Меня такой оборот дела вполне устраивает. Ведь если дойдет до конфликта, то Варвара будет, конечно же, на моей стороне. Не дурочка она, чтобы из-за этого битюга со мной ссориться. Да и не очень-то она его высоко ставит, как я вижу. Ну, а сделать он со мной вряд ли что сумеет. – Зачем же мне уматывать? – простодушно удивляюсь я. – Кто первый пришел, тот пусть первый и уматывает. – Ха! – довольно хлопает себя по коленям Толик. Он, видимо, решил, что теперь все ясно и можно приступать к знакомой работе. И вдруг рявкает, наливаясь краской: – А ну встань! Толик встает сам и надвигается на меня. Намерения у него, видимо, самые решительные. – Сиди, говорю, – напряженным тоном приказывает Варвара. Но уже поздно. Толик вышел из повиновения, в нем уже взыграли инстинкты. Он заносит надо мной свой пудовый кулак. Физиономия у него зверская. Он в этот момент, кажется, убить может, а уж искалечить – это безусловно. Но я довольно точно уклоняюсь вместе со стулом от его удара. Кулак Толика со всего размаха врезается в угол спинки, она трескается. А Толик воет от боли. Теперь он уже ничего не соображает, ярость бушует в нем. – Остановись, дурень! – кричит Варвара, взвизгивая от страха. Но Толик ничего не слышит и слепо кидается на меня. Для драки это, между прочим, самое худшее состояние. Он не успел подскочить ко мне, как я уже был на полу вместе со стулом, и, споткнувшись об него, Толик тоже летит на пол. На рассеченной щеке его выступает кровь. Он ошеломленно приподымается, рукавом растирает кровь, заметив ее, рычит и снова кидается на меня. Варвара визжит уже в голос. Действительно, Толик, окончательно озверев, хватает со стола нож. И тогда бью Толика я, не поднимаясь с пола, ногой. Это, конечно, не смертельный, но жестокий удар, и я редко к нему прибегаю. Но сейчас не до шуток. Вскрикнув, Толик валится на пол. Я не спеша поднимаюсь. Варвара приходит в себя и с отвращением кричит ему: – Проваливай отсюда! Чтоб глаза мои тебя больше не видели! И кидает ему пиджак. Толик наконец поднимается. Вид у него жалкий. Он с ненавистью смотрит на меня, но снова кинуться уже нет сил, да и страшно. А Варвара, окончательно осмелев, толкает его в спину, и Толик тяжело направляется к двери, волоча за собой по полу пиджак. Эта победа меня не радует, мне лишь противно, так противно, что я на минуту забываю, зачем сюда пришел, и порываюсь тоже уйти. Возвращается Варвара. Она не смотрит в мою сторону и устало говорит: – Вы уж извините, – она вдруг улыбается: – А Толик ведь за милицией собрался бежать. Я холодею. Только этого еще не хватало. Я на минуту представляю себе, как ляжет на стол Кузьмича рапорт о моей героической схватке, и мурашки бегут у меня по спине. Ведь я Кузьмичу ничего не сказал о своем визите, не получил от него санкции на это, а между тем ввязался в драку и чуть не искалечил человека. И никакое свидетельство Варвары тут не поможет. Я грубо нарушил служебную дисциплину. – Ну и что, побежал? – спрашиваю я, с трудом сохраняя спокойствие. – А я ему сказала, что вы сами из милиции, – смеется Варвара. – Ох и рожа у него стала, вы бы видели, – и раздраженно заключает. – А ну его! Думать о нем не хочу! Вы только… – она виновато смотрит на меня, – если можно… Паше не пишите. Я этого на порог больше не пущу. – Ладно, – говорю, – условились. А сам чувствую, как гора у меня сваливается с плеч. Нет, я, конечно, ничего не скрою от Кузьмича. Но одно дело доложить самому, а другое… – Вот что, Варя, – уже совсем другим тоном, деловито и спокойно говорю я. – Скажите мне, чье платье вы вчера сдали на комиссию? – Я?.. Для нее мой вопрос полнейшая неожиданность, и застает он ее врасплох. Она еще не успела прийти в себя, она совсем не готова вести такой опасный разговор и сейчас совершенно растеряна. – Да, вы, – говорю. – Кто вам дал это платье? И откуда у вас чужой паспорт? Варвара молчит, опустив глаза, и нервно теребит край скатерти. – Где вы познакомились с этим человеком? – настойчиво спрашиваю я. – Рассказывайте, Варя. Сейчас самое лучшее для вас все рассказать. – Нечего мне рассказывать, – наконец выдавливает она из себя. – Дура. Заработать хотела. Вот и все. – Нет, не все. Кто этот человек? – А я знаю? Встретились… – Как встретились? – Он за мной в метро увязался. Слово за слово. В кафе пригласил. Обходительный… – Как его зовут? – Михаил Семенович. «Не иначе как наврал», – решаю я. Такой не назовет свое настоящее имя первой встречной. – Опишите мне его, – говорю. Варя начинает припоминать внешность своего нового знакомого. Да, это тот самый тип, все сходится. – Где он живет? – спрашиваю я на всякий случай. И Варя неожиданно сообщает: – Тут, недалеко. На Плющихе. – На Плющихе? – недоверчиво переспрашиваю я. – Это он вам сказал? – Да нет. На такси меня вечером домой завез. А потом, я слышу, говорит водителю: «Теперь на Плющиху». – Когда же он вам платье передал? – Вчера. – Сказал, чье платье? – Сказал. Сестра прислала продать. Из другого города. Пятьдесят рублей обещал. И паспорт ее дал. «Чтоб, – говорит, – шуму потом не было». Я понимаю, почему он так щедро решил с ней расплатиться. Ведь платье оценили всего в семьдесят рублей. Он затянуть ее хочет, привязать к себе. Расчет тут примитивный и точный. Понял, кто перед ним. – Дура я, дура, – горестно произносит Варвара. – Как же он деньги у вас получит? – спрашиваю. – Обещал позвонить. – Куда? – На работу. Куда же еще? – Ну вот что, Варя, – говорю я наконец. – Вам уже ясно, надеюсь, что он вор. Самый обыкновенный вор, хотя и обходительный. Платье это краденое. И вы пытались его сбыть. – Что ж теперь будет, господи? – упавшим голосом спрашивает Варвара. – А будет то, что мы с вашей помощью его задержим. Обязательно с вашей помощью, – подчеркиваю я – Потому что, если мы поймаем его сами, тогда… он, пожалуй, успеет еще немало бед причинить. И это тоже будет на вашей совести. Я не хочу и не могу ей что-нибудь обещать за помощь. Не могу потому, что это не от меня зависит. Хотя преступление ее, конечно, невелико. Но решать тут должен наш Кузьмич. А не хочу я ей ничего обещать потому, что нельзя, чтобы она подумала, что я ей какую-то лазейку предлагаю или, еще хуже, сделку. И я рассказываю про ту актрису. Даже еще подробнее, чем Светке. И вижу, как Варвара кусает губы. Неожиданно она говорит: – Ну что у меня за несчастливая жизнь такая? Почему я все в грязи да в грязи? Почему я отмыться не могу? И тогда я ей говорю про Пашку, про те его слова о ней. Я их, конечно, неточно передаю, я их смягчаю, но смысл остается тот же. – Вот почему он не пишет. Целый год, – тихо, словно про себя, говорит Варвара, задумчиво глядя куда-то в пространство. – Теперь понятно. Она сидит у стола очень прямо, плотно сжав колени и бессильно уронив на них руки. Такой она мне нравится больше, чем веселой. – Напишите ему сами, – говорю я. – Напишите все как есть. – Не умею я так писать. – Все равно. Как умеете. Он ведь вас любит. Я знаю. – Любит он… Водку он жрать любит. – То другой Пашка любил, – твердо говорю я. – А этот… И я рассказываю ей все, что знаю о сегодняшнем Пашке, о том, как он вкалывает там, в колонии, как держит слово. Варвара молчит. Теперь, пожалуй, ей можно дать подумать. Я украдкой смотрю на часы. Мне пора. И я говорю: