблуках и пошёл прочь по пустынному коридору, насвистывая под нос одну из песен, которые пели матросы во время их путешествия. Проводив его взглядом, Юра перевел взор на лежащий перед ним пакет. Кравцов? Что на этот раз? Нетерпеливо разломив печать военной комендатуры, он жадно погрузился в чтение документа… Глава 25 Самолёт резко вздрогнул от соприкосновения с землёй и по корпусу прошла постепенно затухающая волна вибрации. Шум двигателей наконец утих и Егоров с облегчением расслабился в потоке относительной тишины, ласкающей утомлённый долгим перелётом мозг. Тысячу раз Юра проклинал самолёт и сожалел о том, что не мог хотя бы часть пути преодолеть поездом. – Прибыли, товарищ капитан, – скороговоркой отрапортовал выглянувший из кабины лётчик и, весело подмигнув, понимающе улыбнулся. – Конечная остановка! – Благодарю, – разминая ноющие виски, ответил Юра, и вышел из предусмотрительно распахнутой двери самолета в солнечное украинское утро. Несмотря на ранний час, на небольшом военном аэродроме под Львовом было оживлённо. Практически одновременно с ПЕЭСкой Егорова на аккуратно выкошенные линии взлётных полос начали заходить два легкомоторных По-2, которые местные гарнизоны до сих пор использовали вместо современных разведчиков. Одна из машин приземлилась совсем рядом с самолетом капитана и неуклюже заскакала на кочках с сильным креном влево. Не дожидаясь остановки самолета, из кабины выскочил пилот и на ходу спрыгнул с качающегося крыла. Прокатившись привычным движением по земле, лётчик резво подпрыгнул на ноги и, с перекошенным от ярости лицом, начал озираться, бешено вращая выпученными глазами. – Гулейчук! Ты где, скотина? Один из молодых техников, почти мальчишка, движущихся в сторону приземлившихся самолетов, в этот момент остановился и сжался, визуально пытаясь стать меньше. Между тем, глаза летчика нашли замершую фигуру и угрожающе сузились: – Паша! Что б тебя копытом убило! Иди сюда, мой родной! – Не-а, – спустя секунду колебаний выдал остолбеневший Паша. – Вы ругаться будете… – Да кто тебе такое сказал, Пашка? – медленно подкрадываясь к топчущемуся на месте технику, ласково прошептал пилот. – Я ведь просто спросить хотел. Ты посадочное шасси обслуживал? Помнишь? Я тебя вчера просил! – Алексей Захарыч… – голос Пашки предательски дрогнул и он начал сдавать назад, не позволяя уменьшить расстояние между собой и злым командиром. – Меня вчера… я вчера… оно нормальное было, вот вам крест! – Да что мне твой крест? На могилу мою поставить? – взвыл пилот и остановился. Ситуация начинала приобретать комический оттенок и, если боевой офицер начнёт бегать за пацаном по всему взлётному полю, то стыда точно не оберёшься. – Я ведь с тобой как со взрослым! А ты? Опять с Олесей тискался весь вечер? – Угу, – виновато кивнул парень и, стянув с головы засаленный картуз, остановился, опустив глаза в землю. – Виноват я… Наказывайте! – Наказывайте? Наказывайте! – с издёвкой повторил подошедший вплотную к пареньку лётчик и отвесил ему звонкую оплеуху. – Пошёл вон с глаз моих! Наказание я тебе позже придумаю. Техник бросился наутёк. – Куда собрался, балбес? – поймав за шиворот развернувшегося Пашку, Леонид повернул его в сторону сиротливо стоящего самолёта и отвесил поджопник, закрепляя направление. – Машку посмотри! И шасси проверь, на левом колесе подшипник клинит. – Прекратить рукоприкладство, товарищ офицер! – решил наконец вмешаться Егоров и, спустившись по короткому трапу, быстрым шагом направился к лётчику. – Если техник виноват, то наказывайте его по уставу! – А ты что за… – пилот осёкся, разглядев нашивки контрразведки на кителе капитана. Удивлённо покрутив головой, он принял правильное решение. – Виноват, товарищ капитан, не удержался! Молодцевато вытянувшись по стойке смирно, он бодро приложил ладонь к козырьку и представился: – Капитан Мелентьев, командир шестого звена аэроразведки. – Вольно, – отмахнулся Егоров. – За что пацана бил? – Да он парень не плохой, – понизив голос, чтобы не услышал крутящийся у самолёта Пашка, ответил лётчик. – Но молодой, ветренный. Всё ему по девкам бегать. Я его понимаю с одной стороны, но с другой… Вчера техническое обслуживание спустя рукава провёл, а это, ну, сами понимаете. – Понимаю, – кивнул в ответ Егоров и указал в сторону техника. – Пригласите юношу. – Рядовой Гулейчук! – лётчик рявкнул так громко, что на секунду замолкли испуганно птицы. – Ко мне! Торопливо подбежав к командиру, техник секунду растерянно переводил взгляд с Егорова на Мелентьева, но потом определился: – Товарищ капитан, рядовой Гулейчук по вашему приказанию прибыл! – вытянувшись перед своим командиром, звонко отрапортовал парень. Всё это время Егоров внимательно изучал парня. Совсем молодой, будет даже не удивительно, что только вчера из училища вышел. Рыжий и конопатый, с большими синими глазами, которыми он влюблённо смотрел в строгое лицо Мелентьева. Да и сам пилот, как бы не ругался, но это больше напоминало отцовское воспитание, чем отношения командира с нерадивым подчинённым. Можно было по всей строгости написать рапорт и в военной комендатуре у парня напрочь отобьют желание бегать по бабам, но Юра решил принять другое решение. Открыв свой планшет, достал оттуда лист бумаги и новенький графитовый карандаш. Протянув это всё растерянному технику, приказал: – Пиши: во время боевого вылета самолет капитана Мелентьева разбился из-за технической неисправности. Сам капитан Мелентьев… тут оставь место, чтобы потом дописать можно было… обслуживал самолет младший техник Гулейчук Павел… и отчество допиши своё… Собственно, он и привёз вам письмо и даст более подробные пояснения, как это случилось… Дату не ставь, подпись только. Капитан, сообщи рядовому Гулейчуку адрес родных, кому сообщить надо будет. А письмо парень, у себя оставь. С таким отношением к службе оно тебе пригодится. Всё время, пока Егоров диктовал, лица его собеседников постоянно менялись. И если на лице пилота промелькнула гамма от удивлённого возмущения до довольного понимания, то у Паши просто стабильно нарастали испуг и паника. – Как же это так? – растерянно хлопал повлажневшими глазами техник, осторожно держа исписанный листок на вытянутой руке. – Алексей Захарыч, вы ведь живой! – А это ты со своей Олесей скоро исправишь! – включился в игру Мелентьев. – В следующий раз рули высоты не проверишь, или топливный фильтр не поменяешь! И правильно! Зачем тебе какой-то самолёт? Все мысли о девичьих коленках! – Товарищ капитан, родненький! – забыв об уставе, Пашка бросился к лётчику и, обняв, ткнулся лицом в широкую грудь, пытаясь спрятать брызнувшие из глаз слёзы. – Да я больше никогда… я только с Машкой… – Машка, – поясняюще шепнул Мелентьев и указал взглядом на стоящий неподалёку самолёт. – Письмо при себе держи, – напутственно похлопал по плечу солдата Егоров и, обращаясь уже к пилоту, уточнил: – Где у вас дежурный по аэродрому? – А давайте я вас провожу, товарищ капитан, – ответил Мелентьев, отдирая от себя рыдающего техника. – Паша, хватит сопли разводить, займись самолётом. В пути офицеры разговорились. Мелентьев оказался фронтовиком, в этих местах два года войны провёл, здесь и победу встретил. После войны женился, но военное дело не бросил, да и работы у него хватало. На своем стареньком По-2 занимался доставкой почты, картографической съёмкой, ну, и, когда нужда требовала, проводил воздушную разведку для карательных операций и возил координатора. Вот и сейчас он вернулся с одной из разведывательных операций. Проводил аэрофотосъёмку отдалённого района Закарпатья, в котором, по слухам от местных, появился диверсионный отряд из бандеровцев. – И вот весь полёт нормально, движок мурчал котёнком, а вот как на посадку пошёл… – лицо Мелентьева вновь потемнело от злости. – Ух, Паша! – Думаю, фокус с письмом заставит парня задуматься, – усмехнулся Егоров и похлопал по плечу пилота. – Не переживай. Как то и мне такое письмо писать пришлось, до сих пор не забыл урока. – Будем надеяться, – кивнул Мелентьев и указал на небольшой домик в тени берёзовой рощи. – Дежурный по аэродрому там. Попрощавшись с пилотом, капитан вошёл в тёмный предбанник и нос к носу столкнулся с заспанным майором в мятом расстёгнутом кителе. – Ко мне? – сиплым со сна голосом спросил дежурный. После утвердительного кивка, он смерил Егорова оценивающим взглядом и отошёл к стене, пропуская его внутрь. Быстро сказал: – Подожди меня минутку, я сейчас. Более не обращая на Юру внимания, майор выскочил на улицу и торопливо засеменил к ближайшей берёзе. Нетерпеливо расстегнув портки, он с облегчённым вздохом замер и в утренний шум добавилось характерное журчание. Хмыкнув, Егоров прошел внутрь дома. Командный пункт дежурного по аэродрому располагался в двух разделённых русской печью комнатах старого дома ещё довоенной постройки. Одна из комнат была превращена в радиоузел. Это было несложно определить по значительному количеству радиоаппаратуры и сгорбленной спине радиста, который даже не повернулся на шум шагов капитана и что-то судорожно записывал в блокнот, прижимая к уху наушник. Вторая комната отводилась в ведомство дежурного аэродрома. Смятая кровать, стол, пара стульев и тумбочка составляли весь небогатый интерьер. Убрав с одного из стульев стопку журналов, Егоров сел и беглым взглядом пробежался по хаотично разбросанным на столе бумагам. Графики вылетов, докладные записки пилотов, узкие полоски радиограмм. – Капитан, ты меня сменить приехал? – хриплый голос майора у входа в комнату заставил Юру обернуться. – Или тебя госбезопасности сдать, чтобы нос укоротили? – Госбезопасность уже здесь, – ответил Егоров, предъявляя сопроводительную записку. – Меня здесь должен ждать пакет и машина. – Верно, – почёсывая шею, майор прочитал содержимое записки, сверился с одной из записей в журнале и выдал капитану бумажный пакет плотно перевязанный бечёвкой и обильно проштампованный сургучными печатями. – Ещё вчера тебе посылочка прибыла. В пакете лежало удостоверение Егорова, комплект летней формы офицера МГБ, плотная пачка денег на расходы и невзрачный конверт с подробными указаниями на будущее. Отложив деньги и конверт в сторону, капитан развернул удостоверение к дежурному: – Машину найди мне майор, нужно в штаб гарнизона и побыстрее. – Есть, найти машину! Сейчас сделаем, товарищ капитан! После ознакомления с удостоверением Егорова с майора сонливость как ветром сдуло. Бодрой рысью дежурный рванул к выходу и уже на улице раздался его нервный окрик в поисках какого-то Сенькова. Оставшись наедине с безучастным радистом, капитан скинул с себя осточертевшую лётную форму и переоделся. Ждать и правда пришлось не долго. Через пару минут у домика остановилась пыльная “полуторка” и, громко чихнув выхлопными газами, заглохла. Когда Егоров вышел на улицу, около машины крутился только закреплённый за нею солдат. Дежурный по аэродрому предпочёл отлучиться по своим важным делам, лишь бы лишний раз не попадаться на глаза обладателю страшного удостоверения с тиснеными буквами МГБ на главной странице. – Она хоть доедет? – с сомнением посмотрел на потрёпанную машину Юра. – Не извольте беспокоиться, – певучей украинской скороговоркой отозвался пожилой водитель с погонами сержанта. – Моя Марыся по утрам бывает выделывается, но я её уговорю. Достав кривой ключ, сержант сноровисто закрутил коленвал, перемежая ласковые слова с крепким армейским матерком. Спустя тридцать секунд двигатель действительно завёлся.