– По-моему, ты перестраховываешься. – Приходи немедленно, как только возникнут вопросы. Сама, без моего ведома, никуда не суйся. Твоя безопасность для меня превыше всего. И еще: если посчитаешь, что ты эту работу в гробу видела, я пойму и не обижусь. Будешь рядовым журналистом, специализирующимся на происшествиях. Как Мария Ивановна до тебя. – И тогда благополучно доработаю до пенсии? – Все мы когда-нибудь до нее доработаем… Если нам повезет. Постарайся не оставлять на рабочем столе важные документы и черновики, которые могут попасть на глаза кому-нибудь еще. Все клади в сейф, а ключ бери с собой. На твоем персональном компьютере должен быть пароль, чтобы никто, кроме тебя и меня, не мог узнать, над чем ты сейчас работаешь. – А это не покажется кому-то подозрительным? – Пароли в обязательном порядке стоят на всех компьютерах. В нашей редакции не принято сообщать свой пароль другому журналисту. Для их же безопасности. Никто из сотрудников редакции понятия не имеет, кто на самом деле является Антоном Правдиным. Каждый волен думать на кого угодно и даже пытаться делать вид, что именно он и есть самый знаменитый и читаемый журналист. А теперь иди. Удачи тебе! Зазвонил телефон, и Зацепин махнул Асе рукой, чтобы та его оставила. – Да, Геннадий Петрович… Хорошо, буду немедленно, – услышала она, закрывая за собой дверь. «Ну, теперь держись, Следопыт! Крокодил Гена порвет тебя, как Тузик тряпку. А мною займутся Тузики из… Нет, это уже не Тузики. Как минимум служебные собаки. Караул!» Ася забрала ключ и направилась в теперь уже свой кабинет под номером тринадцать. Ей не особо нравилась эта цифра, а также то, что она оказалась тринадцатой девушкой в редакции. Выходит, что до нее тринадцатой была Мария Ивановна? Значит, той и в самом деле повезло, что она дожила до пенсии. А вот кабинет под сакральным номером с табличкой «Отдел происшествий» Асе понравился. Два больших стола: на одном компьютер, на другом – куча газет, похоже, давно не разбираемых. Шкаф для одежды, большое окно со светлыми жалюзи, выходящее в тихий двор. Вполне приличное место для работы. Если другие журналисты расположились в одной огромной комнате с семью столами и компьютерами, то у Аси отдельный кабинет. Значит, никто не будет мешать, отвлекать, можно спокойно высасывать из пальца всевозможные захватывающие истории и радовать читателей. Ася села в удобное кресло и положила перед собой папку. Но прежде чем заглянуть в нее, открыла боковые дверцы стола, выдвинула ящики: ничего, кроме нераспечатанной пачки бумаги. Зато есть компьютер, перекидной календарь и пара шариковых ручек. Вынула несколько листов и расположила их на папке, создавая рабочую обстановку. Проверила, пишут ли ручки, и задумалась. Как жаль, что нельзя начать жить вот с такого чистого листа… Хотя почему нельзя? Можно. Только вместе с горем придется забыть и радости, и счастливые воспоминания об отце, ведь радость и горе – теперь она хорошо это понимала – идут рука об руку. Нет, Ася не предаст прошлое, она научится жить с болью в сердце. Ее дальнейшая жизнь теперь похожа на эти чистые листы бумаги – неизвестно, что будет на них запечатлено, – зато под ними находится целая папка с деяниями праведников и преступников, которые после ее вмешательства могут поменяться местами, и окажется, что друзья-то мнимые и только притворяются преданными, а под масками врагов скрываются… враги. Может, хватит уже морочить себе голову метафорами? Как ни придумывай, а самой лучшей романисткой все равно оказывается жизнь. Или все-таки журналисткой? Нет, журналистом. Задает такие неразрешимые задачи, ставя перед трагедией свершившегося факта, что душа замирает от горя. А еще заставляет подводить черту, делать выводы и окончательный выбор: идти дальше или смириться. Ася открыла папку и мельком пробежала глазами уже знакомую статью, выхватывая отдельные абзацы и предложения: «И снова в стране «тяжелейший кризис, пик которого еще не пройден», как грозится кое-кто из народных избранников… Запасы денежной наличности у населения тают на глазах, так как рубль обесценивается… Странно как-то: у обычных граждан денег почти всегда не хватает, но стоит прийти в банк за кредитом, деньги тут же находятся. Так и хочется спросить: «Откуда дровишки-то?»… В ходе журналистского расследования мое внимание привлек коммерческий банк «Солли», который успешно бороздит океан банковского рынка уже седьмой год и очень популярен у вкладчиков благодаря заманчивым процентным ставкам. Казалось бы, никакие шторма и тайфуны ему не страшны. Тогда почему руководство в лице управляющего Л. В. Берлицкого усиленно и в срочном порядке выводит активы банка из оборота? Да так ловко, что этого не замечают ни вкладчики, которых грабят самым бессовестным образом, ни вышестоящие инстанции… Объем выданных коммерческим банком «Солли» кредитов на момент расследования в несколько раз превышает сформированный кредитный портфель. Более того, свыше 70 % всех денежных средств выдано заемщикам, которые возвращать кредиты даже не собираются. Почему? Да потому, что они являются фиктивными фирмами, не осуществляющими никакой деятельности, или физическими лицами, не имеющими понятия о том, что на них оформлены кредиты. Это одна из главных схем увода банковских активов… Полтора года назад, с приходом в банк Л. В. Берлицкого, был создан также специальный отдел по работе с ВИП-клиентами. Причем официально его не существует. Но это не мешает сотруднику, особо приближенному к управляющему, совершать в целях хищения денежных средств расходные операции с вкладных счетов клиентов без их ведома… Рано или поздно эта жульническая пирамида должна рухнуть. И причиной ее обрушения может стать данное журналистское расследование… Интересно, а собственнику банка, Э. А. Сольникову, который постоянно проживает за границей, известно об этих махинациях или они проворачиваются за его спиной?.. Не следует ли соответствующим органам заняться пресловутым коммерческим банком «Солли», пока руководство в лице управляющего Л. В. Берлицкого не собрало чемоданы и не скрылось за границей, куда уже переведена основная часть заемных денег кредитного учреждения? Вопрос, конечно, риторический, но задать его газета все же решилась. Всегда с вами, Антон Правдин». Ася свернула газету и положила ее в папку. Впечатление было двоякое: с одной стороны, возникло восхищение журналистом, с другой – ощущалась какая-то недоговоренность. Хотя что она понимает в журналистике? Пока судит как читатель, которому не все ясно в статье. А может, Ася слишком привередлива для читателя? Или ее обуяла зависть и сомнения: получится ли у нее самой так написать? И все-таки здесь что-то не то и не так. Если статью пропустили, то и Антон Правдин не должен был пострадать. А если его ушли – и это в лучшем случае, – значит, статья неполная, и Зацепин или даже сам Крокодил Гена ее основательно поправили. Следопыт же признался, что ополовинил статью. Нет, никак не может быть, чтобы Антон Правдин пострадал из-за какой-то там статьи. Да и пострадал ли? Не слишком ли разыгралось Асино воображение? В кабинет заглянул пожилой водитель Сергей Николаевич, махнул рукой и тут же скрылся. Ася спрятала документы в сейф и последовала за ним. Ей казалось, что страх сковал не только тело, но и мысли. Как она теперь будет общаться с ужасно злобным следователем, который заранее видит в ней досадное препятствие? Наверняка он раздавит Асю своим сапожищем как козявку и даже не заметит этого. И тут же ей вспомнилась детская песенка про бедненького зелененького кузнечика, который сидел себе в траве и не трогал даже козявку, но пришедшая лягушка бедолагу все же съела. Ну и что? Козявку-то она не тронула. Может, потому что проглотила ее еще до кузнечика? Караул, спасайся кто может! Ася почувствовала, как ей очень захотелось домой, к мамочке, от которой еще утром она сбежала. Глава 5 Сергей Николаевич довез Асю до загородного дома Берлицкого в ближайшем пригороде столицы. Ничего особенного, дом как дом: два этажа, высокий кирпичный забор, автоматически открывающиеся ворота. Их особняк в Барвихе выглядит даже солиднее. Правда, у них охранника возле ворот нет, так как дом на сигнализации. Странно, что у такого большого человека, как управляющий банком, столь скромное жилище. Или это маскировка от излишне любопытных? Наверное, за границей у него настолько роскошные апартаменты, что под стать только царствующей особе. Асю встретил охранник с непроницаемым лицом. Проверив документы, смерил девушку злобным взглядом. Она чувствовала, что этот верзила с трудом сдерживает желание высказать все, что думает об Асе и газете, представителем которой она является. Но самая главная встреча еще впереди, поэтому Ася пропустит мимо ушей невысказанные ругательства охранника и – хочешь не хочешь – приготовится отвечать за последствия всех прежних разгромных публикаций теперь уже ее газеты. Охранник позвонил по телефону, доложил кому-то, что журналист Фомушкина ожидает у ворот. Минут через пять из дома вышел полицейский и по каменистой дорожке между аккуратных клумб с цветами направился навстречу Асе. Выражение лица его не предвещало ничего хорошего, поэтому девушка и вовсе пала духом. Но делать нечего, придется хотя бы притвориться, что она бесстрашна и напориста, уверена в своей правоте и должна непременно выполнить порученное ей задание. Ася высоко задрала голову и гордо последовала за полицейским. Возле дома расположились машина «Скорой помощи» и несколько полицейских. Ася с сопровождающим прошли через парадный вход, и полицейский подвел девушку к носилкам посередине холла, где лежало тело, укрытое простыней с пятнами крови в области головы. Ася почувствовала, как закружилась голова, а к горлу подступила тошнота. Рядом стояли санитары, готовые к выносу тела, ждали соответствующей команды. От группы в штатском отделились двое и подошли к Асе. Один из них был высок и худощав, с цепким колючим взглядом серых, холодных, как льдинки, глаз. Другой – коренастый и с усмешкой на полноватых губах. – Не стая воронов слеталась? – спросил второй. Асе он приглянулся больше, так как в нем угадывался человек, не лишенный чувства юмора, поэтому она обратилась именно к нему, протягивая удостоверение: – Я Фомушника Арсения Антоновна, журналист газеты «Следопыт». У меня задание написать заметку о случившемся с Берлицким. Мне нужен Ростоцкий Борис Иванович. – Пришли, значит, полюбопытствовать на плоды своей бурной деятельности? – не торопился представиться второй, разглядывая удостоверение и поглядывая то на коллегу, то на Асю. – Ну вы, ребятки, и кровожадные! Что ж, смотрите, если уж так не терпится. И он неожиданно для Аси рывком сбросил простыню, открыв окоченевшее полуголое тело с гримасой ужаса на синюшном лице и запекшейся струйкой крови вокруг пулевого отверстия у виска. Ася, возможно, и пересилила бы эту неприглядную картину, но ее чуткое обоняние подверглось такому небывалому испытанию в виде отвратительного запаха, что она не выдержала и, закатив глаза, повалилась в обморок. И если бы рядом стоящие мужчины не успели ее подхватить, тоже оказалась бы на носилках, прямо на трупе. Асю перенесли на диван в зал и оставили с врачом. Пока ошеломленное сознание девушки приходило в себя от пережитого потрясения, санитары вынесли тело Берлицкого из дома. Сначала хотели и нуждающуюся в медицинской помощи Асю отправить на «Скорой», но врач отказался от дополнительной нагрузки, уверяя полицейских, что у него и без того хлопот полно. А потому лучше девушке остаться какое-то время в доме, так как она уже почти в сознании и даже открывает глаза. – Она к тебе приехала, – заявил первому полицейскому второй, старательно пряча улыбку. – Вот сам и разбирайся с этой кисейной барышней. Только смотри, как бы она тебя не расписала в своей будущей статейке. На вид слабенькая, а язычок, наверное, что жало у змеи. Давай, пока! Я завтра приеду с протоколом вскрытия… А она ничего. Если, конечно, лишнего не начнет болтать. Вообще-то они все сначала похожи на ангелов. Моя, пока были только знакомы, такую скромницу из себя разыгрывала, что меня даже беспокоила ее излишняя молчаливость. Сейчас вспоминаю об этих временах как о рае, который я не ценил. Ася потихоньку оправлялась от обморока, осознавая, где находится, и ей было ужасно стыдно. Первое задание – и такой конфуз. Она открыла глаза и встретилась взглядом с не понравившимся ей первым полицейским. Видимо, он и есть тот самый Ростоцкий Борис Иванович, с которым она собиралась встретиться. Даже в этом ей не повезло, потому что выглядит он бирюк бирюком. Она было поднялась, но, чувствуя головокружение, осталась сидеть на диване. Ростоцкий устроился рядом, глядя в пол. Он, видимо, еще надеялся, что благополучно избавится от Аси. – Может, вас отвезти домой? Вы неважно выглядите. – Извините. Просто я не привыкла к трупам. – А зачем вам привыкать? От вас этого никто не требует. – Вы Борис Иванович? – Вынужден это признать. – А я Ася. Я, конечно, понимаю, что вам сейчас не до меня, но… – Дело в том, что у меня очень мало времени. Нужно работать. Поэтому давайте сразу приступим к делу. Мне приказано информировать вас о происшествии. – А я, по-вашему, что делаю – отрываю вас от работы, что ли? Ася понимала, что делает что-то не то, но остановиться уже не могла. Нет, что он о себе воображает?! – Законом о средствах массовой информации, между прочим, журналист назван лицом, выполняющим общественный долг. Поэтому я попрошу вас уважительно относиться к нашей деятельности. У прессы появился реальный шанс стать настоящей «четвертой властью», поэтому журналистика – один из мощнейших инструментов социального контроля над деятельностью… – Извините, – перебил Ростоцкий, – я сегодня спал всего пару часов, а у меня еще работы – до ночи не управиться. Поэтому весь этот бред я выслушивать не намерен. Если у вас есть ко мне какие-то вопросы – задавайте. Или я еду в Управление. – А какие вопросы? – совсем растерялась Ася, готовая в любую минуту расплакаться. Этот непробиваемый и надутый, как индюк, полицейский просто смеется над ней! – Впрочем, я вас не держу. Обойдусь и без вашей помощи. – Она стиснула зубы, дав себе слово, что больше не проронит ни слова. – Ну и что вы на меня надулись, словно мышь на гречку? – Ростоцкий удивленно уставился на Асю. Да какой из нее журналист, если она вот-вот расплачется?! – Это я должен на вас обижаться. Если бы вы не встряли со своим журналистским расследованием, и Берлицкий бы остался жив, и всех расхитителей банка мы бы уже вычислили. А теперь нам приходится расследовать убийство. – Я не понимаю… Мне сказали, что это самоубийство. – Это только предположительная версия. Ваша статья вышла вчера, то есть в четверг. А он умер от выстрела в висок еще в среду. Вот и выходит, что если Берлицкий покончил с собой, то ему кто-то поведал о разгромной статье и безвыходной ситуации, в которую тот попал. Или же его убили, инсценировав самоубийство. – Но вы же можете теперь все выяснить, раз мы вам передали доказательные материалы. – Липу вы нам передали, и больше ничего. А также спугнули основных фигурантов преступной деятельности, настоящих расхитителей. Вы, например, знаете, что в банке были готовы к нашему приходу? И уничтожили всю имеющуюся документацию. Поэтому теперь мало что можно доказать. А ваша статья, кроме шумихи, никому никакой пользы не принесла. Только человека замарали. Доказать уже почти ничего не возможно. Теперь на него можно свалить что угодно, защититься-то он не может. Да и защитников у него, как я успел понять, совсем нет. Мы, конечно, со своей стороны будем предпринимать соответствующие меры, но работу нам ваша газета очень усложнила. – Извините. Наши, наверное, даже не подозревали, что могут помешать. Наоборот, хотели помочь. – Вы в этом уверены? Я, например, не очень верю в благие намерения прессы. – Зря вы так… Я хотела сказать, что, если понадобится моя помощь, то готова со своей стороны… – Нет уж, вы свое черное дело уже сделали. И будет лучше, если теперь под ногами путаться не станете. Да, кстати, я тут немного лишнего наговорил, поэтому забудьте и не вздумайте с кем пооткровенничать о нашем разговоре. Если и в самом деле хотите помочь. – Я не понимаю, о чем вы. Но помочь очень хочу. И прошу прощения за моих товарищей. – Товарищей? Вы работаете в редакции второй день и уже завели товарищей? Завидная коммуникабельность. Или у вас там кто-то из хороших знакомых, которых вы уже давно знаете? А может, даже родственник имеется? – Нет, конечно! И друзей у меня на работе пока нет. Просто к слову пришлось. – Где ваш блокнот? Открывайте и записывайте дословно. Ни строчкой больше, ни строчкой меньше в интервью быть не должно. Это понятно? – Да-да, конечно. Ася принялась писать под диктовку. Выходило совсем немного, но Зацепин и говорил, что нужно всего-то несколько строк. Главное теперь – свежесть информации, ее первая подача. Не это ли называется эксклюзивом?