– Меня попробовали. Но обидел, кажется, я. И серьезно. Наверное, даже попало в сводку. – Да? – настораживается Стась. – Уж не трех ли джентльменов на Греческой? – Возможно. Я еще плохо знаю вашу географию. Приду, доложу во всех подробностях. – Машину прислать? – Пока еще есть ноги. Буду у вас через час-полтора. – Будь, – говорит Стась. – Жду. Я вешаю трубку и ловлю на себе взгляд Лены. – Из Москвы они ничего не имеют? – спрашивает она. – Сами туда сегодня позвоним, – как можно спокойнее отвечаю я. Я не могу сказать Лене то, что узнал вчера ночью от дежурного, уж лучше я буду пока волноваться один. В этот момент раздается деликатный стук в дверь. Я удаляюсь. Пришел Гога. Некоторое время я слышу журчанье и мурлыканье его голоса в гостиной и веселое щебетание Лены. Никаких других звуков я не улавливаю, Гога, видимо, ведет себя вполне прилично. Потом Лена открывает дверь и громко говорит мне: – Виталий, зайди к нам, пожалуйста. Гога тебе что-то хочет сказать. Лениво потягиваясь, словно меня разбудили или оторвали от какого-то дела, я захожу в кабинет. Гога поднимается с кресла мне навстречу. Теперь я могу разглядеть его как следует при дневном свете. Он худощав и высок, хотя и заметно ниже меня, у него тонкое смуглое лицо, резко очерченный рот, густые брови и черные, зачесанные назад длинные волосы чуть не до плеч, широкие бакенбарды наползают на загорелые щеки. Одет он, как и вчера, в узкие брюки и пеструю рубашку. Но сегодня наряд его дополняет синяя джинсовая курточка с металлическими пуговицами, изящно подчеркивающая тонкость его талии и ширину плеч. Ничего не скажешь, красивый парень. Но в черных выпуклых глазах Гоги я улавливаю какую-то суетливость и неуверенность, хотя движения его весьма развязны. Словом, рыбешка он действительно мелкая, и, наверное, мало кто с ним считается. – Салютик! – говорит Гога и нарочито крепко жмет мне руку. – Слушай меня. Одесса встречает тебя аплодисментами. И где ты ту Галю подцепил, мальчик нежный, кудрявый, влюбленный, а? Интересно знать. – Была выставлена в комиссионном магазине, – самодовольно объявляю я. – А что? Такой красотки я в Одессе больше не встречал! – Ха! – Гога хлопает себя по обтянутым бедрам. – Нет, ты просто деформированный! Или перегретый! Слушай меня. Ты бросаешь не на ту даму. Это тебе говорит Гога. Понятно? И пока не поздно, кончай. Я тебя умоляю. – Это еще почему? – Галка мечена. Понял меня? Я вполне искренне отвечаю: – Ничего не понял. Объясни, пожалуйста. – Колоссально! Он ничего не понял, вы слышите? Ну так слушай меня здесь. Говорю исключительно ради твоей сестрицы, – Гога бросает на Лену выразительный, полный огня взгляд. – Чтобы она потом не плакала по брату. Мне это будет больно. – Ладно. Выкладывай дальше, – тороплю его я. – Так вот, чтоб ты знал, – Гога делает таинственное лицо и понижает голос. – Галка имела одну исключительную связь. Солидный дядя. Тысячи имел. Я его видел. Ну!.. Говорят, это ради него она Гришку-ударника бросила. Мужа. А потом сама получила вывих. И решила красиво мстить. Эта курочка безмозглая. – Ну знаешь… – Увянь. Я еще не кончил, – важно перебивает меня Гога. – К ней недавно прилетел один неполноценный из России. Ее новый кадр. А потом этот персонаж, говорят, сыграл на два метра под землю. И Галке сейчас тоже будут делать плохую жизнь. Чтоб мне пропасть, если нет. Усек? «Не за то хватаетесь, графиня». – А за что она схватилась? – Золото, – загадочно отвечает Гога. Я чувствую, что дальше он уже ничего не знает. В управлении Стась встречает нас шумно и радостно. Маленькие глазки на его круглом лице хитро блестят, а полная невысокая фигура словно налита ртутью и ни минуты не может пребывать в покое. Здесь же и Лева. Он, как всегда, скромен и молчалив, сидит в стороне, на диване, и перебирает какие-то бумаги. Нам он дружески кивает, но в больших глазах его я улавливаю непонятное беспокойство. – Привет, привет, – оживленно говорит Стась. – А мы вам приготовили роскошные новости. Как опала, сестричка? – обращается он к Лене и смотрит на нее почему-то с сочувствием. – Глазки у тебя какие-то покрасневшие. И тут я тоже замечаю, что Лена выглядит усталой и словно невыспавшейся. Недавняя веселость как-то незаметно стерлась с ее лица, а в глазах появилось беспокойство и нетерпение. Странно. Ведь я ей еще ничего не сказал об Игоре. Значит, беспокойство вызвано чем-то еще. – И спала хорошо, и вообще все хорошо, – досадливо отвечает Лена и с нетерпением спрашивает. – Какие вы нам новости приготовили? Высокая тонкая ее фигура в этот момент застывает в каком-то напряжении, хотя руки небрежно засунуты в прямые карманы наимоднейших кожаных брюк, а голова с копной рыжеватых волос откинута назад, и вид у Лены, казалось бы, лихой и самоуверенный. Но в голосе и во взгляде ее я улавливаю что-то беспомощное, ну просто страдание какое-то, которое она уже не в силах от нас скрыть. Неужели она чувствует беду? Откуда это может взяться, черт возьми? – Сейчас все будет доложено в лучшем виде, – бодро говорит Стась, подходя к сейфу и, кажется, не замечая ее состояния. – Два весьма важных сообщения из Москвы. Да вы садитесь, – спохватывается он, заметив вдруг наши застывшие посреди кабинета фигуры. – Садитесь же! Расти вам, кажется, больше некуда. Особенно твоему любимому братцу. Мы усаживаемся. А Стась достает из сейфа бумаги и возвращается к столу. – Значит, так, – говорит он и раскладывает бумаги перед собой. – Доложу все по порядку. Во-первых, Москва передала сообщение из Пунежа… И тут я невольно бросаю взгляд на Лену. Она сидит очень прямо, не шелохнувшись, вцепившись руками в подлокотники кресла, словно собираясь вот-вот вскочить, убежать куда-то, и не спускает глаз со Стася. Рот по-детски полуоткрыт. – …Из Пунежа, – повторяет Стась. – Знаком вам такой городок, надеюсь? – Еще бы, – коротко отвечаю я. – Ну что там? – Там ваш сотрудник малость оплошал. И конечно, даром нам такие вещи не проходят. В общем, слушайте. Сообщение, надо сказать, подробное. Он принимается читать. И вот что мы узнаем. Игорь, приехав утром в областной центр, немедленно ознакомился со всеми материалами по убийству Клячко. К тому времени их накопилось уже немало. Сотрудникам местного уголовного розыска удалось установить людей, видевших Клячко на вокзале в момент его приезда из Куйбышева. На вокзале его никто не встречал, и он узнавал, когда идет местный поезд на Пунеж. В самом Пунеже, как и предполагал Игорь, удалось довольно быстро установить, к кому приезжали иногородние гости. Таким человеком оказался некий Петр Горохов, рабочий местной деревообделочной фабрики, в прошлом дважды судимый за разбой. После убийства Клячко он исчез. Жена его заявила, что Петр уехал к родственникам в Воронеж. Но проверка установила, что он туда не приезжал. В тот же день Игорь выехал в Пунеж. Там он решил сам побеседовать с женой Горохова и отправился один к ней в дом. Встречавший Игоря сотрудник пунежского отдела не советовал ему это делать. Дом был подозрительный, все связи Горохова установить еще не удалось, обстановка в самом доме была также еще не ясна. Но Игорь настоял на своем. В сообщении особо подчеркивалось, что капитан Откаленко был настроен крайне нервозно и очень торопился с расследованием. В ту ночь Игорь в гостиницу не вернулся. Утром в доме Горохова никого не обнаружили. Он был пуст. Видны были лишь следы ожесточенной борьбы и пятна крови на полу. Розыск в течение дня ничего не дал. А вечером в отдел с плачем прибежала жена Горохова. Там с ней случился сердечный приступ. Был вызван врач. На женщине были обнаружены следы побоев. Она не скоро пришла в себя, после чего смогла сообщить следующее. Всего через несколько минут после прихода к ней Игоря в доме появился муж с двумя неизвестными ей людьми. Все они были сильно выпивши. Началась драка. Выбежать из дома она уже не могла. Двоих Игорь, кажется, ранил, а его самого ударили ножом и еще чем-то тяжелым сзади. Потом Игоря в беспамятном состоянии отволокли в заброшенный сарай около реки, туда же заперли и ее. По словам Гороховой, муж и его приятели собирались немедленно покинуть город. Всю ночь она ухаживала за Игорем, а потом, измученная, уснула. Очнулась она только под вечер. И Игорь тоже. Они там чуть не замерзли, в этом сарае. С трудом докричалась до соседей и сразу же прибежала в отдел. Сотрудники милиции немедленно кинулись к тому сараю, где и обнаружили раненого Откаленко. Он был тут же отправлен в больницу. Срочная проверка на вокзале подтвердила, что все три преступника накануне покинули город. Причем один из них, предположительно сам Горохов, взял билет до Одессы. Кассирша заметила, что у них при себе было много денег. Проверка в поезде, где был прямой вагон на Одессу, Горохова там не обнаружила. Вероятнее всего, он, доехав до областного центра, раздумал дальше следовать в этом поезде, ибо преступник он опытный. Скорей всего Горохов является и убийцей Клячко. Работа в этом направлении продолжается силами областного уголовного розыска. Далее в сообщении шли приметы Горохова. В конце указывалось, что следует учесть возможность его появления в Одессе, и высказывалось предположение, что он ищет встречи с Зурихом. Отдельно была приложена справка о давней судимости Зуриха за крупные хищения в строительных организациях Куйбышева, где он длительное время работал. А также справка о судимостях Горохова и местах отбывания им наказаний. Из этих справок следовало, что Зурих и Горохов некоторое время находились в одной и той же колонии. Стась наконец кончает читать. Я смотрю на Лену. Она сидит все так же неподвижно, в напряженной позе, вцепившись длинными пальцами в подлокотники кресла. Губа у нее сейчас закушена, и прищурились глаза, словно от дыма. Стась отрывается от бумаг и с тревогой спрашивает: – Что с тобой, сестричка? Капитан Откаленко – это не муж твой, часом? Ох уж эти ребята из розыска, от них невозможно ничего скрыть. – Нет, – хрипло отвечает Лена и отводит глаза. Потом вынимает из кармана брюк сигареты и закуривает. Чтобы вынуть пачку, она вытягивает ногу и откидывается на спинку кресла, и мы невольно следим за ее движениями. Стась переводит взгляд на меня, и я нетерпеливо отвечаю на его немой вопрос: – Да нет же, нет, – и, помолчав, добавляю уже другим тоном: – Откаленко друг мой… и ее. Но удивительный Стась, кажется, все понимает. Впрочем, и Лева тоже. Черные его глаза сочувственно смотрят на Лену. Эти люди прекрасно знают, что такое потери, риск и опасность в нашей работе. Чуткость их, мне кажется, сродни той, что была у солдат на фронте, которых тоже ждали женщины, иной раз совсем близко и тоже под огнем. А Стась уже хмурится и отрывисто говорит: – Ладно. Отставить. Повторяю приметы этого Горохова. Слушайте. Он читает на этот раз совсем медленно. А я пытаюсь представить себе по «словесному портрету» облик этого бандита. – Ну а теперь, – говорит Стась, – сообщение номер два. Москва передала из Саратова, от Рогозина. Некий Николов… ты, кажется, должен его знать, – Стась кивает мне (господи, мне ли не знать Николова!), – так вот, Николов, – повторяет Стась, – получил письмо от Зуриха из Москвы. И этот самый господин просит Николова не писать ему по одесскому адресу, который он ему дал. Этого адреса, мол, больше не существует. А писать все в ту же счастливую Одессу, но на почтамт, до востребования. Вот так, родные, и никак иначе. Вы все чувствуете? – Чувствуем, чувствуем, – откликаюсь я за всех, потому что Лева молчит, и Лена тоже. – Видно, Зурих окончательно порвал с Галей, если… если только мысленно уже ее не похоронил. – Возможно и такое, – кивает Стась. – Господин, по всему видать, решительный. – К тому же она его на золотишке попыталась нагреть, – добавляю я. – Не на чем-нибудь. – Именно, – Стась снова кивает. – Но еще, братец ты мой, это означает, что Зурих в Одессе. – Или скоро приедет. – Нет, он в Одессе, – упрямо повторяет Стась и даже прихлопывает кулаком по столу. – У меня чутье на этих шакалов. Правда, Левушка? Ты что-то хочешь сказать или нет?